84.
Своим авторитетом Сенека пользовался, внушая питомцу идеологию, высказанную в трактате «О милосердии», одной из самых риторически сильных своих книг, обращенной непосредственно к принцепсу и написанной тоном торжественной проповеди. Царская власть есть почетная зависимость, роль монарха — защита подданных. Так стоик Зенон некогда учил царя Антигона Гоната. Тот по своей натуре не был ни жесток, ни самолюбив, но и воздействие Сенеки на самолюбивого Нерона оказалось столь сильным, что проповедь милосердия какое-то время имела успех. Император, получивший власть в 18 лет, не разрешал преследовать друзей Британника, сына Клавдия от Мессалины, своего естественного соперника в притязаниях на верховную власть. Тацит перечисляет без вины виноватых недругов Агриппины, которых Сенека при содействии Бурра заслонил от ее гнева. Советник принцепса, занявший в 55 году высшую государственную должность — он был избран консулом на часть года («консул суффект»), — понимал, конечно, что сдержать злодейства, связанные с монархическими притязаниями, не сможет. Похоже, они с Бурром старались, чтобы ни Агриппина, ни император не касались государственных дел. Нерона обособили, дав ему развлекаться. Мать вела опасную игру, то угрожая сместить сына, то меняя с ним свой гон и тем обнаруживая неискренность. В результате Британник был отравлен. После новых доносов Нерон отдалил от себя мать, Бурр и Сенека провели следствие, воспрепятствовав задуманному уже тогда матереубийству. Их план работал: началось время, которое добрый император Траян назовет лучшим пятилетием в истории Цезарей85. Правительство не осуществляло репрессивных действий, сенат, в котором первенствовал Сенека, получил реальную власть, пресекалось бесчинство вольноотпущенников, проводились меры против вымогательств управляющих провинциями, вкладывались средства в масштабное городское строительство. О степени влияния Сенеки на государство и императора судим по тому, что последним подчас высказывались идеи, при их гуманности совершенно противоречащие установившимся порядкам. Так, Нерон внес в сенат предложение о полной отмене акцизов, которому сенаторы вынуждены были воспротивиться: упразднение этого вида налогов подорвало бы римскую экономику. Однако власть вынесла на обсуждение общества законы об откупах, и Рим приблизился к тому желанному для любого времени и народа состоянию, когда все поборы с населения поставлены под общественный контроль.
Среди антикоррупционных мероприятий правительства главное касалось платы за выступление в суде. По одному из пунктов древнего «Цинциева закона» адвокат не имел права принимать вознаграждение. Не предусматривавший наказаний нарушителю, этот закон фактически не исполнялся в республиканскую эпоху. Август, наводя порядок в судопроизводстве, побудил сенат принять постановление, возлагавшее на нарушителей штраф, в четыре раза больший полученной незаконно платы. Клавдий установил верхний предел гонорара в 10 000 сестерциев, что едва ли казалось судебным ораторам приличной платой и на практике означало лазейку для взяточников. Несмотря на противодействие Агриппины, которая хотела во всем придерживаться установленных Клавдием порядков, закон был заново проведен в сенате Сенекой в редакции времен Августа. Нацелена эта мера была, как недвусмысленно указывает Тацит, на отдельных лиц, кормившихся обвинениями и ставших при Клавдии настоящей чумой состоятельных римлян. Особенно выделялся некто Суиллий: опытный в судоговорении, этот приближенный Мессалины выиграл многие дела по клеветническим обвинениям, причем обманывал и тех, кто ему платил. Один римский всадник, по имени Саммий, который дал ему 400 000 сестерциев, закололся, как самурай, в приемной Суиллия, когда узнал о его двурушничестве86. Лишившись поддержки наверху, старый сикофант боялся теперь лишиться и заработка. Пытаясь ниспровергнуть своего главного врага, но не имея никаких шансов в открытом слушании, Суиллий пустил в ход сплетни.
