Клянусь Геркулесом, ваша жизнь, хотя бы она длилась более тысячи лет, может сократиться до самого ничтожного срока: ваши пороки поглотят любой человеческий век. Необходимо, однако, чтобы время жизни, которое вопреки закону природы разум пытается увеличить, стремительно от вас ускользало, ибо самое скоротечное на свете вы не цените, не бережете и не удерживаете, но позволяете ему проходить как чему-то ненужному и повторяющемуся.
7
К этим людям я причисляю прежде всего тех кто посвящает себя исключительно пьянству и похоти, ведь никто не занимался более гнусным делом. Остальные если даже они находятся во власти иллюзорной мечты о славе, все-таки ошибаются, привлеченные ее блеском; ты можешь мне назвать алчных, вспыльчивых и разжигающих несправедливую ненависть и даже войны — все они грешат, но грешат, как мужчины; разложение же предающихся чревоугодию и похоти отвратительно. Присмотрись к жизни всех этих людей, погляди, как много времени они занимаются подсчетами, как много времени проводят в интригах, как долго находятся в страхе, как долго угождают другим и позволяют угождать себе, как много времени отнимают у них явки в суд по своим и чужим разбирательствам, как много времени требуют пирушки, которые стали для них как бы служебными обязанностями. Ты увидишь, что им не дают перевести дух ни собственные недостатки, ни собственные преимущества.
Наконец, все единодушны в том, что занятой человек не может успешно заниматься ни одним делом, будь то красноречие или другие свободные искусства, потому что разбрасывающийся человек ничего не воспринимает достаточно глубоко, но все отвергает, как нечто навязанное. Для занятого человека нет ничего более незначительного, чем жить, нет ничего тягостнее, чем познавать. Учителя по другим искусствам имеются повсюду и в большом числе, некоторые из этих искусств, как можно видеть, ученики изучили в совершенстве, настолько, что даже могут учить сами: всю жизнь нужно учиться жить и — что тебя, возможно, удивит еще больше — всю жизнь нужно учиться умирать. Очень многие выдающиеся мужи, после того как все препятствия остались позади, отказавшись от богатства, должностей и удовольствий, до самой глубокой старости занимались единственно тем, чтобы узнать, как жить. Однако большинство из них ушли из жизни, не скрывая — тем более что это было известно и другим, — что они по-прежнему не знают, как жить.
Поверь мне, человек благородный и стоящий выше человеческих предрассудков не позволяет другим пользоваться его временем, и по этой причине его жизнь в высшей степени продолжительна, потому что все время, что было в его распоряжении, полностью принадлежало ему. У него ничего не пропало даром, все свое время он использовал целиком, причем распорядился им сам, так как, являясь ревностным стражем своего времени, он не нашел ничего достойного, ради чего можно было бы пожертвовать им. Вот почему времени ему хватило. Однако его неизбежно мало у тех, из чьей жизни много времени похитили люди.
У тебя нет основания полагать, что они ни разу не задумались о своей потере: ты наверняка мог слышать, как очень многие из тех, кого тяготит большой успех, в толпе клиентов, или во время судебных процессов, или при исполнении почетных, но обременительных дел иногда восклицают: «У меня нет никакой жизни!» А как может быть иначе? Все, кто требует себе помощи в суде, отнимают тебя у тебя. А тот обвиняемый, сколько он украл у тебя дней? А сколько тот соискатель на должность? А сколько та старуха, утомленная похоронами наследников? А сколько тот, что прикидывается больным, чтобы разжечь алчность искателей наследства? А сколько тот могущественный друг, который держит вас не из-за дружбы, а для внешнего блеска? Говорю тебе, подсчитай и осмысли дни своей жизни: ты увидишь, что для самого себя у тебя оставалось очень мало дней, да и те оказались неиспользованными.
Один, достигнув желаемой должности, жаждет сложить ее с себя и без конца вопрошает: «Когда же кончится этот год?» Второй устраивает игры и, рассчитывая получить должность, придает им большое значение. «Когда, — говорит, — я наконец отделаюсь от них?» А третий, адвокат, на форуме буквально разрывается на части и выступает при огромном стечении народа, заполнившего пространство даже за пределами слышимости его голоса. «Когда же, — спрашивает, — будет перерыв в судебных делах?» Каждый торопит свою жизнь и страдает от тоски по будущему и отвращения к настоящему. Но кто каждое мгновение употребляет с пользой для себя, кто каждый день проживает, словно это целая жизнь, тот не тоскует по завтрашнему дню и не страшится его. В самом деле, какую новую радость может принести еще какой-то час жизни? Все известно, всего достаточно. Об остальном может позаботиться Счастливый Случай: жизнь — уже вне опасности. Что-то может быть добавлено, ничего — отнято, причем добавлено так, как если бы очень сытому человеку было предложено кое-что из еды: он не хочет, но берет.
