До чего же кисло. Как незрелых яблок нажрался, ей-ей. Тьфу!
Что такое Лес Чудес?
Если определять географически, глядя на карты материка Ваккуш, в юго-западных землях которого я имел (не)счастье родиться во второй жизни — то самый юго-западный юго-запад. Сухопутная граница его от Золотого залива спускается на юго-восток, потом на юго-юго-восток, потом снова на юго-восток, в процессе этого спуска очерчивая западную и частично южную границы Гриннея, а также юго-западную границу Империи. По морю Лес Чудес захватывает всю южную часть Золотого залива (на восточном краю которого, напомню, находится Мелир и не особо длинный кусочек гриннейского приморья), а также весь юг западного побережья и запад южного — от Сторожевых островов, отделяющих от океана Алый и Золотой заливы, до Дикого архипелага. Причём Море Чудищ, здоровенным неправильным треугольником врезающееся в серёдку южной части западного побережья Ваккуша, и сами острова Дикого архипелага правомерно считать частью Леса Чудес — не в топографическом, а в магическом смысле.
Или, если угодно, идеологическом. Или просто логическом.
Потому что этот истинно великий край является аномалией аномалий. Если чародейские оазисы в чём-то подобны озёрам посреди суши (хотя куда там — скорее, лужицам в низинах, где грунтовые воды приближаются к поверхности и образуют заболоченные места), то смело уподоблю Лес Чудес областью, где такие лужицы, располагаясь всё гуще и гуще, сливаются сперва в одно большое озеро… а потом местами обрываются в самые настоящие бездны Чащоб.
Море Чудищ, серединные области Леса Чудес и острова Дикого архипелага — владения не разумных существ, но монстров и полноценных чудищ. Тех, которые сами по себе те ещё ходячие аномалии, живые якоря собственных доменов.
Тут, казалось бы, впору воскликнуть: ага! Если пограничье Леса Чудес, его Опушки — это те же чародейские оазисы по своей сути, то сей край должен быть настоящим раем для благородных родов! Они могли бы ставить здесь свои маноры и поместья, окультуривать земли и процветать благодаря богатому природному манофону… верно? Ведь так?
Что ж, некогда так всё и было. В далёком, поистине легендарном прошлом предки современных гриннейцев, явившись откуда-то с востока, чуть ли не зубами вгрызались в Лес Чудес ради его богатств. То была эпоха, когда девять десятых народа пребывали в рабстве (или состоянии, не сильно отличном от рабства), но зато оставшаяся десятая доля была героями. Воины ли, маги ли, хитрецы — герои, поголовно и несомненно! Жертвуя собой на каждом шагу, заливая землю кровью — тварей и собственной, вперемешку — они убивали даже и чудищ. Не всех, разумеется, но на эпических и иногда легендарных им силы, густо замешанной на злобе и самоубийственной решительности, всё-таки хватало.
И Лес Чудес отступил. Жадность, жертвенность и вариативность способностей, помноженных на расчётливость изощрённого разума, помогли людям победить… в каком-то смысле. Но побеждая в одном, всегда проигрываешь в другом; это правило столь фундаментально, что даже в системе с её правилом один к двум прописано. Предполагаю, история закончилась так: стоило древним гриннейцам пробить коридор к Золотому заливу, основать там порт и оседлать транзит товаров из Зальмара в Империю и обратно, как у них появились свободные ресурсы для совершенствования более цивилизованными и менее рискованными способами, чем кровавое ремесло монстробоев. Место на самой вершине, ранее плотно оккупированное полудикими боевиками, заняли менталисты династии, объявившей себя королевской… да так с тех пор и не сменившейся, хотя поначалу там, наверху, творился изрядный трэш. Но есть ли серьёзная разница, из какой ветви магического рода происходит действующий монарх, если это по-прежнему одна из ветвей всё того же мощного дерева? Вот и я о том же.
Что же до свободных ресурсов… природа может уступить разуму, но обмануть её невозможно. Люди вырубили Лес, но вместе с ним отступили и чудеса.
Опять-таки могу лишь предполагать, ибо всё ниже сказанное основывается на косвенных, далеко не всегда точных, неизвестной достоверности данных — но ныне существующие, тщательно окультуренные, сравнительно стабильные чародейские оазисы, обжитые родами столь же старательно окультурившихся благородных — это мелкие застойные болотца в сравнении с теми родниками живой магии, которые и поныне можно найти в Лесу Чудес. Родниками блуждающими, то сливающимися, а то разделяющимися, иссякающими в одном месте и начинающими фонтанировать в другом, меняющими свой окрас, спектр и плотность… в общем, худо-бедно подходящими для жизни древних полукочевников, но категорически не годящимися как основа существования для современных дворян.
Которые разменяли естественность на стабильность и вполне тем удовлетворены.
Впрочем, дух древних гриннейцев не исчез полностью. Как не исчез и фронтир: граница между уже многие тысячи лет как цивилизованной державой и дикими территориями в глубине Леса. Просто нынче изменились порядки. Например, на убийство чудищ нынче введён запрет, на убийство монстров четырёх звёзд серебра и выше имеются квоты (как, вообще говоря, на убийство более слабых, но ставших редкими монстров с полезными свойствами), браконьерство преследуется, притом преследуется жестоко… в общем, восседающий на Престоле своём Девардот Двадцать Шестой заботится не только о том, чтобы торговля в его державе процветала, но и о том, чтобы природные ресурсы из Леса Чудес поступали к ремесленникам-чародеям пусть скудноватым, но зато постоянным и не грозящим обмелеть потоком.
