Шеф взглянул на меня немного подозрительно, словно я скрывала государственную тайну, а потом нежно прижал к себе. И теперь начинаю подозревать я.
К чему эти нежности? Эти объятья? Это тепло? Это чертово дыхание, которое так нежно ложится на мою кожу?
Наверное, со стороны мы выглядим красивой влюбленной парой. Он — большой и заботливый, готовый защитить от бед, а я — маленькая и беззащитная, но способная сохранить домашний очаг. Кто бы на первый взгляд подумал, что я — бывшая стриптизерша, а Антон выкупил меня за деньги? Ой, никто, я вас уверяю! Все привыкли верить в сказки о прекрасном принце и красивой принцессе, но это не мы, увы.
— Мур мяу, — замяукала Клепа и тут же начала привычно тереться о мои ноги. И не только о мои. Штаны босса вот-вот готовы приклеить к себе кучу кошачьей шерсти.
— Что это она делает? — со странным выражением лица интересуется Антон.
— Она соскучилась. Так коты проявляют ласку. У тебя никогда животных не было, что ли?
— Нет. Я их не люблю.
— А зря. Они очень милые. Вот смотри, — и тут же поднимаю на руки мою масечку. — Она не такая ужасная, какой кажется на первый взгляд.
Показываю шефу свою маленькую кошечку, которая вытягивается на руках и обнюхивает его новомодный костюм. Но Антону почему-то эта идея совсем не по душе. Он смешно морщит нос и отходит назад на пару шагов. Эх, Клепчик, не любят тут нас.
— Может, разогреешь ужин?
— А у нас он есть?
— Посмотри в холодильнике, — командует босс и уходит в свою комнату.
Ах, да, я же совсем забыла, что в этом огромном холодильнике можно целый клад найти. В чем я убедилась, когда утром перед уходом хотела сделать кофе в переносной кружке. И пока Антошка не поторопил, я стояла у холодильной камеры минут пятнадцать, рассматривая содержимое. Вы не ослышались, именно у камеры, потому что габариты сравнимы с ванной комнатой в нашей с мамой квартире. Да и запасов там хватит, чтобы прокормить всех голодающих в Африке.
О, у нас утка пареная есть! И жареная. И запеченная. Подогрею своему любвеобильному боссу жареную, а себе пареную. Точнее, подогрела бы, если бы меня не отвлек телефонный звонок.
Мама.
— Светочка, почему ты не звонишь? — нежным, но немного уставшим голосом спрашивает мама.
— Прости, я только что с работы приехала.
— Я хотела поговорить с тобой перед операцией…
Ох, черт! Она же сообщала, что операцию назначили на завтра! Я сама хотела позвонить во время обеденного перерыва, но Антон с его просьбами, а потом и наше сумасшествие… Боже! Я совсем забыла про человека, ради которого пошла на эту авантюру.
— Конечно, конечно, мамуль. Тебя подготовили к операции? Доктор ничего не говорил?
— Подготовили. Сегодня, кроме воды, ничего не ем.
— Это последний шаг. После операции ты будешь абсолютно здорова и…
— Светочка… — начинает мама и на некоторое время замолкает. Вряд ли она держит театральную паузу, однако она мне совсем не нравится. — Если… если со мной что-то случится, помни, что ты сильная.
— Ты о чем, мам? Все будет хорошо. Доктор же сказал, что ты поправишься! — убеждаю больше себя, чем ее. Почему? Потому что в глубине души мне кажется, что мама недоговорила. С самого начала, когда поставили диагноз. Иначе она бы не стала сейчас драматизировать.
— Послушай. Если что-то пойдет не так, помни, что я тебя очень люблю.
— Не пугай меня! Ты выкарабкаешься, слышишь? Все будет хорошо. Я жду тебя дома, в Москве! Мамуль, слышишь?
Только она вряд ли слышала. И я вряд ли услышу ее голос. Потому что чувствую, как ток крови заглушает посторонние звуки, как неприятный, до боли противный ком подступает к горлу и давит. Больно давит. Он готов вот-вот выйти наружу с диким криком. С моим криком.
— Мне пора, отбой объявили. Я люблю тебя, Света.
— И я тебя люблю…
Я кое-как выдавила из себя последние слова. А когда мы отключились, позволила себе расслабиться. Почти позволила. В глазах стоит один сплошной туман. Все размыто. Не могу облокотиться даже о столешницу. Ее нет рядом. Нет опоры, которая не позволила бы мне рухнуть на пол прямо посреди кухни и зареветь. Истошно так, словно меня режут по живому. Без наркоза.
Хотя в какой-то степени так оно и есть. Мне больно. Ужасно больно оттого, что сейчас я нахожусь в нескольких тысячах километров от любимой мамы и не могу ничем помочь. Не могу утешить, настроить на позитивный лад. Просто-напросто не могу. Не в состоянии.
Как я могу кого-то успокоить, когда у самой душа разрывается на части?
Что, если врачи не смогут ей помочь? Или операция пройдет неудачно? Или реабилитация? Как я буду жить без мамы?
— Света! — выкрикнул кто-то издалека. Откуда-то из другой комнаты или квартиры. Может, на улице услышала. Кому я понадобилась именно сейчас? Какая разница? Если надо — подождут. Мне сейчас ни до кого. — Выпей!
Я не сразу чувствую, как меня окутывает что-то теплое и что-то греющее. Одеяло? Свитер? Наверное. Только откуда они появились?
