Звук хлопающих крыльев, тяжелый, словно кто-то взлетал с трудом, и из пролета вылетел нетопырь. Старый, огромный, давно мертвый. Животное с трудом удерживало в лапах обе выпавшие у ректора книги, и вопросительно смотрело зелеными, чуть светящимися глазами на главу Некроса.
— Отнеси наверх, — не поворачивая головы, приказал лорд Гаэр-аш.
Нетопырь покорно полетел в ту самую комнату наверху башни, оставляя меня наедине со взбешенным ректором. И мне стало лишь страшнее, едва он вновь приблизился ко мне, чтобы, схватив за подбородок, вынудить взглянуть в его потемневшие глаза.
А затем прозвучало тихое:
— Я хочу обладать тобой, и это сильнее меня.
Тьма, только не это. Не это, пожалуйста, не надо. Только не он, только не…
— Я не знаю, что это — твоя кровь или просто болезненная страсть, но я не справляюсь, Риаллин. — Взгляд лорда Гаэр-аша стал жестким.
А большой палец медленно двинулся вверх, чтобы остановиться, лишь прикоснувшись к моим губам. И сердце замерло, цепенея.
— Пожалуйста, — шепот прозвучал едва слышно, — пожалуйста, не…
Лорд Гаэр-аш не шевельнулся, молча, с яростью глядя в мои глаза. И ярость становилась только сильнее. И внезапно его рука скользнула мне на талию, чтобы рывком прижать к сильному мужскому телу. Я вскрикнула, уперлась ладонями, пытаясь вырваться и услышала глухое:
— Рикьян Тарн?
И я ладонями ощутила, насколько быстрее начало биться его сердце.
— Смелый мальчик и гордый — не сказал тебе ни слова, — хриплый шепот у самого уха, — а ты так ничего и не поняла, ведь Норт не оставляет следов.
Вздрогнув, я испуганно посмотрела в глаза склонившегося надо мной лорда Гаэр-аша и содрогнулась повторно, услышав:
— Я не потерплю Тарна. Учти.
И я оказалась полностью свободна, а поднимающийся по ступеням ректор холодно приказал:
— Догоняйте, адептка Каро.
Менее всего я была расположена следовать приказу. В данный момент я хотела лишь сбежать прочь отсюда, оказаться в своей комнате с Гобби, Паулем и Салли и постараться забыть все как страшный сон.
Но:
— Я не буду повторять дважды, — холодно произнес лорд Гаэр-аш, — что касается выхода — он заблокирован.
В тишине, наполняющей башню, щелчок замка прозвучал отчетливо.
Затаив дыхание, я дождалась момента, когда ректор скроется в проходе, ведущем в ту самую комнату наверху, и медленно опустилась на ступени. Села, обняла колени руками, попыталась успокоиться. В голове шумело, кровь стучала в висках, колени дрожали. Симптомы все знакомые — страх и отчаяние, а еще дикое чувство безысходности.
Сама виновата. Полностью сама. Повелась на уговоры отчима, написала заявление об уходе из университета, сама, своей рукой писала заявление о поступлении в Некрос. Сама! Хотела свободы, хотела вырваться из-под опеки, хотела сделать все, чтобы не приезжать больше на каникулы в место, которое давно перестало быть мне домом. Тринадцать лет! Я думала, что выиграю у судьбы тринадцать лет, а вышло… А вышло, что отчим планомерно испоганил мою жизнь! Расчетливая сволочь, не подкопаешься. И сейчас, сидя на каменных ступенях Черной библиотеки, я проклинала себя за то дурацкое согласие. Роковая ошибка! Действительно роковая. Я ведь даже не предполагала, что привлеку чье-то внимание в Некросе, слишком привыкла к артефакторам, которые все как один на изобретениях помешаны. Нет, среди нас были и платники, среди которых горели страсти, случались романы, устраивались вечеринки… А мы были другие, знающие друг друга со школы, которая располагалась там же, при артефакторском факультете, горящие идеей создать нечто, что станет прорывом в магии, воспитанные на идеалах Сирилла, ощущающие поддержку и защиту. После гибели дяди Тадора артефакторский факультет стал мне домом. Настоящим домом, местом, где мне было хорошо и безопасно. А что я имею сейчас?! Единственная радость — Гобби и Пауль, единственный настоящий друг — мертвая леди и призрачная надежда, что Рик не исчезнет из моей жизни. А в остальном все тот же выбор, что существовал всегда в доме отчима — прогнуться под обстоятельства и потерять те крохи уважения к себе, что еще остались, или снова, как и всегда, отстаивать себя до последнего.
«Ты особенная, Риа, особенная, никогда не забывай об этом», — много раз говорил мне дядя Тадор.
И я поднялась со ступеней. Потому что для меня было очень важно узнать — любил ли меня самый близкий человек в моей жизни. Важно. После всего сказанного ректором о моей крови, после откровений странного старика-целителя, это стало бесконечно важным.
И, повернувшись, я начала медленно подниматься по ступеням, поманив за собой свой пульсар, но никак не ожидала, что шесть оставленных ректором двинутся следом за мной, максимально ярко освещая лестницу.
Внутри все словно сжалось, и сжималось сильнее по мере подъема вверх. Перед входом в комнату на миг остановилась, но, сжав руки в кулаки, решительно продолжила, не отрывая взгляда от ступеней. И лишь полностью поднявшись и ступив на деревянный пол, осторожно огляделась.