Следовательно, у тебя нет причины на основании только седых волос и морщин заключать, что какой-то человек прожил долгую жизнь: не жил он долго, а долго существовал. А что, если ты действительно полагаешь, что долгое плавание совершил тот, кого страшная буря, вырвав из гавани, носила сюда и туда и, поскольку ветер менялся и яростно дул с разных сторон, кружила на одном и том же месте? Он не плавание долгое совершил, а долго носился по волнам.
8
Обычно я удивляюсь, когда вижу людей, просящих уделить им какое-то время, и людей, которые с необычайной легкостью уступают этим просьбам; и те и другие обращают внимание, для чего нужно это время, однако никто не задумывается о самом времени: словно ничего и не просят и ничего не дают. Люди забавляются самым ценным, что у них имеется, но не замечают его, потому что оно нематериально, на глаза не попадается и поэтому считается очень дешевым, более того — почти никакой ценности не имеющим. Ежегодные выплаты и подарки люди берут весьма охотно и ради них прилагают свой труд, старание, заботу; никто не ценит время; пользуются им небрежно, как чем-то даровым. Но взгляни на тех же самых людей, когда они больны: если смертельная опасность приблизилась, они хватают врачей за колени и, страшась смерти, готовы пожертвовать всем своим имуществом, лишь бы остаться в живых! Как противоречивы их чувства!
Если бы людям заблаговременно могло быть известно, сколько им предстоит еще прожить, причем с такой же точностью, с какой им уже известно число прожитых лет, как затряслись бы они от страха, увидев, что им осталось жить очень мало, как берегли бы они эти годы! Конечно, легко распорядиться тем, количество чего — каким бы незначительным оно ни было — известно заранее; тщательнее нужно беречь то, о чем ты не можешь сказать, когда наступит ему конец. Все же ты не считаешь, что эти люди не знают, как дорого время: они постоянно твердят, что тем, кого они очень сильно любят, готовы отдать часть своих лет. Однако они не понимают, что дают, ничего при этом не прибавляя другим, ибо не имеют понятия, откуда именно они возьмут эти годы, поэтому им ничего не стоит жертва, связанная с потерей, которую глазами не увидеть.
Никто не вернет годы, никто тебе еще раз не возвратит тебя самого, жизнь как с самого начала шла, так и будет идти, не меняя и не прекращая своего движения, не зашумит, не напомнит о своей скорости: пройдет незаметно. Ни царским повелением, ни народной милостью она не продлится дольше, но как с первого дня начала, так и будет протекать, никуда не сворачивая, нигде не замедляя хода. Да и что случится? Ты — в делах, а жизнь летит. Между тем приблизится смерть, для которой — хочешь не хочешь — у тебя должно найтись время.
9
Разве может быть что-нибудь глупее, чем образ мыслей людей, тех я имею в виду людей, которые хвалятся благоразумием? Они ужасно заняты делами: чтобы жить лучше, они налаживают жизнь за счет самой жизни. Они строят далеко идущие планы; а между тем самая огромная потеря в жизни связана с ожиданием; завися от завтрашнего дня, люди теряют сегодняшний. Ты рассчитываешь на то, что находится в руках судьбы, то, что — в твоих, упускаешь. На что направлен твой взгляд? К чему ты стремишься? Все, чему еще только предстоит произойти, неопределенно: живи прямо сейчас!
Вот вещает величайший поэт и, словно божеством вдохновленный, изрекает спасительное пророчество:
Лучшие самые дни убегают для смертных несчастных
Ранее всех.
«Что же ты медлишь? — говорит он. — Что ты мешкаешь? Если ты бездействуешь, время убегает». Однако оно будет убегать и когда ты будешь занят делами, поэтому скорости, с которой летит время, надо противопоставить стремительность, с которой ты должен им пользоваться. Подобно тому как нужно быстро черпать воду из бегущего дождевого потока, поскольку он не всегда будет течь. Вот почему поэт, чтобы ярче осудить бесконечное мешканье, говорит не «самый лучший возраст», а — «самый лучший день». Как? Ты беспечно и, несмотря на столь стремительный бег времени, спокойно раскладываешь перед собой, подобно тому как это нравится делать скупому, месяцы, годы и десятилетия? О дне говорит с тобой поэт, и именно о сегодняшнем дне, убегающем.
Неужели у тебя еще есть сомнение в том, что для несчастных, иначе говоря, обремененных делами смертных раньше всех убегают самые лучшие дни? Все еще детскими остаются души этих людей, когда их застигает старость, к которой они приходят неподготовленными и беззащитными, ведь они ни о чем заранее не позаботились: они входят в старость внезапно, неожиданно для себя, а то, что она с каждым днем к ним приближалась, не замечали. Подобно тому как беседа, чтение или напряженное размышление делают незаметным для путешественников путь и они осознают его не раньше, чем достигают места назначения, так и этот беспрерывный, стремительный путь жизни, совершаемый нами, бодрствуем ли мы или спим, с одинаковой скоростью, занятые люди замечают лишь в конце.