Я же заметил, как она это делает? Да. Правда, я знаю, куда смотреть и, главное, как… и помогал ей наращивать навык незаметного тентакления.
Хм. Хм-м-м…
— Милая, ты не могла бы остановить кровотечение у Садара? А то я немного погорячился… просто от неожиданности.
— Уже.
— Вот и славно. А теперь я бы хотел получить кое-какие ответы. Думаю, для начала нам стоит всё-таки познакомиться. Как думаешь, Хельри?
— … — зелёные глазища смотрели на меня с весьма ядрёной смесью эмоций.
Ну да, ну да: очень уж лихо сменился расклад, принять новую реальность так легко и просто не каждому дано. Прямо-таки слышу, как на неком калькуляторе в её голове на мой счёт записываются новые звёзды (как для мага-боевика, способного не просто на безмолвный и безжестовый каст, не-е-ет — на каст боевых чар вне пределов прямого зрения!).
Я вдобавок ещё выдал часть скрытых козырей, непроизвольно ускорив себя йогинством своим свежепрокачанным, пустив одно из трансовых состояний на ускорение реакции и второе — на повышение эластичности ауры. Нет-нет, я сам и мои чары из-за этого сдвоенного усиления отнюдь не стали такими же быстрыми, как воины и их приёмы. Но обычно зияющий меж магами и воинами разрыв конкретно в моём случае заметно сократился. Иначе фокус с отсечением рук я бы исполнить не смог. Просто не успел бы.
Я и так его осилил только из-за читерской внезапной липкости Брони Героя.
Да ладно ещё я! Переоценка опасности Лейты, как нетрудно догадаться, тоже происходит весьма активно. Даже не знаю, что «уважаемые гости» должны предполагать на её счёт, потому что, не будучи спецом в целительстве, просто не представляю, какой круг должны иметь чары массового — и более того: бесконтактного, адресного, дифференцируемого в зависимости от особенностей целей, затрагивающего не только тело, но и дух! — паралича. Ясно только, что весьма солидный.
Наверно, если такие лютые чары, которыми можно спеленать полную команду золотозвёздных гильдейцев, вообще существуют в природе, они должны быть высшими. То есть, по определению, весьма медлительными, тяжёлыми, хорошо заметными на этапе подготовки.
Поэтому обиженное молчаливое «да как она вообще успела⁈» прямо-таки звенит в воздухе.
Тоже безмолвный и безжестовый каст, что ли? Серьёзно? Только ведь паралич — не простенький, если не простейший вообще, кантрип… это полноценные сложные чары. Потому что среди чар школы целительства быстрых и простых вообще не бывает. Реальный мир не похож на игру с многочисленными условностями и упрощениями, в нём даже формально простейшим действиям вроде «остановить кровь» сопутствует чёртова уймища уточнений, касающихся многоразличных «где именно?», «каким способом?», «на какой срок?»
В общем, Хельри и Ко даже немного жаль. Это называется: пришли за иллюзионистом-самоучкой и целительницей из захиревшего высокого рода, а вместо ожидаемой изи катки поимели позорный упс. Слились за пять мгновений. Буквально.
Несколько извиняет их лишь тот факт, что никто не собирался ни меня, ни особенно Лейту валить сразу и насмерть. Они сами дали нам шанс.
Ну так и мы летальной силы не применяли…
— Молчишь?
— У неё голосовые связки тоже парализованы, — сообщила Лейта, подобравшая руки Садара и без лишних слов начавшая приживлять их обратно.
— А ты не могла бы…
— Зачем?
— Но надо же узнать хотя бы, что это за фигня такая — зонд Вингета?
— Это я тебе и сама расскажу. Постоянно забываю, что ты не в курсе многих общеизвестных штук.
И рассказала.
Если без лишних деталей, интересных сугубо специалистам, этот самый зонд (названный, кстати, по имени одного из предков Гриннеев, жившего в те времена, когда род правящих менталистов только-только начинал своё победное шествие в зенит славы и власти) является развитием идеи ментального раппорта-резонанса. От полноценного и полного раппорта отличается асимметрией, то бишь односторонностью: менталист через резонанс может узнавать всё и влиять как вздумается, а вот реципиент ни узнавать, ни влиять не может.
Формально это чары третьего круга и выше, фактически — потоковая магическая техника, сложность которой ограничивает сугубо опыт менталиста. За счёт которого закинутый в чужое сознание зонд можно обвесить новыми, не присущими ему изначально контурами… разного назначения.
При помощи зонда Вингета даже «всего лишь» пятого круга можно делать с разумом реципиента много всяких жутковатых штук. Потому что как раз на пятом круге разорвать раппорт может только тот, кто послал зонд.
А уж если возвысить его до ранга высшей магии…
— Я правильно понимаю, что принять зонд Вингета можно только добровольно?
— Если менталист не превосходит ступеней на двадцать, лучше больше — да, только так. Смотришь глаза в глаза и давишь волей собственное сопротивление, пока в тебя… протискиваются.
— Ага. И требование принять зонд…
— … ещё грубее, чем требование раздеться догола и нагнуться, подставляя тылы. Кратно.
— Чудесно. Изумительно. Тогда очевидный новый вопрос: что я могу сделать в ответ на такое, мнэ, деловое предложение?
