2) Почему они неоднократно возвращались в Оптину пустынь и даже подолгу живали в ней?
Ответ на первый вопрос очевиден: гении словесности отправлялись в Оптину пустынь, чтобы преодолеть нравственный кризис. Но хотя этот кризис был личным — причина его была вне. Их души ощущали пока никем не видимые тучи, которые все плотней сгущались над Россией, стоящей уже у подножия голгофы, на которую ей предстояло взойти в ХХ веке. Гоголь первым услышал топот и ржание пока далеких апокалипсических коней. Тщетные попытки либо заглянуть вперед, за холм голгофы, либо найти другой, не крестный путь истощили его энергопотенциал. И только у старцев Оптиной он нашел утешение и силы. Ему стало хорошо. Лично ему. И он запомнил эти счастливые минуты просветления и последующие дни, полные спокойствия, уверенности и предчувствия возвращения способности к привычной плодотворной работе.
То же — Достоевский и Толстой.
Но зачем понадобилось возвращаться и жить там? Ведь тебе открыли твою истину, тебе подсказали способ действия, который приведет тебя к полноценной жизни…
Чем больше гений — тем больше освоенная им территория, тем чутче он ощущает этот мир, тем сильнее боль, которую он чувствует как свою. Гений так устроен, что куда б он ни спрятался — эта боль будет сфокусирована на нем; она прожжет любую суперкомфортную раковину, сколь угодно толстую монастырскую стену. Она везде достанет его! Вот почему советы старцев, увы, для Гоголя, Достоевского и Толстого имели локальное действие. Временное. Их было достаточно, чтобы восстановиться, но едва это происходило, как вселенская боль вновь фокусировалась на обновленной душе — и все начиналось сначала.
И тогда писатель понимал: нужно не себя лечить — нужно общество лечить. И снова отправлялся к старцам, чтобы получить способ действия уже не для себя — для народа, для родины.
38.
Если следовать логике, если помнить о специфике задач, с которыми работали старцы, — можно утверждать, что писатель ехал навстречу разочарованию. Разочарованию в старцах. Ведь вопросы, с которыми он явился к ним в первый раз, сводились к врачеванию души — предмета естественного, мыслящей материи природы. А теперь он хотел врачевать общество — искусственное образование, построенное на договоре; проще говоря — на всеобщем компромиссе, смягчающем деформацию природы человека. Этот материал, как все неестественное, был чужд старцам. И дело тут не в компетенции. Просто экономические законы, за трактовкой которых теперь к ним явились, описывают жизнь не самой природы, а природы вторичной — природы человеческого общества. Истина, от которой брали старцы, не годилась для этих задач, потому что была совсем из иного материала. Ею нельзя было восстановить эту целостность.
Повторяем: если следовать логике, разочарование в старцах было неминуемо. Но его не случилось. Ни у кого. Ни разу.
Так что же там происходило?
Полагаем — сократовские беседы (маевтика).
Напомним, как работал Сократ. Он сразу знал истину и ставил собеседника в такие ситуации, чтобы тот осознавал свое заблуждение и двигался к истине самостоятельно. Истина была конечным продуктом; промежуточным — укрепившаяся культура мышления.
Это универсальный прием, и вряд ли старцы выдумывали нечто особенное. Ведь простота — один из краеугольных камней триады (простота, ясность, точность), которой мудрец неизменно следует.
Если при первой встрече старцы называли Истину в виде способа действия, который должен был излечить больную душу, то при повторной это было невозможно: ведь Истина — одна! И повтор ее так же скучен старцу, как и страждущему. Значит, мудрец должен применить такое действие, которое изменяется во времени — саморазвивается в сторону Истины, — следовательно, ему никогда не грозит опасность повториться.
Это действие — культура мышления.
Значит, не имея возможности помочь непосредственно Истиной, старцы предоставляли Гоголю, Достоевскому, Толстому свою культуру мышления, пользуясь которой те избавлялись от заблуждений.
Вывод: гений — это всего лишь промежуточное состояние человека на пути к вершине, на которой стоит мудрец.
39.
Теперь можно и признаться, почему, вдруг прервав описание технологии творчества, мы рассказали вам о мудреце.
Человек не может долго идти во мраке тоннеля, если не видит свет в его конце. Огромные энергетические потери на ожидание — непомерная плата за эту дешевую интригу. К тому же у нас появилось опасение, что кое-кто может принять нас за новоявленных Данко. Мол, ведут — лишь бы вести, а куда — и сами не знают.
Так вот теперь вы убедились, что маршрут нам известен точно. Мы с вами стартовали от подножия горы — с уровня раба; на вершине — мудрец. Мы вовсе не агитируем вас подняться на самый верх — это мало кому по силам; да и по вкусу — лишь с определенного возраста; ведь не случайно же — за редчайшим исключением — мудрецами становились лишь к старости. Но вы должны знать, что вершина — доступна; что только на этой вершине человек обретает полную свободу; что только здесь покой и счастье становятся синонимами. (Надеемся, вы понимаете, что речь идет только о душевном покое).
