О мальчике, который умел летать, или путь к свободе — страница 17 из 100

«Вот именно! — обрадовался поэт, очевидно, приятно удивленный, что имеет дело не с идиотами. — И мастер, знающий свое дело, мастер, знакомый с ощущениями полета, умело подводящий себя к ним и сознательно оставляющий именно для этих мгновений последние, решающие мазки, — разве он хоть на миг опустится до мысли о чуде? Он знает все о своей работе. И если благодарит Господа, то не за помощь, а за судьбу».

«Понимаем, — заверили мы. — В решенной творческой задаче мастер видит результат его собственных усилий. В то время, как для обывателя это — это счастливый случай. Счастливый случай — что Господь одарил талантом, счастливый случай — что дал свершить нечто необычайное.»

«В этом — вся соль, — подтвердил поэт. — Обыватель не хочет принимать в расчет предшествующую огромную внутреннюю работу. Свершение может произойти мгновенно, легким мановением, практически без затраты труда, и обыватель именно это и видит. Но знаменитое «чуть-чуть», поднимающее ремесло до искусства, не существует само по себе. Оно венчает 1) огромный, 2) целеустремленный, 3) самостоятельный, 4) мудрый труд. Иначе говоря: талантливую работу нельзя исполнить случайно (а это есть вмешательство Бога)».

Как вы уже догадались, в этой беседе мы были не до конца искренни. Все-таки за нами была концепция ЭПК, и мы уже неплохо ею владели. Мы с самого начала знали, что новых для себя идей от поэта мы не услышим. Но ведь мы же не из-за идей его разговорили. Нас интересовала его аргументация, его способ мышления. Все-таки он был гений, причем гений настоящий, без дураков. На его суждения вполне можно было положиться. Нас забавляло, что он не заметил нашей игры, но мы и это заранее предвидели: поэты, да еще и гениальные, способны слышать только самих себя, и если проявляют к вам внимание и даже интерес — не обольщайтесь: это не более, чем вежливость.

Собственно говоря, мы уже получили от него ответ, но решили воспользоваться оказией (ведь не каждый день общаешься с гением!), чтобы узнать его мнение, где начинается талант, в чем его отличие от совершенного ремесла. Ведь именно этот зазор (пропасть!?) по общепризнанной версии и заполняет Бог.

Поэт понял нас слету.

«Ремесленник видит только форму, поэтому и думает только о ней, — сказал он. — Оттого и результат жалок: ремесленник может «создавать» только копии. Талантливый же человек может не владеть техникой ремесла (это — наживное; под силу любому), зато, взглянув на скорлупу, он сразу понимает, что внутри должно быть ядро ореха».

«Понимает, что ядро есть или понимает, что должно быть?» — лукаво попросили мы уточнить.

«Свои мысли я всегда излагаю точно, — сказал поэт таким тоном, что мы обеспокоились: не обиделся ли он. — К вашему сведению, талант невозможен без точности. Мазок гения, который вам кажется небрежным, на самом деле выверен почти идеально. Произнеся «должно быть» — я сказал именно то, что хотел сказать. Глядя на орех, талант понимает, для чего скорлупа, зачем она такая прочная (укреплена для дополнительной прочности наплывами, рельефом), — и в то же время легко должна разделяться на две половины. Он понимает: внутри должна быть жизнь. В выражении «должно быть» — проникновение в сущность предмета. А скажи он «есть» — это бы означало, что он знает. То есть пользуется чужим, добытым до него знанием. Вспомнил его — и только. Творчество здесь ни при чем».

***

Пора делать выводы.

Три уровня целостности — это три взгляда на божественное происхождение таланта.

На нижнем оно принимается безоговорочно. Во-первых, потому что этим людям действительно недоступно понимание, как совершается талантливая работа. И оттого следует вывод: я так не смогу; никогда; но я не хуже других — значит, здесь прикоснулся Божий перст. Во-вторых, неспособные самостоятельно мыслить, они уже хотя бы потому охотно применяют этот стереотип, что он отвечает на любые вопросы — и в то же время исключает возможность его анализа и критики.

И на среднем уровне в божественности таланта вроде бы нет сомнений; но только вроде бы, а по существу это всего лишь компромисс. Компромисс, позволяющий и невинность соблюсти, и капитал приобрести.

Рассуждение простенькое: поскольку талантливая работа осенена Господом, она — удел избранных; но я чувствую, я знаю, что и я так смогу; следовательно — и я принадлежу к элите. Здесь реверансы Богу — это лукавство, причем не столь безобидное, как на первый взгляд может показаться. Извлекая лично для себя вроде бы совершенно незначительную и наверняка незаметную для других выгоду (отчего, кстати, за ним водится репутация бессребреника), этот человек именно в этой выгоде находит главную опору своей душе.

Сопричастность к божескому промыслу укрепляет его жизнь смыслом. Повторяем: почти всегда это происходит неосознанно, что раскрепощает его непосредственность и делает неотразимой искренность — его главные козыри (поскольку других нет). Он пользуется ими, чтобы утверждать божественность таланта, а так как любит покрасоваться и имеет влияние на людей — его можно считать главным пропагандистом этого мифа.