Да, нужные мне книги были здесь. Эйш — кровь. Эйшаг — ритуалы с кровью. Эграхан — ритуалы смерти. Их было мало — не более трех десятков в общей сумме, потому что кровь даже для вечных запретная тема. Более чем запретная — за ритуалы с кровью маги-отступники, ставшие такими за склонность к абсолютной магической вседозволенности, казнили не задумываясь. Впервые подумалось о том, откуда в Некросе настолько запрещенные книги и почему некроманты не сожгли их. Почему-то вспомнилось сердце Некроса и его вены… Вероятно, только сейчас мне пришло на ум, что столь монументальные строения вполне в духе вечных…
Взгляд ректора я почувствовала почти физически, повернулась. Лорд Гаэр-аш, соединив пальцы под подбородком и продолжая изучающе смотреть на меня, сидел за широким столом. Слева от него возвышались две стопки книг, справа четыре — уже с закладками, значит, они были прочитаны. Перед ректором раскрытой на первых страницах лежала «Аггаран» — книга о влиянии, настольная книга каждого вечного. Я знала эту книгу — у дяди Тадора была такая же, вот только ни он, ни я ее никогда не читали. Она была на его столе и только. «В память о брате», — сказал мне как-то дядя, и больше мы эту тему не поднимали.
— Рад видеть проявление вашего благоразумия, адептка Каро, — произнес лорд Гаэр-аш.
Я не сказала ни слова. На губах главы Некроса промелькнула странная усмешка и прозвучало:
— Не стесняйтесь, Каро, мы оба знаем, зачем вы сюда пришли.
Отвернувшись, я шагнула вдоль стеллажей, расстегивая мантию. Сняв, бросила ее на пол и попыталась забыть, что нахожусь здесь не одна. Просто забыть, не отвлекаться, сконцентрироваться на поиске и только. И мне это в полной мере удалось, едва я увидела «Эйш уба рэг» — кровь измененная. Дрожащими руками я достала тяжелый толстый том рукописной книги, открыла первую страницу и, скользя взглядом по строкам, отыскала пункт «Эйшаг вас эр» — ритуалы на крови изменения. Это дословно, фактически — ритуалы для изменения свойств крови.
Не помню, как опустилась на пол, на мантию, помню лишь дрожащие пальцы, судорожно переворачивающие страницы, и текст, на удивление непонятный, изобилующий незнакомыми мне фразами, но в то же время словно тупой нож, бьющий ударами в самое сердце!
«Казна эйг тара уба рэн аатора» — как яд вливается скупыми дозами.
И перед глазами яркое солнечное утро, свет, льющийся через распахнутые ставни и дядя Тадор, с мензуркой подошедший к моей постели. «Горько», — жалуюсь я, поежившись от хлынувшей в спальню прохлады. «Нужно, Риа, давай, маленькая», — звучит его голос, и я пью. Гадость, такая гадость с привкусом металла и горечи. Пью каждое утро, и доза становится больше…
На миг закрыв глаза, пытаюсь справиться со слезами. Мешают ведь, текст расплывется, и не прочту ничего. Сдержалась, распахнула ресницы и вновь слежу за строками, пытаясь понять смысл. Наверное, не перевела бы, если бы не эти яркие картинки воспоминаний из детства.
«Эйш эна эйш, таасс кунхера» — кровь должна сменить кровь.
Однажды мне приснился страшный сон — будто я в подземелье, к моим венам правой руки тянутся странные прозрачные трубки, по ним бежит кровь, а вены на левой рассечены вдоль запястья, и мне мокро и липко… А потом голос дяди Тадора: «Это просто сон, Риа, плохой сон, все хорошо, спи».
Отчетливо прозвучал чей-то всхлип, вырывая из воспоминаний, задрожал подбородок, и слезы сорвались с ресниц. Я торопливо вытерла их, прикусила губы, отчаянно сдерживаясь.
И тут у меня книгу отобрали, взамен протянув бокал с вином.
— Скелет второй стул принес, вставай, — приказал ректор, и, не дожидаясь ответа, сам рывком поднял.
До стола дошла на негнущихся ногах, села только после того, как Гаэр-аш надавил на плечо, но едва потянулась к книге, услышала:
— Выпей, потом отдам.
Сквозь слезы смотрю на жесткое лицо некроманта. Я как-то совершенно позабыла, что он здесь находится, я…
— Я не пью вино, — голос дрожал.
— Я не пускаю адепток в запрещенные библиотеки, — холодно отозвался ректор.
Залпом осушила весь бокал и протянула его ректору. Мне молча вернули книгу. Большего и не требовалось. Вернувшись к прочитанному месту, последовала за текстом, ровно до следующего пункта «Эйш аггаран нуба» — кровь влияющая.
И я улыбнулась. Плакать хотелось отчаянно, но странное тепло разливалось по телу, а воспоминание…
Лес неподалеку от убежища, мы вышли в него из скалы, маленький испуганный волчонок и волчица с остальным выводком, застывшая под действием заклятия. Зверенок рычит, дрожит от ужаса и пытается тяпнуть дядю Тадора за палец, но Тадор подносит его ко мне и говорит: «Одна капелька крови, давай, маленькая». И я присаживаюсь на корточки, протыкаю палец иголкой и простираю ладонь над рычащим волчонком. Рубиновая капелька дрожит, наполняясь и вырастая, срывается с кожи и падает на черный мокрый носик… И рычание прекращается. Тихий скулеж, и волчонок, вырываясь из рук Тадора, бежит ко мне, прижимается к моей ноге, поскуливая, словно жалуясь, пытаясь лизнуть. «Моя умничка», — глядя на меня с гордостью, говорит Тадор.