У истинного хлебороба все иначе. Он не ищет удовлетворения (приходится подменять термин на более спокойный, более фундаментальный, более земной, поскольку «удовольствие» мимолетно и вкусово, как конфетка, а наш герой равнодушен к сладкому; и потом — плата, какой является «удовольствие», для нашего героя слишком ничтожна, хотя он никогда не задумывался об этом), потому что само удовлетворение ищет его.
В чем его отличие от восторженного исполнителя — это вы знаете: его энергопотенциал в норме. Только и всего! Но оказывается, этого достаточно, чтобы человек жил совсем иной жизнью. Ведь энергопотенциал (простите, что напоминаем), накопив, нельзя держать про запас, втуне, впрок. Энергия — в том числе и биологическая — все время находится в движении: она или прибывает, или убывает. Если ничего не делать — убывает безвозвратно; если тратить с умом — прибывает. Чем больше отдаешь — тем больше остается! И энергопотенциал истинного хлебороба не дает ему сидеть сложа руки, ловить кайф, прохлаждаться, смаковать удовольствие. Он поднимает спозаранку и ведет в поле, и заставляет трудиться, трудиться, трудиться — трать меня! трать!.. Понимаете? — его облегчение не в отдыхе — в труде. Трудясь, он как бы сбрасывает пар — и этот процесс сопровождается положительными эмоциями. Затем затраченный энергопотенциал возвращается с избытком — и это опять половодье положительных эмоций. Значит, трудясь, он все время находится как бы в положительной фазе своей жизни.
Но ведь и раб, и исполнитель — тоже тратят; и оба — истощаются; а этот — нет. В чем дело?
Раб тратит неприкосновенный жизненный запас; исполнитель тратит больше, чем имеет в своем кошельке; и только человек на уровне интуиции тратит ровно столько, сколько способен восстановить. Восстановить в ходе самой работы. Как это у него так ловко получается? Он что — следит за своим энергопотенциалом, за своим состоянием? Знает какой-то секрет?
Если вы уловили в этих вопросах иронию, значит, вы нас правильно поняли: ничего подобного за ним не водится. Он не калькулирует свои силы; мало того — он вовсе не прислушивается к себе, к своим ощущениям, даже к своим желаниям. Он просто живет. Он просто работает. Но если работа раба — это стремление любыми способами поскорей от нее освободиться, работа исполнителя — это любование собой в зеркале чувств (едва зеркало замутилось — пропадает удовольствие), то для творца (а истинный хлебороб всегда творец) работа — идеальная форма существования.
А теперь вспомним, с чем он работает, что его поприще и материал? Природа.
(Кстати, не только у хлебороба — у каждого творца, чем бы он ни был занят, материал один: природа.)
Мир огромный, мудро устроенный, сбалансированный и неистощимый. Последнее, впрочем, справедливо лишь при одном обязательном условии: если открывать этот мир его собственными ключами, а не своей, сработанной наспех отмычкой.
Для раба этот мир прост, как ясное июньское утро. Для исполнителя он увлекателен динамикой июньского полдня: пока жарко печет солнце, но с востока, охватывая полнеба, стеной надвигаются сизо-черные тучи, ветер рвет листву, и где-то за рекой дотлевают куски расколотой радуги. Для творца он полон тайн, как звездная, пахучая, шепчущая еле слышными голосами июньская ночь. И чем дольше он приглядывается, прислушивается, пытается понять — тем больше тайн называет ему этот мир. Только называет — разгадывать их, причем разгадывать снова и снова (ведь для природы нет окончательного ответа, ни одного! разве что 2х2 = 4, но и это математика раба; и если ею пользуется творец, так только потому, что ничего лучшего в данный момент не имеет) ему придется всю жизнь. И в конце этой жизни, счастливый, понимая, что прожил не зря, он с облегчением и благодарностью к жизни скажет: я знаю, что ничего не знаю. И в этом признании будет не уничижение, а гордость от ощущения и понимания своей слиянности с природой. Понимания, что он — ее неотрывная часть, значит, в нем — ее эталон, значит — она открыта ему, только читай!
Вот откуда в нем мера — из самой природы. Вот почему он:
1) не спешит, 2) не разрушает, 3) не переделывает.
(Между прочим, это — обязательные принципы созидательного труда.)
Он имеет дело с огромнейшим количеством информации, охватить которую умом невозможно. И никакая самая наиновейшая электронная машина с этим не справится. Только интуиция способна эту информацию охватить и подсказать ответ. Который может оказаться достаточно точным. По крайней мере — мало-мальски приемлемым.
И тут мы видим еще одно его отличие и от раба, и от исполнителя. Раба устраивает любой ответ; исполнитель предпочитает красивый; а творец сколько раз задается вопросом — столько раз дает новый ответ. Не от забывчивости и не от сложности характера. Суть дела — в смысле ответов. Для раба он — шаг к комфорту, для исполнителя — шаг к удовольствию, для творца — шаг к новой задаче. Однажды ответив, он продвинулся вперед, и повторный вопрос — вроде бы тот же самый — он воспринимает уже в новых условиях, хотя мы и не подозреваем об этом.