О талантах и гениях мы рассказали только что, и вряд ли вы успели все перезабыть. Но чтобы классификация была полной, разложим их по полочкам тоже.

Здесь напрашивается деление на три варианта.

Самый массовый — это те, кто даже не подозревает о своем таланте. Они часто слышат это слово, как определение уровня их работы, но не придают ему значения: комплимент есть комплимент. Как правило, они подвизаются в материальном производстве. Они просто делают дело; стараются делать хорошо, а получается талантливо. Но о механизме таланта они не задумываются, и с мифом о его божественном происхождении соглашаются равнодушно. Равнодушно потому, что не видят в этом мифе задачи — она слишком велика для них.

У других талант такой же, но они его осознают (как вы догадались — речь идет о служителях муз). Как и первым, ЭПК позволяет им выделиться и оригинально работать, но все же — объективно — размеры их таланта незначительны, что до обидного ограничивает их возможности. Понять происхождение и механизм даже собственной оригинальности они не в силах; процесс вдохновения их ошеломляет, убеждая в несомненном существовании где-то рядом грандиозных сил. Миф о божественной творческой воле устраивает их вполне. Он помогает им жить. Он им необходим для самоутверждения. Для самооправдания. Для самоутешения. Судьба не избаловала их умом, зато им не откажешь в осторожности: им хватает здравого смысла, чтобы не рубить ветку, на которой они сидят.

Наконец — гении. Эти ведают, что творят, и готовят полеты вдохновения со знанием дела. Для них божественность дара не более, чем забавная сказочка. И если, случается, они эту сказочку подкрепляют своим авторитетом, значит, они в эту минуту склонны к иронии. Либо — к жалости (не забывайте, что гений — Гулливер среди лилипутов). Только и всего.

***

Остается выяснить: кто этот миф родил? Утверждать категорически вряд ли стоит, но наверняка это и не рабы, и не созидатели. Следовательно, это обитатели второго этажа — потребители. Их работа!

Посудите сами.

Рабы — 1) самостоятельно вообще ничего не могут придумать; 2) если б их не тыкали носом, называя: это — талант, — они бы никогда сами не смогли его квалифицировать; 3) талант от них так далеко, что не входит в круг их интересов. Если б его вдруг в природе не стало — они бы этого не заметили.

Созидатели (таланты и гении) не имеют необходимости в этом мифе (а ведь не причуда, не досужая фантазия — только необходимость и могла его родить). Они заняты конкретным делом; идея же «талант от Бога» делу ничем не способствует. Она удобна — как оправдание малодушия, как подстраховка на случай неудачи. Значит — при жесточайшем энергодефиците и жалкой ЭПК. Но если талантливый человек в порядке, он ощущает, что потолка его возможностей в принципе нет — и никогда не унизится до добровольного рабства. Интуиция подсказывает ему, что если понадобится — он всегда разберется, «как это у меня получается». Выходит, придумывать ему такой миф незачем.

Для чего же этот миф был столь необходим потребителям?

Как обоснование бездеятельного присутствия.

Ведь если мы творим по воле Бога — стоит ли тщиться, напрягать все силы, пытаясь что-то оригинальное создать? Если Бог захочет — и выберет нас — куда мы денемся?

Здесь Бог — это буфер между потребителями и миром. Олицетворенный компромисс.

Компромисс для потребителей — это не столько прием, сколько философия. Очки, через которые они видят мир. Единственная дверь, которую они безошибочно находят, оказавшись в зале с множеством выходов.

Ну хорошо, — скажете вы, — жизнь чувственная, жизнь, посвященная поиску все новых приятных впечатлений, — это понятно; это достаточная ценность, чтобы ее оберегать всеми видами компромиссов. Но идея Бога— вдохновителя, Бога-трамплина, Бога-подсказчика — не слишком это сильное средство, чтобы достичь столь скромной цели, как комфорт? Если та самая необходимость в столь мощном средстве? Пожалуй, если поискать, нашлось бы что-нибудь и проще, и бесспорней, и убедительней.

В этом рассуждении допущены две ошибки.

Первая. Решение более простое, реальное, конкретное — это и есть решение задачи о сущности творческого процесса и вдохновения. Если бы потребитель умел решать задачи — он бы именно так и поступил. Но дискомфорт, предшествующий задаче, пугает его. Даже не успев задачу осознать — он отворачивается от нее.

Вторая. Для нас с вами Бог — это символ. Символ необычайно богатый. И при всей его непознанности он несет в себе мощное порождающее начало, несчетно идей, возможность двигаться вперед, познавая себя и мир. А для потребителя Бог — просто знак. Как для школьника — икс или игрек в условии задачи. Просто — неизвестное. Значит, там, где вы терзаетесь в поисках ответа, он вместо одного неизвестного (тайны полета вдохновения) подставляет другое (Бог).

Для вас Бог-вдохновитель — недоказуемая идея; для него же — удобный компромисс. Для тех же, кто еще самостоятельности не утратил — это дверь, ведущая в никуда.