Тацит пересказывает их подробно, излагая события 58 года. Нападки Суиллия касались того самого несходства слов и дел, апеллировали к общественному мнению, причем строились по известным образцам. Сенека якобы учит подростков плохой риторике и специально не пускает в сенат ораторов живого стиля, не испорченного внешней красотой школьного красноречия. Из зависти он лишает граждан защиты, изгоняя из судов лучших адвокатов Рима. Казалось бы, чего стоит подобный навет, пусть даже кто-то из литературных оппонентов Сенеки согласно кивал. Но Дион Кассий явно имел источники помимо Тацита, и потому в его изложении сплетни, за полтора столетия успевшие разрастись, приобретают гротескность. Его время отвергло Сенеку как литературный и философский авторитет87, а Нерон уже при Флавиях стал пугалом истории, отбрасывая на своих придворных густую тень. По словам Диона, воспитатель принцепса «получал удовольствие от мальчиков» и воспитаннику своему привил то же самое88. Другая клевета касалась повода к ссылке: пока он, Суиллий, служил в войске Германика квестором, Сенека стал в семье того же Германика прелюбодеем. Сплетники обычно оправдывают себя тем, что стоят на страже нравственности. Справедливость требовала бы по крайней мере усомниться: ведь истинные причины изгнания были известны. Однако у Диона Кассия находим обвинение, в которое невозможно поверить, а именно: что любовницей Сенеки стала не только Юлия, но и сама Агриппина. Третий упрек оказался более предметного свойства: тогда как адвокат Суиллий нажил свое состояние трудом, философ Сенека успел за четыре года скопить 300 000 000 сестерциев, охотясь за завещаниями бездетных римлян, а также ссужая деньги под большой процент италийским и провинциальным общинам. У Диона, который, кстати, ни словом не упомянул Суиллия, указано в другой валюте — 70 500 000 денариев. На это можно было снарядить большой флот, приобрести примерно 30 000 акров лучших земель. Думаем, огромность цифр не обличает, но, наоборот, оправдывает Сенеку. Нерон вложил в строительство 400 000 000 и раздал гражданам по 400 сестерциев, что даст сопоставимую сумму. Доходные статьи бюджета при этом сокращались. Надо полагать, Сенека рассматривал получаемые от завещателей и дебиторов деньги как резервную часть фиска. В этом он совпадал с Агриппиной, на упреки в стяжательстве отвечавшей, что деньги понадобятся императору. Не забудем, что частной кассой Нерона управлял младший брат философа Мела89.
Дион снова добавил и фактов, и яда: осуждавший сумасбродства других богатеев, Сенека закупил для себя пять сотен круглых треногих столов, сработанных из цитрусового дерева, с ножками из слоновой кости, и устраивал на них пиры. Звучит особенно едко для читавших «Утешение к Гельвии», в котором есть слова о тех «неученых и слишком привязанных к телу умах», которые выше всего ценят золото и серебро и «громадные полированные круги мраморных столешниц». Но мраморные столешницы — невеликая редкость, тогда как стол из дерева, о котором Плиний Старший сообщает, что оно росло только в Атласских горах Мавретании, представлял собой огромную ценность. Плиний, современник Сенеки, информирует, что большая круглая столешница из корневых наростов этого дерева стоила более миллиона сестерциев90. Ножки могли быть, конечно, только из драгоценного материала. Кажется понятным, что коллекция таких столов — не что иное, как вложение денег. Продав их, Сенека утроил бы вышеназванную сумму. Известие же о пирах на пяти сотнях столов оставим на совести историка. Надо заметить, что философствующий политик вкладывал деньги и в недвижимость, покупал, например, плантации лучшего винограда91, приобретал земли за пределами Италии. Недруги Сенеки жаловались Нерону, что его поместья не уступают императорским92. Если доверять источникам, имущество министра достигает размеров, сопоставимых с современными многомиллиардными частными состояниями. Такие масштабы для античности уникальны и с большой степенью вероятности означают, что Сенека стремился в какой-то степени застраховать экономику сверхдержавы, ресурсами которой он располагал по милости императора, от неизбежных при таком императоре финансовых рисков. Ни один автор не отмечает в нем алчности. В день своей отставки он вернул все, чем был обязан власти, пополнив пустевшую казну93.
Сенека победил Суиллия его же оружием — с той лишь разницей, что выдвинутое против клеветника обвинение было справедливым и легко доказуемым94: на сенатских слушаниях в присутствии Нерона масса людей свидетельствовала против преступного адвоката, обнаруживая размеры причиненного семьям римлян ущерба. Суиллий запутался в доводах, прикрываясь то благорасположением Клавдия, то злой волей Мессалины. Его осудили, причем наказание оказалось весьма легким — конфискация части имущества и ссылка на Балеарские острова, где он дожил свой век в роскоши. Хотя Тацит обмолвился, что попытка диффамации дала-таки повод для кривотолков, не заметно, чтобы влияние Сенеки после изгнания Суиллия ослабло: он продолжал вести дела, пользуясь поддержкой сената; сам Тразея Пет, непререкаемый моральный авторитет времени, одобрял его действия. Равно успешным было военное управление Бурра: армия одерживала победы, недавние протектораты обращались в провинции.
Лишь после уничтожения Агриппины в 59 году система начала шататься. В пределах императорского дома Нерону позволялась любая вольность; его увлечения реальные правители поощряли, его связь с Поппеей играла им на руку. Но убийство матери грозило вызвать негодование общества и ответное насилие. Рассказ о смерти Агриппины у Тацита, как и у других, грешит художественностью. Историк не мог знать, что́ говорилось на тайном совете Нерона, Сенеки и Бурра о выполнимости дела. Может, и не было никакого совета: император поставил своих министров перед фактом. Правда, что его поступок застал их врасплох. Они были вынуждены прикрыть матереубийцу; Сенека вызвал гнев на себя, сочинив от имени Нерона послание, в котором пытался доказать сенату, что Агриппина планировала переворот. Тразея ушел с того заседания