Каждым своим ответом он расширяет свою территорию. Запахи, свет, тепло, холод, внутреннее чувство — голоса природы говорят с ним все более внятным языком. Он все лучше понимает землю, все лучше чувствует зерно. Он знает: сейчас нужно сделать то-то. Откуда знает? почему так? — неизвестно; он и сам толком не сможет это объяснить. Но он делает, как подсказывает ему интуиция, — и получается и своевременно, и точно, и хорошо.
Внутреннее чувство подсказывает ему тот единственный ритм (в десятый раз повторим — сам он не задумывается об этом!), при котором в процессе работы расходуется столько сил, сколько в это же время успевает восстановиться. Эта одновременность обоих процессов — траты и накопления энергопотенциала — доступна только человеку, который:
1) находится в норме и,
2) в своих действиях руководствуется интуицией.
Поэтому работа ему не в тягость — ведь она как минимум поддерживает в норме его энергопотенциал. Поэтому он счастлив (иначе, почему же он не хочет другой жизни, даже не думает о ней, его эта — потная, беспросветная, творческая — вполне устраивает) — ведь каждый день, на каждом шагу он вынужден решать все новые задачи — и тем, словно снежный ком, неотвратимо приращивает свою территорию.
Ему трудно? Да. Очень. На него давят? Конечно. Отовсюду: начальство, обстоятельства, семья. Его понимают? Нет. (Максимум, на что он может рассчитывать, что ему отдадут должное; а понять его может только другой творец.) Но перед ним весь мир. Хлебороб ощущает слияние с ним, ощущает, как силы этого мира вливаются в него живительными соками. И потому он не променяет эту жизнь ни на что иное. Ведь каждый день он действует, он решает задачи — он творит.
И он счастлив — потому что свободен.
ТРИ СВЯТЫХ ПРОФЕССИИ (01/89 — 8)
Не можем пройти мимо, не отдав должного учителю, врачу и хлеборобу.
Человек рождается рабом. В отличие почти от всех других живых существ, которые рождаются с готовыми механизмами поддержания жизни, человеческий детеныш совершенно беспомощен. Его рабство — в абсолютной зависимости от окружающего мира. Ни одной степени свободы ему не дано! Вся его психомоторика — несколько инстинктов; критичности нет вообще; только энергопотенциал максимален. Единственная ставка! И надо сыграть ее так, чтоб и психомоторика развилась в инструмент, при любых обстоятельствах обеспечивающий ему свободу, и чтоб критичность научилась отважно извлекать из любого хаоса гармонию.
Представляете? — это существо, которое сейчас ничего не понимает, подает голос, только когда проголодается или обмочится, судорожно сучит ручками и ножками и не способно даже на бок повернуться, — через считанные годы оно будет в уверенном прыжке крутить в воздухе любые сальто и пируэты, концентрировать в словах величайшую энергию человеческого духа, равную 66-иу сонету Шекспира, читать, как открытую книгу, изображения в электронном микроскопе.
Как пройти этот путь от рабства к свободе, от полного отсутствия собственной территории (нет свободного места в мире!) до овладения всем миром, во всех его проявлениях?
Спасибо учителю! Он принимает малыша с неистощимым энергопотенциалом, с совершенной психомоторикой (возрастная психология называет эти годы периодом граций: никогда больше движения этого тела не будут столь близки к эталонам красоты; и спортивные тренеры этим пользуются — ловят момент), со сформированной критичностью, которая уже обозначила необщее выражение его замечательного лица. Он не обучает (обучение подразумевает роли ваятеля, дрессировщика и начинщика), он не воспитывает (воспитание — это приучение жить, примирившись с прокрустовым ложем). Его задача — так построить свои отношения с учеником, чтобы тот:
1) верил себе, 2) все делал сам и 3) получал от этого удовольствие.
Иначе говоря, переходя на нашу терминологию, он учит мудро использовать энергопотенциал, учит разумно приращивать территорию — учит, как быть свободным.
Спасибо врачу! Он принимает человека жалкого, раздавленного, отчаявшегося. Энергопотенциал больного едва поддерживает чуть теплящуюся жизнь, его психомоторика искажена и примитивна, его критичность искажена и замкнута на свое тело: он ощущает каждую клеточку, но уже не способен дать этим ощущениям разумную трактовку.
Как поступает в этой ситуации участковый врач, специалист в областной больнице и даже знаменитое светило на медицинском небосводе — профессор, чей приговор окончателен и обсуждению не подлежит? Они лечат. Их задача:
1) обнаружив поврежденные жизненные процессы,
2) активно вторгнуться в ник химией, ножом и т. п., чтобы
3) устранить болезнетворный фактор.
Благородно? Еще бы! Но истинный врач не лечит. Он знает, что лечит природа, а врач ей только помогает. Как? Для этого у него есть одно, зато универсальное средство: всеми доступными ему способами он повышает энергопотенциал больного. А тот излечивается сам.