— Слышишь меня? Немедленно выпей!
Мне насильно слегка запрокидывают голову и буквально вливают какую-то жидкость. Фу! Какая дрянь! Вода что-то слишком горькая! И кислая! Но выпить пришлось все, до последней капли.
— Вот так. Легче?
А? Что? Легче? Серьезно? Как мне может полегчать, когда я не знаю, выживет ли мама? Как?
Только спустя пару мгновений я понимаю, что нахожусь не одна. Что сейчас рядом со мной на этом холодном полу сидит босс и… обнимает. И не для того, чтобы раскрутить на секс или возбудить, а просто дарит тепло. По-человечески. Пытается сделать то, что я не смогла по отношению к матери.
Поддержать.
— Я так боюсь, — пищу сквозь слезы. А я плакала? Наверное, да, раз по щекам капали маленькие слезки прямо на грудь Антона. Он сидел в обычной хлопковой футболке, которая впитывала всю мою соленую жидкость. Но ему было плевать на то, что я могу испачкать его одежду поплывшей тушью или подводкой для глаз.
И мне плевать…
— Она вылечится.
Антон говорит так уверенно, словно это обязательно произойдет. Будто мама правда выживет. Будто он знает наверняка.
Я хочу в это верить. Верить словам человека, который выкупил меня для своего удовольствия. И сейчас почему-то наш договор уходит на второй план, как и дневное развлечение, а на первый выступает тепло. Простое человеческое тепло, которым не каждый человек способен одарить другого.
Оно особенное. Согревающее. Родное.
Я считала, что босс эмоционально скуп и не способен на сострадание, однако этот поступок доказывает обратное. Именно он сейчас пришел на помощь, именно он успокаивал меня и прижимал к себе. Он вытирал слезы одноразовыми салфетками.
Может, Антон и скотина, но где-то в глубине души я уверена, что в нем живет настоящий мужчина…
Остается только надеяться, что за меня говорят не эмоции…
ГЛАВА 23
Трудный день. Слишком трудный. Много работы скопилось за последние дни, много забот и много вопросов. Казалось, напряжено абсолютно все. И душа, и тело. От кончиков пальцев на ногах, которые порой сводит судорогой, до вечно нахмуренных бровей. А что творится внутри — лучше не говорить. Путаница. Одна сплошная путаница.
За эти пару дней новой, мать его, жизни с сексапильной соседкой медленно начал осознавать, что прежняя жизнь рушится на глазах. День уже не кажется таким насыщенным, будни отличаются друг от друга. А все из-за Светки!
Хер знает, сколько я не трахался с нормальной женщиной, а тут ходячий соблазн щеголяет в одних трусиках и тоненькой маечке! Хоть бы шортики по ночам надевала, я могу и не выдержать! Оттрахаю свою красивенькую секретаршу и не посмотрю на сопротивление.
Однако эти планы так и остались в голове в тот вечер, когда я обещал незабываемое продолжение. Потому что хотел ее, вопреки собственным словам о ее неприкосновенности. Желал снова услышать из ее пухлых губок протяжные стоны. Как в кабинете, когда мои пальцы игрались с ее киской. Но все изменилось в один момент. В тот самый, когда я вошел на кухню с бутылкой красного вина и двумя бокалами и застал свою жертву рыдающей на полу.
Именно в этот момент она показалась такой слабой и ранимой. Та уверенная в себе секретарша Светочка исчезла, оставив вместо себя слабую девочку, которая переживает за маму. Я знал, на какое число назначили операцию, но не представлял, что этот день настолько сильно подкосит ее.
Что я там говорил о вине? О, нет! Такие, как она, вряд ли смогли так сыграть. Они не умеют давить на жалость. Не дано. Я столько раз наблюдал женские слезы. И сыгранные, и настоящие. За всю жизнь научился отличать правду от лжи. И ее эмоции неподдельны.
Когда я увидел Свету такой слабой, то все мысли о предстоящем вечере пропали напрочь. Мне было важно, чтобы она успокоилась. Чтобы перестала плакать. Ох, девочка моя. Тебя есть кому утешить.
— Антон… — позвала меня, выныривая из своего маленького кокона, состоящего из моих объятий. — Зачем?
— Что зачем? — непонимающе смотрю в заплаканные большие глаза Светочки.
— Зачем ты утешаешь меня?
Хороший вопрос. Зачем? Ведь, по сути, между нами лишь договор и ничего больше. Только я испугался. Да, мать его, банально испугался за эту хрупкую девочку.
— Тебе нужна поддержка. Хочу чтобы ты знала — она у тебя есть.
Света еще долго смотрит в глаза. Сначала вопросительно, словно сомневаясь в моих словах, затем с каким-то облегчением. Глаза цвета летних листьев стали еще ярче, пухлые губы чуть растянулись в улыбке. Слезы перестали капать. Черные щеки высохли. Да, именно черные. Подозреваю, что мой костюм точно такого же оттенка. Но это пустяки. Ничто не сравнится с ее наивным, искренним взглядом. Тем самым, которым она смотрит на меня.
— Спасибо тебе, — шепчет тихо на ухо.
Не за что, красавица. Не за что.
Рядом с нами сидит надоедливая кошка и трется сначала о колени Светы, затем о мои. Смотрит, как ангелочек, мяукает. И я бы вряд ли понял, что она хочет, пока мне не перевели этот язык жестов.