настолько дальних Рывков. Даже на тренировках, в самых удобных условиях ей не удавалось вложить в Рассечение столько выносливости… и само Рассечение не удавалось сделать таким. Смело можно сказать, что сегодня, здесь и сейчас, воительница отодвинула ранее непокорный, упругий предел. И если вожаку мерцающих гончих от расширяющейся смертоносной полосы атаки удалось уйти — монстр оказался тоже способным не на Размытие, а на полноценный Рывок — то вот сразу пара членов его стаи в единый миг превратилась в четыре куска мёртвого мяса.
А сама Шелари, выложившаяся до предела — в истощённую мишень посреди жаждущей крови стаи хищных монстров. Которые её состояние сразу же учуяли.
Едва ли это закончилось бы чем-то хорошим, если бы с тыла, со стороны Вейлифа, не раздался жуткий, выворачивающий душу, ввинчивающийся в уши парой острых буравчиков ЗВУК. Возможно, его стоило назвать воем — вот только никакая живая тварь со сколь угодно мощной глоткой не смогла бы выть вот так. Без пауз, на одном выдохе, как будто вместо лёгких у неё — настоящая бездна, в которой воздух просто не кончается.
И не кончается… не кончается… вообще не кончается!
Возможно, так могла бы выть гора. Или небо. Или даже весь мир разом, в каких-то уже совершенно чудовищных, невообразимых обстоятельствах. Перед смертью всего живого, погружением материков на дно океана и превращением ложа океанского в переломанные, больные с самого рождения своего горные пики. Перед тем, как стихии вывернут наизнанку своё естество и всё сущее обратится в ломкий прах.
А ещё этот вой нёс в себе неизбывную тоску в смеси с нутряным ужасом, нёс леденящее отчаяние и крушение всякой надежды. Давил. Растирал в кашу. Вышибал дух и швырял на самое дно той бездны, которая исторгла этот адский ЗВУК.
Шелари, и без того истощённая своей попыткой помочь Гариху, пала на колени и сдалась без боя. Если бы хоть одна мерцающая гончая атаковала её в такой момент…
Но гончим, разумеется, было не до того.
Они драпали со всех лап и изо всех сил. Спотыкаясь, падая и снова вскакивая, дёргаясь, словно вытащенные из воды рыбы, скуля по-щенячьи и сами не слыша своего скулежа за ЗВУКОМ, в считанные мгновения превратясь из довольно грозной стаи в набор перепуганных одиночек — как стеклянная бутыль, врезавшаяся в камень, обращается дождём летящих во все стороны осколков, как рассыпается на части драгоценное жемчужное ожерелье, когда рвётся удерживающая низку шёлковая нить.
Боевой дух монстров разделил участь той разбитой бутылки или той нити. Хрясь — и конец.
Не собрать.
ЗВУК ослаб и замолк спустя всего лишь полминуты — ну, если судить по тому, как далеко сбежал сильнейший из напавших, то есть вожак. С вершины холма, где всё случилось, по-прежнему можно было видеть его пятнистую задницу. Однако Шелари показалось, что ЗВУК длился целую вечность.
Небольшую такую. Малоприятную. Продолжающую звенеть в голове нескончаемой жутью.
Даже в этой звонкой, вязко-плывущей тишине она продолжала сидеть, обессиленная. Скорее даже сокрушённая. Не вставая с колен. Сердце колотилось аж в горле, лёгкие захлёбывались, не в силах втянуть ещё больше воздуха и ещё быстрее, взгляд упёрся в горизонт, а силы возвращались в тело так медленно-медленно, что это само по себе казалось особой мукой…
И тут на плечо легла чужая ладонь. Не добившись реакции, осторожно потрясла.
— … на?
Шелари моргнула, словно просыпаясь от кошмара наяву. Дёрнулась слабо и жалко.
«Позорище! Не заметить, как к тебе приблизились даже не на дистанцию удара, а на дистанцию касания! Куда это годится?»
— … чи! Скажи, ты ранена⁈ — в голосе Гариха нешуточная тревога.
— Нет. Кажется.
— Так ранена или нет?
— Минуту.
Прикрыв глаза, воительница оценила мысленным взором своё состояние, как дед учил. Потом ещё раз, уделяя больше внимания состоянию проблемных мест.
— Поверхностных ран нет, — констатировала она. — Но есть автотравмы: растяжение связок правого колена… и более серьёзное, уже на грани разрыва, повреждение связок левого запястья. С последним лучше к целителю: само заживать будет слишком долго.
— Ну, целитель у нас есть, — столь же нешуточное, как тревога, облегчение.
— Сам-то как? Не погрызен?
— Не! Только помят. Слегка. Не успели монстры всерьёз вцепиться. Но броню придётся нести к кузнецу. Снова. Паршивый металл, что тут сделаешь…
— Помоги встать.
— Да-да! Сейчас!
Разовой помощью Гарих не ограничился: аккуратно подхватил под правую руку так, чтобы не напрягать пострадавшее колено, и практически поднял напарницу на себе. Так и потащил в сторону магов, благо что левый щит, закинутый за спину, ему в этом не мешал, а правый щит даже помогал держать равновесие. Ну, немного, и всё же.
— Не знаешь, что это было? — спросил он. — В самом конце драки?
— Откуда бы?
— Ну, ты же знаешь Вейлифа…
— Ха. Учитывая, как часто и как легко он достаёт из кармана новые трюки, я ничего о нём не знаю. Тот же ветролёт, кстати, я впервые увидела тогда же, когда и ты.
