И всё кончилось.
В одну сторону отвалился секирщик, рассечённый аж до пояса, в другую — ещё немного постоявший на подламывающихся ногах мечник с отсечённой правой рукой. Перед тем, как окончательно сдаться тяготению и рухнуть на спину, он ещё прохрипел:
— За… Ассур…
И всё. Финиш.
Достойно ушёл, стервец. Суицидник берсеркообразный, дышло ему в рот.
Я даже не попытался рвануть к нему на помощь, потому что отлично видел, как начали гаснуть и съёживаться связи между его душой и, видимо, необратимо покалеченным телом. То, что можно назвать (с большой долей условности) силой жизни, обращалось силой смерти. Неприятной даже на вид, этакой грязной маной распада.
И если фонтан крови на месте руки я бы ещё, может, заткнул, как и прочие дырки, наловленные бойцом раньше, то вот распад энергетики… тут мои полномочия так-сяк врачевателя заканчиваются, не начавшись. Я иллюзионист, а не жрец. И даже, хочу заметить особо, не целитель.
Однако сделать кое-что я всё-таки могу, и делать это надо срочно.
Это при условии, что я всё-таки хочу спасти остатки этой поганой ситуации, не позволив ей стать препоганой или вообще безнадёжной.
…сознание медленно всплыло из вязких глубин под тихое поскрипывание и раскачивание. Словно на корабле (для повозки слишком плавно, никакой тряски). И разговор на родном языке.
Довольно странный. Очень мягко говоря.
— Триглав лучше.
— Не-а, лучше пятижоп.
— Триглав.
— Пятижоп.
— Триглав.
— Пятижоп.
— Триглав.
— Пятижоп.
— Аргументируй.
— Да запросто. У триглава три мозга, чтобы думать, так?
— Допустим. И?
— Мозги находятся в отдельных головах, значит, прямой синхронизации мыслей меж ними нет.
— Возможен ментомагический резонанс.
— С этим не спорю, но предположение о таковом есть лишняя сущность, кою надобно сбрить с лика чистой истины. Согласен?
— Пожалуй.
— Ещё б ты спорил. Старик Оккам в этом вопросе однозначен. А если мысли не синхронизированы, то имеем что? Разномыслие. И разночтения, и споры, и конфликты, и всё остальное, вплоть до вполне вероятного взаимоистребления.
— Ну, это ты загнул.
— Сугубо полемического задора ради, коллега. Ис-клю-чи-тель-но!
— Хорошо, вероятный минус триглава ты очертил. А что с минусами пятижопа?
— Их нет.
— Что, вообще?
— Я, по крайности, ничего подобного не наблюдаю. Посуди сам, ведь чуять пятижоп может любой из пяти своих жоп, не так ли?
— Пресловутая жопочуйка есть материя не доказанная и сомнительная со всех концов зрения даже для полноценного взрослого триглава.
— Но если предположить её наличие…
— Сбрить! Безжалостно сбрить!
— …то сигнал даже одной жопы приведёт пятижопа в движение. До момента, пока сигнал не станет нечувствителен снова. При этом достижения консенсуса между жопами ждать незачем, ибо они лишь чуют неладное, но не рассуждают: им нечем.
— Не всегда! Известно, что мозг, например, бронтозавра в его крестцовом отделе…
— Это к теме не относится.
— Да как же не относится? Если мы можем предположить жопочуйку как материю хотя бы условно-гипотетическую, то наличие заднего мозга, даже и превышающего размером головной, у некоторых видов высших хордовых есть твёрдый палеонтологический факт!
— То есть вы настаиваете, коллега, что некоторые жопы, будучи мозгосодержащими объектами, также способны к активному мыслительному процессу со всеми вытекающими?
— Дискуссия сия чрезвычайно интересна и актуальна, коллега, но не обратили ли вы внимание на тот факт, что гостья нашего скромного убежища пришла в себя?
— Разумеется, обратил. И уже довольно давно.
— Собираетесь ли вы что-нибудь предпринять по этому поводу?
— Разумеется, нет.
— Почему?
— По причине тривиальнейшей: это не в моей власти.
— Действительно. Мы же просто говорящие головы, не более того.
— Именно. Вот вернётся с охоты Сам-Знаю-Кто, пусть он и разбирается, что делать далее со своей гостьей-пациенткой. А наше дело маленькое: предупредить, что гостья пребывает на излечении…
— Не только. Ещё необходимо заверить, что ограничение её подвижности связано сугубо с её не самым благоприятным состоянием и носит временный характер. После выздоровления либо же того, что можно назвать таковым, гостью непременно освободят, вернут всю её собственность и даже, возможно…
— …пожелают доброго пути, да. Но это уже решать Сам-Знаю-Кому после вдумчивой беседы. А мы вернёмся к теме пятижопов.
— Действительно. Гештальт явно не закрыт, аргументы не исчерпаны. Итак, я скромно полагаю…
Преудивительное, чтобы не сказать невозможное, обсуждение покатилось далее по совершенно непредсказуемой в лихости своих разворотов колее. Лежащая же отвлеклась от чужой болтовни, чтобы попытаться хотя бы в общих чертах оценить своё состояние.