— Эй, клоп! Ты никак заплутал? Дорогу подсказать?
— О, да он и не клоп. У него целая звезда на груди. Это не иначе как таракан!
— Воистину. Молодой таракан, слабоватый.
— Деточки, — сказал я, останавливаясь в десяти шагах от пары зубоскалов, — вы сами умчитесь с дороги вон в священном ужасе, освободив проход — или мне придать вам немножко мотивации пинками?
— А у этого таракашки есть стержень, да, младший братец?
— Да, старший братец, есть. Стерженёк. По нашей земле ходит, нашим воздухом дышит, но всё равно дерзает что-то выпячивать промеж зубов своих против рубежников.
— Если вы рубежники, — я усмехнулся демонстративно, — разрешаю: предъявляйте.
— Чего предъявлять?
— У-у, темнота… вот настоящие рубежники, не в пример шавкам подзаборным, знают, что надо предъявлять. И даже сами это делают, допрежь того, как их отдельно попросят.
— Ну-ка, ну-ка. Базлай дальше, краснобай.
— Вот ещё. Я вам второй раз вежливо, чисто на словах, предложу: уползите вон в ту канаву, чтобы я уже мог пройти дальше.
— А если нет?
— А тогда я вас в ту канаву утрамбую до характерного щелчка, только уже без разговоров.
— Это кого там собрались в канаву складывать, не брательников ли моих непутёвых, младшеньких? — поинтересовались мне в затылок почти что ласковым голосом молодой женщины. — Думаешь, тебе это вот так просто сойдёт с рук?
— Так откуда же мне знать, уважаемая, что это именно люди, а не шавки брешущие? — ничуть не изменил я своего тона. — Посудите сами: дорогу загородили, имён-фамилий не назвали, меня, совершенно ничего дурного им не сделавшего, сходу принялись членистоногими инвективами обкладывать. Да потом ещё имели наглость причислить себя к высокому званию рубежников, не предъявив непременных при таком заявлении знаков полномочий. Вот и кто они после этого? Люди? Нет, два безымянных брехла.
— А вы оба-два что на это скажете?
— Да что тут говорить-то, старшая?
— Нечего говорить, старшая!
— Мы ничего не делали.
— Да, ничего. И ни в чём не виноваты!
— Неужели? — голос из ласкового стал приторным. — И на дороге вы, значит, не стояли?
— …
— Ну, стояли.
— Чудесно. Очень рада это слышать. Тогда ещё вопросик: разговаривая свои разговоры, вы имена аль прозвища назвали?
— …
— Ответа не слышу.
— …нет. Не назвали.
— Всё с вами понятно, остолопы вы дыроголовые. Про остальное и спрашивать не стану. Оба-два, позор отца нашего, с дороги!
Братцы-акробатцы, плечистые детинушки под двадцатник (сугубо возрастом, конечно… хотя, быть может, и ступенями — это лесной рубеж, тут всякое возможно) повиновались с похвальной поспешностью. Вот чего бы им пораньше так не сделать? Создали на пустом месте проблем и себе, и мне…
Ну точно. Вот и проблемы подъехали. То есть подошли.
Что характерно, с тыла.
— Здрав будь, путник, — сказал чуть сбоку уже знакомый женский голос, только теперь не заклинанием в ту точку, куда чародею надо, перенесённый, а исходящий непосредственно из уст хозяйки. — Зовут меня Соловой, и я рубежница. Вот.
По каменной пластинке в руке, протянутой так, чтобы я мог её хорошо видеть, побежали знакомые серебристые переливы — такие же, как по пластинам, с помощью которых удостоверяют подлинность монет. Переливалась изогнутая, стилизованная стена, растущее за ней стилизованное дерево, а также три расположенные ниже треугольником звезды. И в видимом свете, и для магического взора.
Значит, точно рубежница. Ну да я особо и не сомневался.
— Здравия и тебе, старшая. Зовут меня Арэк, и я иду из Мелира в Лес Чудес.
Почему новую знакомую зовут Соловой, вопрос не стоял. Довольно редкая меж гриннейцев масть, соломенно-жёлтая со светлыми, почти белыми выгоревшими прядями, полностью соответствовала имени. Сама же рубежница, кстати, неплохо соответствовала крестьянскому идеалу красоты, пусть и без перебора, а лицо её несло черты семейного сходства с парой «дыроголовых», сейчас всячески старающихся сделать вид, что они тут просто молодые таракашки, безмолвные и незначительные.
— Знаешь, Арэк, если б не слышала правду, могла не поверить. Тебе лет-то сколько?
— Десять. Одиннадцатый пошёл.
— И уже аттестован на звезду… кстати, кем? Где? Давно ли?
Я ответил.
— Чего ж ты один-то попёрся, чудила? Сгинешь!
— А вы, старшая, много знаете ходоков, что возьмут в группу клопа вроде меня?