— Мхм…
Тем временем маги продолжали разделку телка. Да не просто продолжали — заканчивали! Впрочем, оно и не удивительно, учитывая, что работа шла в четыре руки и самое малое восемь щупалец. Плюс режущие чары и, вероятно, какие-нибудь плотные иллюзии в качестве подсобных инструментов. Шелари заметила, что пакуемые в стазис куски мяса словно сами собой перелетают от остатков туши и ложатся на парящую прямо в воздухе платформу, но как именно Вейлиф это делает, она судить не бралась. Может, за счёт плотных иллюзий, только невидимых обычным глазом — с него сталось бы тоже отрастить нечто типа щупалец, только нематериальных; а может, маг использовал чистое волевое манипулирование…
По этой части он выказывал завидное мастерство ещё в Столице.
Если подумать, выдвинутая в разговоре с Гарихом гипотеза — ну, насчёт осколка кого-то из старых духов, засевшего в крестьянском сыне — объясняла далеко не все странности. Положим, осколок дал ему какую-то особенность высокого ранга, благодаря которой Вейлиф сумел обзавестись хорошим классом, который потом ещё улучшил. Положим, так. Да.
Но остальное откуда?
Дедушка рассказывал старшей внучке о многом — и в том числе о магах. О том, что они могут, а что нет. Вполне достаточно, чтобы Шелари знала: маги, притом даже благородные, крайне редко способны чародействовать чистой волей. Слишком это трудно, очень уж такой навык требователен к знакам грани разума. Подобный стиль волшбы практикуют больше боевики, причём из лучших, кому даже жестовое волшебство слишком медлительно и предсказуемо.
Также обыкновенные маги изрядно ограничены в спектре изучаемых чар.
То есть не так чтобы прямо, но… скажем так: почти всегда и почти все они стараются держаться той школы, изучение которой облегчено полученным классом. Потому что именно классовая магия даётся легче, применяется проще и ценой меньших затрат маны, в её рамках быстрее и проще всего приблизиться к высоким, а потом и высшим разделам искусства. Короче говоря, классовая магия попросту эффективнее любой иной. Выгоднее. Удобнее и привычней. Нет, какие-то простейшие внеклассовые трюки может применять любой толковый маг: уж на вызов Света, воспламенение фитиля свечи или растопки для костра, создание прохлады в жару и прочие мелкие, удобные в быту дела хватает любого. Но…
Вот именно. Но!
Что же Вейлиф? Начать с волевого, аурного чародейства: полное ощущение, будто он вообще не признавал иных способов волшбы! Даже для того, чтобы создать что-то сложное (а Шелари догадывалась, что такая иллюзия, как господин Лапка — из самых что ни на есть сложных), этот крестьянский сын не прибегал ни к вербальным формулам, ни даже к распальцовкам. Подозрительно? О да, и ещё как!
Далее: откуда чары-то? Если у благородных родов имеются библиотеки с гримуарами, то этот-то откуда черпает свои знания и навыки? Да ещё столь необычные! Эффективность ветролёта вполне достойна шестого круга; такие чары молодым самоучкам недоступны никогда, ни при каких условиях, в принципе! Однако ж вот они, пожалте на борт. Откуда, из каких скрытых источников взялось всё это? Непонятно. И потому вдвойне подозрительно.
А его внеклассовая магия? Например, недавний вой. Шелари не могла ошибиться: помимо чистого звука, в эту атаку оказалась вложена ещё и ментальная компонента. Притом итоговые чары вполне тянули круг этак на четвёртый, если не вообще пятый. Если вспомнить, как её накрыло… брр, жуть подводная!
Откуда? Как? Почему?
Хотя нельзя отбрасывать шанс, что за вой ответственна Лейта. Кто знает, что ещё, кроме этих вот щупалец, она способна вырастить? Если учесть, что, по её же словам, через эволюцию класса она прошла недавно, то возможности, находящиеся за пределами чистого целительства, должны быть для неё внове — а раз так, то и на вопрос «что ещё можно отрастить?», едва ли сможет ответить даже она сама. Потому что только-только ступила на новый путь. Но интуиция подсказывала: нет, вой — это работа не Лейты. Это всё-таки Вейлиф. Опять он.
Что возвращало рассуждения к исходной точке. Откуда этот мелкий-но-выросший берёт чары? Ну не изобретает же! Слишком ловок он для изобретателя. Слишком быстр. Создать с нуля чары шестого круга просто так, по щелчку, не получится ни у кого, кроме разве что легендарных заклинателей с опытом многих веков; хотя это и не высшая магия, но всё равно типичные маги, если не получают шестой круг в готовом виде, разрабатывают такие чары десятилетиями, если не того дольше. Нередко лишь правнукам удаётся довести до ума разработку предков. Да и выучить готовые чары такой сложности — опять-таки для типичных магов, не для Вейлифа — это годы и месяцы работы. Месяцы попыток, неудач, поправок, новых попыток… примерно как для воина — изучить новый стиль боя.
Такое не делается по щелчку пальцев! Никогда. Это просто невозможно.
Если не изобретает — может, вспоминает? Только вот слабовато он похож на древнего и мудрого мага. То есть да, ведёт он себя не на свои календарные годы и с самого начала так себя не вёл… да только какой-то особой манеры, присущей пожившим, за ним не замечено. Шелари казалось, что Вейлиф похож скорее на ровесника её отца, чем на ровесника деда. Ну, если на поведение смотреть, а не на внешность. И забыть про эпизоды совершенно мальчишечьего озорства: редкие, да яркие, не сотрёшь и не забудешь. Фокус с господином Лапкой на фоне некоторых шуточек — мелочь незначительная, пустячок.