– Откуда, господин? – удивился джинн, – я и не уходил никуда… Так, отлучился на часок, познакомился на вашем сервере с парой демонов, в «Контру» погоняли под анчаровку.
– Так свет пропадал и компьютер…
– А… – смутился джинн, – было такое. Это к нам бес с подстанции заходил, скучно ему одному, налили мы ему стакан, а его с непривычки и повело, после солярки-то с мазутом… Но сейчас уже всё нормалёк! Что пожелает господин? Может быть, другую танцовщицу? Демоны что-то говорили про Волочкову… А?
Репатрианты
– Товарищ майор, на полсотни втором опять высокое в «Букете» выбивает, – сказал инженер эскадрильи, – только теперь на первом передатчике.
– А раньше на каком выбивало?
– А раньше на третьем. А теперь на первом…
– Сами-то смотрели, нашли чего?
– Никак нет, всё облазили, вроде нормально всё, придётся, наверное, борт в ТЭЧ закатывать.
– Ладно, – нехотя сказал Артемьев, – пошли, сам гляну. Стремянку не убирали?
Около бомбардировщика ревела машина АПА, под самолётом стояли ребристые кожухи, снятые с передатчика и высоковольтного выпрямителя. Артемьев пристроил фуражку на кожух, вздохнул и полез по стремянке. Он понимал, что если инженер эскадрильи и техники ничего не нашли, то ему лезть бессмысленно, но в конечном счёте решение принимать всё равно придётся ему, инженеру полка по РЭБ. На стоянке блуждающий дефект всё равно не найдёшь, придётся закатывать самолёт на неплановый ремонт в ТЭЧ, а может быть, даже вызывать заводскую бригаду. Командир на совещании опять будет расстраиваться по поводу снижения боеготовности и бестолковых РЭБовцев, а зам по ИАС, конечно, скажет, что если отказ будет по вине части, то командировочные заводским будет оплачивать инженер по РЭБ из своего кармана.
За спиной инженера кто-то хихикнул.
«Эта сволочь эскадрильская ещё и хихикает! – обозлился Артемьев, – запустил матчасть, а я за ним разгребать должен, опять жопу по самые плечи раздерут…»
Осторожно, чтобы не удариться об острые углы станций, он протянул руку и щёлкнул выключателем, тускло засветился плафон. За спиной опять хихикнули, теперь громче. Внезапно до Артемьева дошло, что он не может слышать хихиканье инженера эскадрильи: тот остался внизу, а хихикают внутри самолёта. Осторожно переступая на стремянке, он обернулся. На кожухе передатчика сидел человечек и болтал ножками. В руке он держал крошечные бокорезы. Человечек был в техничке, но не в технарском берете на верёвочке, а в шапочке, похожей на тюбетейку. У человечка были огромные совиные глаза и зеленоватая кожа.
Не склонный к употреблению технических жидкостей Артемьев всё-таки напрягся. Особых алкогольных подвигов он за собой, в принципе, не помнил, но, как любой мужик, инстинктивно боялся белой горячки.
– Та-а-к, – протянул он, – ты кто такой?!
– А то ты не видишь! Глаза разуй, – нахально ответил человечек, – я гремлин здешних мест!
– Кто-о?! Ах ты, гадость! Да я тебя сейчас…
– Но-но! Руки не распускай, харя! – огрызнулся гремлин и на всякий случай отодвинулся. – И вообще, гремлина грубой силой не изведёшь!
– А чем изведёшь? – тупо спросил Артемьев.
– Щас, так я тебе и сказал! Книжки читать надо, а не «шпагу» дуть по вечерам!
«Поймаю гаденыша и в керосине утоплю», – пообещал себе Артемьев, но сдержался и миролюбиво спросил:
– И что ты тут делаешь?
– Что гремлинам положено, то и делаю! Ломаю.
– Так это ты, жаба зелёная, передатчики портишь?! – задохнулся инженер.
– Я, а кто же ещё, – гордо сообщил человечек и щёлкнул бокорезами.
– Или ты спятил, или я… – обречённо сказал Артемьев. – А ну как навернёшься вместе с бортом тысяч с десяти? Ведь ни ушей, ни зубов не останется!
– Не учи учёного! – надулся гремлин, – мы, климовские мужики, ломаем с понятием, нашёл камикадзе!
– Та-ак… Теперь многое становится понятным… – Артемьев ладонью смахнул пот со лба. – И много тут вас таких?
– Ну, много не много, а в каждом самолёте свой гремлин живёт. В РЛС, РСП, РСБН, – гремлин загибал тоненькие пальчики, – ещё кое-где. Работаем, стараемся, как можем! Процесс, хи-хи-хи, идёт.
– Откуда же вы на наши головы, раньше же не было вас вроде?
– Из Грейт Бритн, по ленд-лизу, – пояснил человечек, – жили в Бобруйске, а как алия началась, все репатриировались, а мы не успели
– Чего-о?!
– Того-о! – передразнил гремлин. Сам знаешь, в Бобруйске дивизию разогнали, большинство наших это… ну, воссоединилось, а мы не успели. Потерянное колено, – горько пояснил он.
– Так вас, гремлинов, что, тоже по пятой графе различают?
– А где не?! Таки различают. И куда бедному еврею податься? Я тебя, тебя спрашиваю, морда антисемитская! – взвизгнул человечек. – Я, если хочешь знать, вообще гремлин стоматологии, но работы нет! Не-ту! Уехали все. А у меня семья. Пришлось профессию менять. Знаешь, как трудно?!
