сердно изучают сочинения древних, выбирая главным образом то, что считают полезным «для души и тела». Они любят правду и порицают ложь. Ессеи, пишет Флавий, веруют в бессмертие души. Они надеются, что хорошие люди станут при жизни еще лучше в надежде на посмертную награду. Встречаются между ессеями и такие, завершает свой рассказ о них Флавий, которые после долгого упражнения в священных книгах, в изучении пророков и обрядах очищения, заверяют, что умеют предвидеть будущее 31.
Основы социальной и духовной жизни ессеи пытались обосновать своим толкованием Библии. Иллюстрацией приемов этих толкований могут служить осмысление кумранитами текстов Ветхого завета. Мы говорим о кумранитах потому, что, по мнению большинства исследователей, новооткрытые памятники на западном побережье Мертвого моря «примыкают к литературе ессеев или прямо представляют эту группу внутри иудейства» 32.
О литературных памятниках, найденных в пещерах Кумрана, имеется обширная литература на многих языках, в том числе и на русском языке 33. Поэтому ограничимся рассмотрением только некоторых аспектов богословской концепции ессеев-кумранитов, навеянной Торой и пророческой литературой.
Ессеи кумранского круга были убеждены, что страдания масс в условиях чужеземного гнета Селевкидов и засилия Хасмонеев связаны с «днем Яхве», т. е. с расплатой за тяжелые грехи. Ессеи знали, что, по представлению пророков, «день Яхве… тьма, а не свет» (Амос, V, 18) и что в этот час Яхве сокрушит всю землю и истребит всех грешников (Исаия, XIII, 5, 9), ибо «день сей… есть день отмщения… и меч будет пожирать, и насытится и упьется кровью их» (Иеремия, XLVI, 10). Разве чудовищные муки, причиненные народу Селевкидами и Хасмонеями, не соответствует мрачным картинам «дня Яхве», нарисованным Амосом, Исаией и Иеремией? Проповедь Иезекииля: «…близок день Яхве, день мрачный; година народов наступает» (Иезекииль, XXX, 3) в религиозном преломлении ессеев приобрела реальные черты: вот-вот Яхве свершит суд. И только после свершившегося справедливого суда, учили ессеи-кумраниты, Яхве установит свое царство на земле. Оно снизойдет в сиянии справедливости и праведности. В эти дни Яхве заключит новый завет, о котором сказано: «Вот наступит день, говорит Яхве, когда я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой я заключил с отцами их… тот завет мой они нарушили…» (Иеремия, XXXI, 31–32). Ессеи-кумраниты отождествляли себя с домом Израиля и Иуды, очищенным от нарушителей Торы и от тех, кто следует не закону, а «строптивости своего сердца» 34.
По представлениям, ессеев-кумранитов мир поделен на два царства: на мир света, справедливости и добра и на мир тьмы, кривды и зла. И люди соответственно разделены на сынов света и сынов тьмы. Ессеи-кумраниты полагали, что они в роли сынов света являются участниками глобальной драмы, которая разыгрывается в годину насилий и террора последних правителей Хасмонейской династии и начального периода римских завоевателей Иудеи.
Дуализм ессеев-кумранитов питался религиозными представлениями парсизма, согласно которым два божества Ахура-мазда (Ормузд, добрый бог) и Анхра-майнью (Ариман, злой бог) непрестанно враждуют друг с другом, в конце концов победа окажется на стороне бога добра. Вместе с тем дуализм ессеизма продолжил традицию Торы, полагавшей наличие злых духов (машхит в Исходе XII, 13 и сеир в Левите XVII, 7 и др.), противостоящих добру и праведности.
Война двух взаимоисключающих начал, казалось ессеям-кумранитам, происходит на их глазах. Следовательно, утверждали они, конец близок, зло будет уничтожено, после чего наступят «будущие дни», т. е. царство добра, правды и справедливости, царство мессии.
Учение о мессии разрабатывали и фарисеи. Кое-кто из них пытался даже нарисовать его образ и указать на то, что он родился в Вифлееме (Берахот, XII). Однако, являясь сторонниками генотеизма, фарисеи связывали догмат мессианизма с мифом о единстве Яхве с иудеями. Они проповедовали, что машиах еще только придет и лишь для спасения верующих евреев. Любую попытку расширить этнические рамки этого догмата талмудисты пресекали решительным образом.
Уместно отметить, что учение фарисеев о грядущем приходе мессии было записано в Талмуде и считается одним из догматов иудаизма. Однако этот догмат подвергался критике идеологами первоначального христианства. Новый завет критикует узость и национальную ограниченность вероучения фарисеев. Все же, если сопоставить Талмуд с Новым заветом, то в этих религиозных памятниках обнаружится немало общего. Это и понятно, оба памятника — произведения людей, живших в одинаковых социально-экономических условиях. Составители Талмуда и Нового завета находились под воздействием идеологии Ветхого завета. Поэтому они почти в одинаковых выражениях говорят о суде божьем и «будущих днях». Так, о суде божьем, например, в Талмуде записано: «…всесвятый пригласит все народы к себе и будет их беспристрастно судить по законам божьим» (Абодазора 2а). А в евангелии об этом сказало: «Когда придет сын человеческий… тогда сядет на престоле славы своей. И соберутся перед ним все народы, и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов» (Матфей, XXV, 31–32). На вопрос, когда придет избавитель, в Евангелии от Матфея говорится: «О дне же том и о часе никто не знает, ни ангелы небесные, а только отец мой один» (XXIV, 36), а в Талмуде рабби Шимон учит, что ангелы не знают дня прихода мессии, об этом знает только сам бог (Сангедрин 99а).