Напомним ступени, по которым поднимался наш герой, выдираясь из рабства.
На уровне эмоций он был рабом ситуаций.
На уровне чувств — рабом гармоний.
На уровне интуиции — рабом природы.
И только на вершине он вырывается из рабства, становится свободным. Он живет по законам природы. Между ними нет трения. И счастье — обязательный эмоциональный фон работающей культуры мышления — его постоянное состояние.
Таков диапазон: на одном полюсе раб — говорящее орудие, на другом — мудрец — говорящая природа.
40. (03/91 — 24)
Пора возвратиться к технологии творчества.
Изучая работу учителя, врача и хлебороба, мы узнали, что
1) творческий процесс самопроизволен (талант не может не творить);
2) задача сама, находит талантливого человека;
3) талант решает задачу только оригинально.
Мы обещали раскрывать технологию творчества через работу папаши Карло. Сейчас удобный случай, чтобы проиллюстрировать эти — уже усвоенные вами — принципы.
1) Мы утверждаем, что и до истории с Буратино папаша Карло действовал как одаренный человек. У нас нет фактов — но они и не нужны. Ведь первую же ситуацию, возникающую на страницах книги, он решает не как ремесленник, а как созидатель. Иначе и не могло быть: если ЭПК в норме — талант не может не творить.
2) Надеемся, вы еще не забыли, что талантливый человек не ищет задач, они сами слетаются к нему. Если задачка так себе — от нее нетрудно отмахнуться либо решить походя — даже и не заметив этого. Но задача, таящая совершенную гармонию, требовательна необычайно. Она вцепляется в талант мертвой хваткой. Или больно бьет в лоб — как наше полено.
3) Талантлив человек или нет — критерий один: его работа. Если задача решена оригинально — это сделал талант. Что же позволяет утверждать, что папаша Карло был талантлив?
Нос Буратино.
Вырезать из полена деревянную куклу способен любой. Лучше, хуже — не в этом дело. Но у ремесленника это будет просто деревянная кукла — даже если она изумительно качественно сделана. Буратино, как известно, был исполнен примитивно. В чем же проявился талант папаши Карло?
В том, что он — поверив писку полена — не стал укорачивать страшненький, длинный нос Буратино.
Особое внимание обращаем на приоритеты: не папаша Карло придумал этот длинный нос; нос уже был, он являлся частью скрытой гармонии (вероятно, она имела форму торчащего сучка); и талант понадобился именно для того, чтобы эту гармонию не загубить. Напомним и напрашивающийся вывод: оригинальность — не в таланте; оригинальность — в материале задачи; талант только выявляет ее.
Это удобный случай, чтобы определить, где работала матрица папаши Карло, а где — его культура мышления.
Напомним: матрица — это инструмент, который позволяет решать задачи, не думая. Значит, папаша Карло работал ею, пока дело не дошло до носа. Нос Буратино — новая для старого шарманщика задача; прежней матрицы здесь уже недостаточно; нужно привести ее к общему знаменателю с новой задачей. Это и будет работа для культуры мышления.
41.
Нос Буратино — что это: уродство или новая гармония? Чтобы в этом разобраться, нужно сперва понять в чем смысл и сущность гармонии.
Обычно гармонию представляют как нечто правильное, соразмерное, уравновешенное. Например, куб. Гармоничен? — еще бы. Или шар. Или пирамида.
(Мы специально начали с самой простенькой целостности — геометрической. Это необходимо, чтоб мы с вами нашли общий язык, чтоб вы нас с первых же шагов понимали.)
Но что вам от этих гармоний? Да ничего. Вы называете: куб, шар, пирамида — и вашего энергопотенциала, сколько б вы на них ни глядели, не прибудет. Даже растеряете, пожалуй: ведь скука (после тяжелых болезней и дистрессов, которые неоспоримо делят 1–2 места) — самый ненасытный энергетический вампир.
Каким же образом потребители добывают из гармоний энергопотенциал? У них что, есть специальный код?
Начнем с того, что из куба и шара потребитель тоже ничего не извлечет. Потому что энергия — в них заложенная ничтожна. (Она — в информации: это — геометрическая фигура.) А от меньшего к большему энергия не потечет. Следовательно, дело не только в форме гармонии, но и в ее содержании, в ее энергетическом наполнении.
Но даже и с формой не так все просто, как вы полагаете. Потому что правильность это вовсе не обязательно гармония. В гармонии форма выполняет особую, специфическую роль. Она не столько несет информацию, сколько охватывает целостность. (Гармония по-гречески значит «скрепа». Она именно охватывает целостность, потому что обеспечивает ее энергия.)
Определить — гармония или нет — очень просто: истинная гармония подчинена метрическому закону: «золотому сечению» — 0,618. По этой пропорции можно построить параллелепипед (длинная грань — 0,618; короткая — 0,382), но не куб! Значит, и куб, и шар были вовсе не гармоничны; они были правильными — и только. А когда мы в самом начале рассуждения назвали их гармониями, это был известный дидактический прием движения от стереотипа к мысли, от ложного — к истинному. Надеемся, вы уже простили нам этот маленький трюк.