живыми существами.
Они не самозарождаются в гнилой соломе. Они не могут существовать на чистой мане (вот дольше терпеть голод и жажду за счёт магии — это запросто; впрочем, для некоторых растений, притом как раз подземных и эндемиков из чародейских оазисов, ну и растительных монстров Леса Чудес, тезис не вполне верен). Они, даже хищные, почти никогда не кидаются на людей с яростью берсеркеров, поскольку желают прежде всего выжить и оставить потомство. Это в фэнтези обычные серые волки будут люто и бескомпромиссно атаковать человека в латах, пока не полягут всей стаей; нормальные волки, если только бешенством не заражены, ведут себя совсем иначе.
Также с местными тварями работают общие принципы экологии. В частности, под землёй, в скудных и специфичных условиях, живут потомки тех, чьи предки проиграли эволюционную гонку за — буквально — место под солнцем. Низовые биомы бедны на ресурсы, обитатели их малочисленны и слабы, монстры в истинном смысле слова, то есть существа необычного ранга угрозы, вырастают под землёй так редко, что тысячекратно проще услышать байки о них, чем повстречать вживую. Ну, если вести речь о слоях, что близки к поверхности, а не о том, что таится в километре от поверхности и ещё глубже.
Делает ли это обитателей самых нижних и глухих углов столичных подземелий, куда чистильщики ходят, безобидными и няшными, как домашний белый кролик?
Ещё чего!
— Бояться крыс не стоит, — на ходу рассказывала рыжая. — Они твари умные и трусливые, первыми не кидаются. Ну, если к гнёздам не лезть, но гнёзда — то забота гильдейских новиков, не наша. А на наших, кротовых глубинах крысы появляются редко и малым числом. В общем, можно прибить мимоходом, но не более того. Не стоят они возни. Даже ради миски жидкого супа надо пять хвостов сдать.
— А наш Болтун и поныне за хвостами охотится, — вклинился Крюк. — Только уже не сам в храмы приносит, а мелкоте уличной раздаёт, чтоб тем посытнее жилось. Добрый он у нас, не смотри, что лысый.
— Не добрый, а исполнительный, — поморщилась Мокрица. — Это я велела высматривать годных в банду, подкармливать и учить. Нам смена нужна: не век же по щелям лазать. Ты сам вон уже, считай, настоящий дуб-переросток, а заменить некем.
— Ну да. Какой дурак к нам полезет? Кроты — не банда, а отстой.
— Заткни пасть, — прошипела рыжая. — И не мешай. Или чеши отсюда обратно наверх, к пузатой своей, а потом не возвращайся.
— Да чё ты сразу-то…
— Заткни. Пасть. Ур-род бесячий, фуф. Так. Крысы. Это не наша забота. Наша — это ташши, склоры, фуфисы, бледные плевуны, злапы и ещё всякое по мелочи. Включая едучий мох: его надо отскребать, а потом можно загонять кожевникам за медяшки. Но вот обычный пещерный мох трогать нельзя.
— Почему? — спросил я.
— Предки не велели. Да и что толку с обычного-то? Просто пища слизней, а так даже медяшек не стоит, хоть охапками его таскай. Итак, ташши…
Если просуммировать сказанное, подземная монстрофауна пограничных глубин выходила не особо опасной. Самыми неприятными выходили бледные плевуны (один из которых как раз и оставил Крюку его приметный шрам на морде). Потому как яд у этих дальних родичей садовых слизней имел сильные разъедающие свойства, а плеваться они старались в глаза. Зазеваешься — и ослепнешь, если на месте не помрёшь.
Столь же неприятными представлялись ташши с фуфисами: крупные, длиной с предплечье, хищные многоножки и стайная всеядная помесь мартышек с крысами размером примерно с терьера.
Правда, способы доставлять неприятности у тех и других выходили разные. Ташши — многоножки — умели ну очень хорошо маскироваться; это была их видовая особенность, очень полезная для засадных охотников. Как и яд. Не прям смертельный, с одного-двух укусов не помрёшь, даже ребёнком будучи; но помучиться пару дней придётся. Головокружение, рвота, лихорадка, иногда малоприятные глюки, иногда судороги, иногда иные признаки острого поражения нервно-паралитической гадостью. К тому же у людей порой обнаруживалась уязвимость к их яду. Одна из ведьмачек Кротов, которой не свезло, как раз из таких оказалась. И задохнулась от анафилактического шока, как я понял по скупому, но точному описанию симптомов; обычное противоядие не помогло, да и не могло помочь.
Что до фуфисов, то эти отличались умом и сообразительностью. И шкодливой, пакостной злобой. Основной причиной, почему крыс редко можно встретить в нижних подземных горизонтах, служили как раз они. Ловили крыс и жрали, если без неаппетитных подробностей.
Но двумя основными сложностями с фуфисами, из-за чего рыжая рекомендовала вести себя с ними осторожнее, были злопамятность и случайные таланты.