— Да на что фантазии со смелостью хватит. Хоть башку ему отрежь и в собственном соку запеки. Я любое твоё решение поддержу, ты знаешь.
— Давай для начала складируем их всех… как Малдейга.
То есть кататонический ступор плюс Сутки За Мгновение. Ну да, ну да: зачем нужны новые решения, если уже отработанные старые вполне решают возложенные задачи? Вот именно.
Сказано — сделано.
А потом мы сели обсуждать неприятную ситуацию.
Вообще такой фигни мы не ожидали. Никак. Если воспринимать это всё как попытку давления, то как-то оно совсем уж грубо и нагло. Всё равно что своими руками подписать индульгенцию на любой, ещё раз подчеркну, любой шаг в свой адрес. Даже если Хельри рассчитывала смять всякое сопротивление со стороны Лейты и меня простой грубой силой… а как же запасные планы? Что, если смять не получится или получится не до конца? Какая-то слишком резкая и безосновательная эскалация конфликта из-за Гариха…
…или не из-за Гариха? Гильдейцы работают, а платит, например, господин Оттагро Корбаниг?
Очень, очень правдоподобно. Но сразу принимать это за истину мы не будем, не-е-ет. И меры для подстраховки непременно примем. Все, какие доступны. Здоровая паранойя и всё такое, агась.
Насколько легко менталистам пробраться в чужой разум, считать эмоции и мысли, распотрошить память, а то и напрямую воздействовать на сознание жертвы — настолько же трудно проделать что-то такое с самими менталистами. Причём дело тут даже не только и не столько в чарах, сколько в дисциплине ума. В чистейшем контроле персонального микрокосма.
Понятное дело, что абсолютной стойкости не бывает. Любого можно сломать, вывернуть мехом внутрь, после чего посыпать солью и сожрать (сугубо метафорически! Ещё не хватало превращаться в людоеда буквально…). Причём для такой вот медленной ломки лучше всего подходит не ментальная магия — нет, идеальны в этой роли как раз целители. Возможно, полноправные чудища, а также легендарные персоны, достигшие сотого уровня и потому являющиеся скорее ожившей маной, чем воплощением духа, уже малоуязвимы для любых воздействий через плоть, кровь и мозг. Но все, кто не достиг таких высот… им в руки сосредоточенно-злобной Лейты лучше не попадаться.
В руках у хорошего целителя даже сдохнуть не получится. При самом горячем желании.
Маленькая проблемка заключалась в том, что времени на вдумчивое потрошение попавшегося нам менталиста у нас, скорее всего, не будет. Что не оставляло особого пространства для манёвра.
Ну и ладно.
Безобразное поведение явившейся кодлы изрядно поубавило мой пиетет перед всеми её членами. А стать другом Торелра нам, похоже, и без того не грозило.
Хельри очнулась в очень тёмном, очень тихом и очень страшном месте. Настолько страшном, что сразу поняла: это не естественное чувство. Но… понимание пониманием, а воля волей — но когда сердце в груди частит, словно во время спринта, холодная кожа влажна из-за проступающего пота, глаза же сами собой лихорадочно скачут туда-сюда, выискивая угрозу, не находя её и от того лишь распаляя топкую внутреннюю жуть пуще прежнего…
Да.
Осознать, что страх твой наведённый, искусственный — это одно. Перестать бояться — иное.
Совершенно не помогали делу сопутствующие обстоятельства: вялая кисельная слабость во всём теле, столь разительно не сходная с привычной силой, полная нагота и обманчиво мягкие, но прочные путы, удерживающие её в вялой неподвижности на чём-то вроде большого косого креста. Причём с таким запасом, что даже в полной силе она бы не взялась освободиться от них.
— Не нравится мне эта тенденция, — раздался знакомый голос. — Чем дальше, тем чаще приходится практиковаться в мастерстве допросов под давлением.
— Ничего не поделаешь, — другой голос, тоже знакомый. — Да и умение нужное.
— И то верно. Ну что, начнём?
Чужой палец слегка чиркнул Хельри поперёк живота. Не больно, но совершенно неожиданно — и предательские рефлексы заставили мышцы дёрнуться, несмотря даже на общую вялую заторможенность.
— Ты не переборщила с подавлением?
— Нет. В самый раз: самоконтроль на минимуме, но чувствительность почти нормальная.
— То есть в работу афферентных нейронов ты не вмешивалась?
— А надо? Как по мне, рановато усиливать входящие сигналы.
— Действительно. Пойдём по восходящей, как обычно, только с ускорением.
— М-гм. Да, жаль, что времени маловато.
— Жаль. Но ты ведь не позволишь ей сдохнуть? И следов всё равно не останется.
Вот тут Бескостную проняло уже безо всякого наведённого страха. До самых костей, до печёнок, до донышка.
— В-вам это с рук не с-сойдёт!
— Это почему же? — академическим тоном поинтересовался первый голос. — Ты, может, не вполне понимаешь, что к чему, но когда я говорил про следы, я имел в виду также следы в памяти. Ты, дорогуша, просто не вспомнишь ничего. Что, если подумать, в твоих же интересах. Ты молодая, красивая…