Система проповедей Талмуда и евангелий почти тождественна. Притча является излюбленной формой рассуждений и евангелистов, и талмудистов. Встречаются текстуальные совпадения притч и метафор. «Рабби Симон бен Элиазара говорит: видал ли ты когда-нибудь, чтобы зверь или птица занимались ремеслом? А между тем они живут безбедно» (Киддушин IV, 14). Талмудисту в унисон твердит евангелист: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и отец наш небесный питает их» (Матфей, VI, 26).
Обращая внимание на идейную общность Талмуда и Нового завета, необходимо напомнить, что талмудисты все же расходятся с евангелистами по одному из основных догматов христианства и иудаизма, а именно — по вопросу о мессии. Но Христос Нового завета идентифицируется с машиахом ессеев-кумранитов. В «Антологии» цитат мессианского содержания ессеев приведен 18-й стих XVIII главы Второзакония: «Я воздвигну им пророка из среды братьев их». Ессеи кумранского круга под пророком подразумевали мессию. «Деяния апостолов» с ссылкой на этот же текст под пророком понимали Иисуса Христа (III, 20–22). Аналогичных толкований текстов Ветхого завета немало. И это не случайно, так как ессеи в отличие от фарисеев не ограничивали роль машиаха узко этническими рамками и не отодвигали «будущие дни» в неопределенную эпоху. Наоборот, «конец мира» и наступление мессианского времени они воочию ощущали, заверяя самих себя и всех окружающих, что предвидение пророков о воссоздании «падшей скинии Давида» уже теперь воплощается в жизнь. Равным образом авторы «Деяний апостолов» проповедовали: время восстановления разрушенной скинии Давида наступило (XV, 16).
Анализ кумранской литературы показывает, что она во многом определила и образный строй, и идейно-религиозные позиции, и терминологию, и эсхатологические теории авторов новозаветных произведений.
Из сказанного явствует, что миф о боге Яхве и его атрибутах менялся сообразно тому, как изменялись общественно-политические условия жизни верующих. В годы войн и социальных потрясений генотеистический миф преобразился и в иудаизме наметилась монотеистическая тенденция.
Современные идеологи иудаизма, как и проповедники других религий, всячески изощряются в стремлении поддерживать веру в приход мессии, закрепить в сознании масс фантастические мечты о золотом веке, который настанет в туманном будущем «конца дней» по воле всевышнего.
Развитие мессианского мифа
Рассмотрим вопрос, почему Ветхий завет, божественная книга иудеев, стал священным писанием и для христиан?
Как известно, одно из коренных отличий христианства от иудаизма заключается в том, что по представлениям иудеев мессианские времена еще не наступили, христиане же верят, будто эти времена уже однажды имели место в истории человечества и связаны с жизнью и деятельностью Иисуса Христа.
Рождение мифа евангелистов о небесном спасителе вызвано было реальной социальной ситуацией, в которой находилась Палестина в конце I в. до н. э. — начале I в. н. э. Налоговое бремя все глубже ввергало крестьян в кабальную зависимость от ростовщиков, беспощадная эксплуатация порождала крупные имущественные различия, обогащала богатых, доводила до полной нищеты бедных. А всякое сопротивление мелких отдельных племен или городов гигантской Римской мировой державе, подчеркивает Энгельс, было безнадежно. «Где же был выход, где было спасение для порабощенных, угнетенных и впавших в нищету — выход, общий для всех этих различных групп людей с чуждыми или даже противоположными друг другу интересами?» 35. Такой выход нашелся: в явлении Христа «страждущим и обездоленным» слоям народа.
Образ Иисуса Христа в евангельских сказаниях синкретичен. Он генетически связан с духовной культурой античных и древневосточных народов. Так, сказания о рождении и смерти Христа навеяны легендой о непорочном зачатии вавилонской богини-матери Иштарь и мифом о египетском умирающем и воскресающем боге Осирисе.
Формированию образа Христа способствовала и мифология древних греков. Повествование, например, Евангелия от Луки, будто младенец Иисус лежал в яслях, когда пастухи пришли к нему на поклон, позаимствовано у Гомера, который пастушеского бога Гермеса изобразил в корзине. А чудо с превращением воды в вино, о котором речь идет в Евангелии от Иоанна, «восходит к обряду, который совершался во многих греческих городах во время зимних празднеств Диониса» 36.
Однако решающую роль в реализации замысла евангелистов сыграло ессейство с его учением о незамедлительном приходе мессии.