Таким образом, предчувствие неминуемого поражения стало заметной составляющей modus operandi гуманитарно-научного письма. Вечные укоры в неисправимой медлительности удручают нас и лишают энтузиазма, необходимого для исследования новых территорий, для инициирования и поддержки критической письменной полемики о маршрутах современной культуры, включая те, что выходят за пределы основных гуманитарных дисциплин. Вместо того чтобы заниматься непрерывной рефлексивной работой и исследовать вполне определенную природу взаимоотношений между техникой и культурой, прогрессом и памятью, инструментальным разумом и эстетическим опытом, мы или просто копируем методы естественных и точных наук в надежде привлечь к своей работе больше внимания, или позиционируем гуманитарное письмо – из циничных или нарциссических побуждений – как практику хронического отставания, неспособности идти в ногу со скоростью и техническими требованиями современной научной жизни. В лучшем случае мы тешим свое самолюбие, следуя по стопам коллег из таких бурно развивающихся областей знания, как неврология или информационные технологии. В худшем – гордимся очевидным недостатком общественного внимания как свидетельством героизма нашей миссии и возводим письмо, не поспевающее за господствующей экономикой внимания, в ранг тайного оружия академического автора.
Если вышеизложенные интерпретации не лишены некоторой ценности, они должны предоставить ученым-гуманитариям веские аргументы в защиту тех или иных гуманитарно-научных начинаний и помочь пересмотреть традиционное (само)восприятие гуманитарного письма как безнадежно отставшего от современности. Описанная в моей книге эстетика медленного пробуждает чувство сопричастности современности, поскольку противостоит пониманию истории как линейной последовательности событий, согласно которому новое просто приходит на смену старому, а быстрота и мгновенность уничтожают саму возможность сдержанных, размеренных действий. Иными словами, такая эстетика открывает нам глаза на динамическую одновременность множества происходящих с разной скоростью изменений и движений, не ограничивая какие-то из них замкнутой сферой прошлого и не превознося другие как единственную дорогу в будущее. Ничто не мешает посмотреть с этой же точки зрения и на мнимое соперничество между стремительным научно-техническим прогрессом и такими якобы медлительными, отстающими дисциплинами, как литературоведение и культурология. В сущности, современные гуманитарные авторы должны научиться обращать свою кажущуюся (другим и самим себе) медлительность в движущую силу критического анализа и исследовательских интуиций. Нужно не оплакивать возможный крах своей науки, а деятельно включаться в современную борьбу за внимание и осмыслять ее – в частности, аргументированно выступая против монолитных концепций истории, развития, перемен и движения. Если подвижность не сводится только лишь к наиболее эффективному способу перемещения из одной точки в другую, то гуманитарному письму должна принадлежать ведущая роль в картографировании времени и изменении такого положения, при котором ученые, инженеры, экономисты, литературные критики и художники не могут считаться со-временными друг другу вне зависимости от того, насколько разобщенными ни казались бы их траектории деятельности и развития.
Ил. 9.1. D’IIbakliwine. Марокко (2010). Собственность Лутца Кёпника.
Хотя пассажиру метро, без устали строчащему текстовые сообщения, некогда вникать в обстоятельную прозу таких авторов, как, например, Марсель Пруст или В. Г. Зебальд, важнейшая задача современного гуманитарного письма состоит в том, чтобы объяснить: продукция первого совершенно не обязательно вытесняет творчество второго, так как обоих объединяет, среди прочего, интерес к проблемам соотношения движения и письма, а сам процесс письма не исчерпывается материальной спецификой того или иного медиума. Пусть сегодня и нелегко достать серебряно-коллоидную пленку, академическое письмо в разных отраслях гуманитарных наук помогает понять: свойственные аналоговой фотографии законы и условности продолжают влиять на современные практики фотографии цифровой и, следовательно, не утрачивают своей важности для понимания природы фотографии вообще. Несмотря на то, что многие ученые-гуманитарии испытывают насущную потребность защищать институциональную систему своей науки, их работа чрезвычайно важна для дифференцированного осмысления прогресса путем выявления сосуществующих друг с другом длительностей, соседства прошлого и настоящего, ведь все это необходимо для приближения к будущему.
В заключение я хотел бы привести краткий пример.
В нескольких километрах к востоку от уединенной деревни Табант (ил. 9.1), в одной из удивительных зеленых долин, пересекающих горы Высокого Атласа в Марокко, путешественники найдут уникальный геологический памятник: отпечатки лап динозавров на плите из серого известняка. Добравшись до места и повернувшись лицом к западу, в один и тот же кадр можно поймать следующее: на переднем плане – целую серию следов, оставленных динозаврами на почве, которая 185 миллионов лет назад была, вероятно, мягкой; шест для обмолота пшеницы, вокруг которого в период сбора урожая гонят мулов; дома берберов, построенные из добытых или произведенных здесь же грязи, глины и кирпичей в особом архитектурном стиле, который встречается только в отдельных районах Марокко, Йемена и Афганистана; телевизионную спутниковую тарелку, установленную на деревянно-соломенной крыше ближайшего дома и обращенную к южному небу, чтобы принимать сигнал для тех, кому для связи с внешним миром недостаточно сотового телефона; с левой стороны – небольшую мечеть с устремленным в голубое небо минаретом и громкоговорителями по обе стороны, откуда во время молитвы раздается голос имама. Пока вы будете пытаться сделать снимок, вас непременно окружат местные ребятишки: то подкрадываясь сзади, то ослепительно улыбаясь вам в лицо. А если задержитесь подольше, то кто-нибудь из жителей, вполне возможно, пригласит вас на чашку сладкого мятного чая и попытается разузнать, что именно привело вас в этот уединенный уголок земного шара.