— Понимаешь, — говорила Мокрица, — они напоминают людей, отдалённо. Только во всём хуже. Мельче, слабее, тупее. Даже могут говорить, просто язык у них — три-четыре сотни слов. Но иногда судьба и им подкидывает дары, что могут возвысить фуфиса над сородичами. Я видала одного, что стал быстрым, как язык жабы. Он болюче кидался камешками, ловко уворачивался от всего и всех, а когда сбежал, настичь его так и не вышло. Другой фуфис наводил страх, и сильный — но, к счастью, только на одного, а не на всю банду разом; его мы таки прибили, поганца. А третий бил током при касании, мог парализовать ненадолго. Его тоже прибили. Я слышала про фуфиса, что кидался шариками кислоты, про очень прочного фуфиса, про очень живучего фуфиса, про того, что копал камень быстрее и легче, чем обычный копал бы землю, и ещё про всяких. Эти твари легко дохнут, но быстро плодятся, и почти в каждом выводке почти каждой самки находится особенный фуфис… хотя чаще эта особенность выражена слабо и не всегда вообще заметна.
«Короче, подземные гоблины-дикари».
— Говорят, — вставил Крюк, — фуфисов вывел какой-то маг. А они сбежали и расплодились.
— Чуши не повторяй, — фыркнула рыжая. — Зачем кому-то выводить таких слабых тварюшек?
— Для опытов, — сказал я.
— Что?
— Как это?
— А что вас удивляет? — я слегка улыбнулся. — Ставить опыты лучше всего, конечно, на людях и других разумных, потому что те же новые лекарства, что действуют на каких-нибудь крыс или свиней, ещё не факт, что подействуют на нас. Или вот отработка заклинаний школы очарования: если это не что-то примитивное, даже фуфису доступное, вроде внушения страха — эффект лучше проверять на разумных. Но! Опыты на разумных негуманны. Даже если брать преступников или врагов, это всё равно плохо. Потому экспериментами на людях занимаются многие и помимо Багрового Ковена, но… не афишируя. В смысле, не выпячивая такого неудобного занятия. А вот если ставить опыты на фуфисах, то всё нормально. Разума у них настоящего нет, плодятся быстро, жребии им судьба даёт разнообразные — в общем, отличные подопытные. Поудобнее свиней. Ну да ладно, что там насчёт склоров и злапов?
Мокрица одарила меня сложным взглядом, но продолжила, отвернувшись:
— Злапы — это жуки-вонючки. Не ядовиты, никого не убивают, но лучше бы были и ядовиты, и смертоносны, если бы только не воняли! И ведь крепко воняют, аж глаза на лоб и вчерашний обед наружу. Если на одежду брызнуло — считай, всё, пропала одёжка. Даже бездомные доходяги потом ЭТО носить побрезгуют. А убирать злапов с трасс — это наша, чистильщицкая обязанность, одна из главных, так что просто обойти не выйдет никак… мы их на мёд приманиваем в специальные банки, вот такие, потом закрываем крышку и уносим. А потом в хлорной извести топим, вонь убивая. Сплошные расходы!
— Жуки, говоришь?
— Да. Есть идеи, что с ними можно магией сделать?
— Как не быть. Идея простейшая: холод. Любые не теплокровные твари цепенеют и застывают, если их заморозить. Как и теплокровные, впрочем; у тех, которые не теплокровные, просто больше шансов перенести лёгкое охлаждение без последствий. Кстати, запахи на морозе тоже слабеют, если что.
— А у тебя с чарами холода как?
— Хорошо. Один из моих первых заговоров. На жуков ведь много не надо? Они какого размера?
— Злапы-то? Обычно с палец и меньше. Жёлто-чёрные такие, яркие. Баяли, что иногда с ладонь, но настолько здоровых не видала никогда. И не особо верю, что такие вообще бывают.
— На жука с ладонь моего заговора тоже хватит. Хотя для надёжности Луч Холода лучше бросать с усилением на круг. Тогда они не просто оцепенеют, а промёрзнут и от этого сдохнут. Или злапы чем-то в живом виде ценны?
— Не-е-е. Бесполезные твари, век бы их не видать!
У меня же в голове зашевелились мыслишки насчёт использования этих жуков как нелетального оружия. В конце концов, я могу не только охлаждать-цепенить, но и нагревать-раздражать. А хорошо раздражённый в полёте к цели злап непременно развоняется.
Хе-хе. Подлый я, гадкий я. Потому что изобретательный!
…вскоре с разговорами пришлось закончить, потому как наша банда чистильщиков спустилась на те самые «кротовые глубины». Которые вообще-то только пена на поверхности настоящих бездн, куда простые люди попросту не суются.
Жутко там, в глубине. И… не сказать, чтобы интересно.
Вообще разумные очень любят всё классифицировать. Например, в моём первом мире морские глубины делили на, говоря грубо, сублитораль, батиаль и абиссаль, с более детальным разложением при надобности. Мезопелагиаль там, ультраабиссаль и всё такое. Так вот: в Цоккэсе выделяют три основных слоя глубинного, подземного мира. У них есть свои названия на имперском, но приведу лучше те, что по смыслу: приповерхностный, серединный и нижний.
Кротовые глубины — это середина приповерхностных слоёв. Всего-навсего. И относятся они даже к серединным слоям, как шельфовые глубины моря относятся к батиали (то бишь двухсотметровые в пике глубины прибрежные — к океанским глубинам километров так до трёх включительно).
Редко когда чистильщики забуриваются в недра планеты глубже, чем на полтораста-двести метров. Ну, край триста. Им оно не надо. Потому что основная их функция — чистка приповерхностных слоёв от потенциально опасной (либо неприятной, как те же злапы со склорами) флоры и фауны из нижележащих областей. Самостоятельно ограждать пути контрабандистов, что под землёй, от различных тварей потайникам не с руки. Проще платить денежку малую юным специалистам по всякой глубинной пакости. Пото