Как ни удивительно, оно казалось почти приемлемым. Не вообще, а только если вспомнить, в каком состоянии она находилась в момент потери сознания и сколько крови должна была потерять. Однако же привычных признаков обильной кровопотери — сухости во рту, тошноты, учащения пульса с дыханием, головокружения и так далее — не наблюдалось. Довольно примечательный факт, если учесть, что влияния целительных чар она не ощущала. То есть магия вокруг присутствовала (правда, какая-то необычная: словно некая нейтральная, никому не принадлежащая сила вроде силы артефактов обнимала её со всех сторон, вообще и буквально, не исключая даже тонкого прозрачного слоя стекла перед лицом), но не имеющая ровно ничего общего с опять-таки привычными тёплыми волнами живы.
Особо удивительный момент, поскольку он заставлял предположить, что её состояние выправили без помощи целительства. А это означало, что…
Мягкий толчок, ощущаемый всем телом. Фоновая болтовня обрывается как будто ещё до того, как звучит властное, несмотря на довольно детскую интонацию, повеление:
— Так. Вы! Молчать-бояться! Не трындеть, не мешать.
— Слушаем…
— …и повинуемся.
— Чудненько, — мягкий звук шагов: один, два и три, ближе и ближе. — Теперь к делу. Как ваше самочувствие, госпожа? Вы в состоянии вести беседу? Может, хотите пить?
Если бы не общая слабость, а также обнимающая со всех сторон магия, не дающая шевельнуться, и не странноватое, отрешённое спокойствие — она могла бы не просто слабо вздрогнуть, но даже забиться и заорать. Увиденное сквозь стекло внушало если не ужас, то гадливость. Представьте себе человеческую химеру, смешивающую в облике черты гриннейца и подводной твари, маленькие подвижные щупальца которой изображали своего рода шевелящуюся бороду, с буро-зелёной влажной кожей, но — и это, верно, самое страшное — остающуюся достаточно схожей с людьми, чтобы определить именно гриннейца, а не имперца или шедийца… представьте себе нечто подобное, без предупреждения заглянувшее вам в лицо, и вы, возможно, почувствуете малую часть сопутствующих эмоций.
— Прошу прощения, — человеческая химера отодвинулась, снова уходя из поля зрения. — Совсем одичал в проклятом Лесу и даже уже забыл, как мой облик действует на непривычных к нему разумных.
— Ничего страшного. Я… понимаю.
— Очень рад, постараюсь больше не пугать. Итак, что с самочувствием? Говорить можете?
— Приемлемо. Могу.
— Тогда разрешите представиться: Сам-Знаю-Кто. Сразу уточню: это такая шуточка сугубо для внутреннего потребления, потому что на самом деле я как раз не знаю, кто я. Ну, вернее, кем был до того, как стал похож на себя нынешнего. В памяти дыры, ни имени, ни хоть прозвища… последние пять с чем-то лет помню твёрдо, ещё года два-три до того — урывками, а ещё раньше… я вас не слишком заболтал?
— Нет. Продолжайте.
— Хорошо. Итак, для начала немного необходимой предыстории. Два дня тому назад, услышав издали грохот сражения, я поддался своему любопытству и отправил на звук, так сказать, разведчика. Увы — я сделал это немного поздновато, потому что мой разведчик смог лишь пронаблюдать, да и то без особых подробностей, как в скоротечной схватке двое последних выживших… ну, убились друг о друга. Условным победителем, чуть дольше простоявшим на ногах, стал выдающийся воин, левша, владеющий мечом и кинжалом. Его предсмертные слова были таковы: «За Ассур!» Однако, изучив поле брани, я нашёл, что среди восьми бездыханных тел одно всё ещё подаёт признаки жизни. Тогда я предпринял всё, что в моих скромных силах, чтобы вы, госпожа, всё-таки выжили. И… вот мы здесь, в семи десятках локтей от земли и, как мне хотелось бы верить, относительной безопасности.
— Что стало с телами?
— Я собрал их, укрыл и заморозил до нужного момента. Мне показалось излишне самонадеянным решать последнюю судьбу тех, кто, возможно, был вам дорог, без вашего прямого участия. Когда вы поправитесь, я дам вам возможность проститься с погибшими и похоронить останки любым из доступных способов. Сам я предпочёл бы кремацию, но… мёртвым спешить уже некуда.
— Действительно…
После недолгого молчания, собравшись с силами:
— Благодарю за спасение и заботу о павших. Моё имя — Лейта Ассур… как я понимаю, имя моего рода вам ничего не говорит?
— Увы, но нет, госпожа.
— Этого следовало ожидать. Ассуры давно забыли о том, что такое благоденствие, а ныне и вовсе балансируют на грани вырождения. Чародейский оазис, давший имя нашему роду, дважды осквернён — сперва охватившим предков безумием раздора, а затем нашествием омерзительных монстров. Он давно покинут. Только в боевом кличе наших верных, но малочисленных вассалов ещё сохранилась память о нём, потому что даже само положение его с годами забылось… как и многое, многое ещё.
— Понимаю.
— Да. Полагаю, да, именно вы и можете понять… но что мы помнили всегда, так это то, что мы, Ассуры — целители. Какими бы ни оказывались наши жребии, каким бы классом ни одаривал нас выбор, мы всегда стремились собрать и приумножить знание о путях исцеления. Притом всех трёх аспектов: тела, разума и духа. Я понимаю, что просьба моя может показаться дерзкой, особенно если вспомнить, сколько вы уже сделали для меня и для моих