Д’Илбакливине (D’Ilbakliwine) – так звучит название этого места на слух – мог бы обеспечить целую группу ученых материалом для множества разных исследовательских проектов. Палеонтологи могли бы изучать разные виды динозавров, населявших эту местность в юрский период. Геологи – исследовать специфические почвенные образования и процессы, благодаря которым эти следы сохранились до наших дней. Климатологи – анализировать долгосрочные погодные условия, позволившие мягкой почве затвердеть так, что отпечатки не изгладились с поверхности земли. Историки архитектуры – изучать историческое развитие берберского зодчества и, совместно с историками миграций, совершенствовать модели, реконструирующие механизмы межкультурного влияния и обмена. Специалисты по сельскому хозяйству – исследовать эффективность традиционных методов сбора урожая и границы возможностей технической модернизации по западному образцу на материале небольших хозяйств, расположенных на манер лоскутного одеяла. Социологи и педагоги – изучать роль детского труда в повседневной жизни и его влияние на устройство семьи или общества. Специалисты в области коммуникации, экономисты и представители культурной антропологии – исследовать влияние таких медиумов, как спутниковое телевидение и сотовая связь, на традиционный уклад жизни и объяснять современные финансовые и культурные связи между отдаленными регионами и столичными центрами. А религиоведы и исследователи медиа – совместными усилиями выяснить, насколько технологии механического усиления и воспроизведения изменили отправление религиозных ритуалов и молитвенный порядок.
Но фотоснимок – на ярком североафриканском солнце время выдержки должно составлять менее 1/250 секунды – рассказывает несколько иную историю. Сначала нашим исследователям может показаться, что на нем запечатлены типичные контрасты, свойственные развивающимся странам. По мнению многих, соседство архаичного и современного свидетельствует о том, как тернист и опасен путь к модерности западного образца, который в долгосрочной перспективе может привести к всевозможным проблемам и вспышкам насилия. Однако в действительности этот снимок побуждает нас взглянуть на встречу разных длительностей, временны́х ритмов и сюжетов как на возможность и перспективу, картину не противоречий, но сосуществования в одном времени, не зашедшего в тупик прогресса, а разнообразия концепций движения. Вместо того чтобы предвещать будущие катастрофы, вызванные столкновением разных логик развития, снимок располагает к восприятию конкретных места и времени не как того, что может показаться слепком прошлого, а как полноценного настоящего, переходящего в открытое будущее. Предельная медленность геологического времени соседствует здесь со скоростными способами связи цифровой эпохи; циклическое время сельскохозяйственного календаря и религиозных ритуалов обретает видимость благодаря возможности камеры запечатлеть отдельный момент; капризный и непредсказуемый климат уживается с относительным постоянством архитектурных традиций и строительных материалов.
Подобно фотографии, которую можно сделать в этой местности, эстетика медленного, о которой шла речь в этой книге, проявляет нашу способность воспринимать и запечатлевать одновременность разных темпоральностей в пространстве настоящего. Она позволяет воспринимать соседство старого и нового, стремительного и неспешного, непрерывного и прерывного, не требуя при этом ставить одно выше другого или концептуализировать разные временны́е графики и длительности как части единой (или, если уж на то пошло, диалектической) динамики. Как бы сильно ни разгонялась современная эпоха, именно медленность позволяет нам распознавать неоднородность того или иного пространства, выявляя одновременное присутствие в нем разных скоростей изменения и движения. Каким бы медленным и устаревшим ни казалось гуманитарное письмо представителям других областей знания или чиновникам, потенциально оно может достичь чего-то подобного. Вместо того чтобы ограничиваться изучением единственной траектории изменений, оно дарит неповторимую возможность взвешенной рефлексии о взаимодействии разных аспектов времени и об их роли в возникновении культурных смыслов, ориентиров и ценностей. Ученые-гуманитарии могут смело парировать упреки в отставании от научно-технического прогресса и заявлять о безусловной современности своего медленного труда, одна из целей которого – усложнять существующие концепции прогресса и движения и способствовать созданию возможных версий еще не определенного будущего. С точки зрения гуманитарных наук медленность не равносильна тоске по дотехническому прошлому или сопротивлению силам, приближающим будущее. Она означает лишь готовность к бестрепетному взгляду на настоящее, осмыслению современности во всем ее многообразии и неясности – то есть к позиции современников в интерпретации Джорджо Агамбена: своевременных и вместе с тем несвоевременных