– Погоди-погоди, так что получается, гремлины в каждом роде войск есть?
– Есть. Хуже всего тем, кто в танках живёт, танк попробуй, сломай! У артиллеристов шумно, а ещё есть десантные гремлины, но они больные на всю голову, особенно когда выпьют. А что ты хочешь, работа больно нервная. Меня туда звали с повышением, я не пошёл. В бомбардировщике жить лучше, работы много, и руки чистые, авиация!
«Как же избавиться от этого маленького мерзавца?» – лихорадочно соображал Артемьев, и вдруг его осенило.
– Слышь, братан, – неизвестно почему переходя на новорусский язык, сказал Артемьев, – а ты к братве в Израиль хочешь? Могу помочь.
– Мало ли чего я хочу, – пискнул гремлин, – это же у чертей на рогах, пешком что ли мне идти?
– Слушай сюда, – конспиративным шёпотом сказал Артемьев, нагибаясь к гремлину. – Видел на стоянке Ил-76?
– Ну… – недоверчиво протянул гремлин.
– Не нукай на инженера полка, мелочь зелёная! – строго оборвал его Артемьев, – слушай сюда. Завтра этот борт пойдёт в Бейрут с гуманитарным грузом. Собираешь братанов, с утра до предполётной грузитесь и сидите как мыши под веником. Машину не трогать! А то ещё развинтите на запчасти от счастья. В Бейруте выгружаетесь, а там до исторической родины лапой подать, верблюда попутного тормознёте. Только смотри, они через Вену полетят, ещё каких-то еврокомиссаров забирать будут, не сойдите раньше времени. Ну, сечёшь фишку, брателло?
– А ты не врёшь? – подозрительно спросил гремлин, но голосок его предательски дрогнул.
– Да честное офицерское! – забожился Артемьев.
– Соблазнительно… – пробормотал гремлин, – чертовски соблазнительно… Погоди, а что я там буду делать?
– Где?
– В Караганде, блин! На родине исторической.
– Как что?! По специальности работать! Там знаешь, как стоматология развита!
– В стоматологию? Постой-постой, так мне что, из авиации уйти?!
– Ну, не хочешь в стоматологию, в АОИ[62] иди служить, там тоже ВВС есть, или в Эль-Аль[63] – в гражданскую авиацию, зато свои кругом, подумай, а?
– Да, прав ты… – грустно сказал гремлин, – хочешь не хочешь, а ехать надо! Самолёт вот только жалко, привык я к нему, он мне уже как родной, – печально сказал гремлин. – А, была, не была! А можно я напоследок гайку отвинчу, а? На память!
– Крути, – сказал Артемьев, – вот эту крути, смотри, какая красивая.
Гремлин голыми руками стремительно скрутил гайку, сунул её за щеку, помахал на прощанье ручкой и исчез в гаргроте.[64]
Артемьев вздохнул и полез из самолёта. Внизу его ждал инженер эскадрильи.
– Ну что, товарищ майор? Что-то вы долго…
– Всё, больше не будет выбивать.
– А что было-то? – почтительно поинтересовался инженер.
Артемьев не догадался заранее придумать отказ, поэтому строго посмотрел на подчинённого и сказал:
– Что-что… Матчасть надо лучше учить, вот что! Глуши АПА, борт чехлить.
Он подобрал фуражку и пошёл со стоянки.
Утром, контролируя предполётную, Артемьев краем глаза заметил вереницу размытых серых силуэтов, скользящих к Ил-76.
Лётная неделя прошла на удивление спокойно. В пятницу вечером Артемьев с баллоном пива уселся в кресло, наслаждаясь честно заработанным уикендом. Ожидая начала хоккея, он включил телевизор. Артемьев сонно пропускал мимо ушей захлёбывающуюся скороговорку дикторши, но вдруг насторожился.
«Пресс-служба Пентагона опубликовала заявление о том, что командование ВВС США отдало приказ о приостановке полётов над всей территорией страны. Причиной явилось резкое повышение аварийности на всех типах летательных аппаратов. К счастью, обошлось без катастроф и жертв. Эксперты пока затрудняются назвать причины этого беспрецедентного явления, начато расследование».
«Хе-хе, – вяло подумал Артемьев, – шейхи керосин им что ли ослиной мочой бодяжат? Теперь и на их улице праздник…»
Пошёл репортаж с какой-то американской авиабазы, Артемьев с любопытством посмотрел на экран и чуть не выронил стакан, подавившись пивом. Он увидел, как из-под стойки шасси В-52 метнулась до боли знакомая размытая серая тень.
«А там-то они откуда?!» – с удивлением подумал он и вдруг рассмеялся. Он налил полный стакан пива, подошёл к экрану и чокнулся.
«Всё правильно, как это я забыл? Пересадка в Вене! Этого я не учёл, но так, пожалуй, будет даже лучше. С приездом, маленький брат!»
Случай на Патриарших
Был тот ранний час, когда город казался нарисованным пастелью, исчезали острые углы зданий, куда-то прятались рекламные щиты и путаница троллейбусных проводов. Свежий ночной ветер вымел из города вечернюю усталость, головную боль, табачный дым, и бензиновый чад. На смену им пришёл запах влажного асфальта и зелени. Город спал крепким предутренним сном. На пустынных бульварах бродили сонные голуби и перемигивались жёлтым светофоры.