Данная статья является расширенной версией предисловия к русскому переводу романа, выполненному Оксаной Кириченко156. Готовя книгу к печати, я дополнил ее фрагментами статьи «Безумное чаепитие с Владимиром Набоковым»157, приуроченной к выходу двух переводов «Ады», а также преамбулой к моим комментариям.
Кстати, пришла пора открыть маленький секрет: Н.Г. Синеусов, автор комментария к первому переводу «Ады»158, – c’est moi. К подготовке этого перевода я был привлечен едва ли не сразу после поступления в аспирантуру филфака МГУ, в конце 1993 года. Напомню: то был самый разгар дикого ельцинского капитализма, время головокружительной свободы, необузданной анархии и ужасающей разрухи (в Ленинку книгочеи ходили со своими лампочками – за недостатком таковых в читальных залах, выстаивая дикие очереди в гардероб и копировальный центр, вечно не справлявшийся с наплывом заказов).
Изучать и комментировать набоковский роман было захватывающе интересно, хотя при этом и приходилось сталкиваться с трудностями, которые едва ли могут представить себе нынешние набоковеды. Английского текста у меня на руках не было – за ним и приходилось каждый раз пробираться в спецхран Ленинки; не было и никакой доступной библиографии не то что по роману «Ада» – по творчеству Набокова. Разумеется, Интернета, лучшего друга современных российских эрудитов, не было и в помине.
Во время работы над комментарием, изучая доступную мне на тот момент набоковедческую литературу, я чем дальше, тем яснее осознавал, что переводчики явно недооценивают сложность набоковского текста и порой весьма вольно обращаются с оригиналом (особенно это касается перевода второй части, пестрящей анекдотическими ошибками). Всерьез влиять на своих старших коллег я, двадцатичетырехлетний аспирант, разумеется, не мог. С другой стороны, качество перевода меня не слишком устраивало. Писать комментарий, никак не согласуясь с версией переводчиков, расшифровывать те или иные аллюзии, вступая в заведомое противоречие с русским текстом, было бессмысленно да и невозможно: редактором перевода был маститый, всеми уважаемый американист, который, собственно, и привлек меня к работе (за что я ему благодарен), но который в спорных случаях далеко не всегда принимал мою сторону. В итоге я пришел к компромиссному решению: работу над комментарием закончить, но подписаться каким-нибудь броским псевдонимом. Выбор пал на фамилию героя незаконченного набоковского романа (что по прошествии стольких лет кажется мне символичным: в тот раз моя работа над «Адой» не была закончена, и спустя некоторое время она возобновилась).
И меня, и переводчиков постоянно торопили работодатели, что явно не улучшало качество перевода. Правда, готовый текст, как это часто бывает в наших издательствах, мариновался ими больше года. Как объяснил мне редактор, заминка вышла с оформлением книги. Честолюбивые издатели замышляли осчастливить человечество шикарным подарочным фолиантом с изящными иллюстрациями, но художник (заблаговременно получивший жирный гонорар) предоставил такие примитивно-натуралистические рисунки, что решено было, плюнув на потраченные деньги, искать ему замену. Новых добужинских и билибиных не сыскали; с деньгами, по всей видимости, возникли проблемы. В конце концов с полуторагодовым опозданием книга была выпущена мифическим киевско-кишиневским издательством – вероятно, специально основанным для того, чтобы миновать тенета российских налоговых служб, – без иллюстраций, на жухлой газетной бумаге серого цвета, в мрачной черной обложке, закамуфлированной под шестой том «огоньковского» собрания сочинений159. Впрочем, чего еще можно было ожидать от эфемерного издательства с таким безвкусным языческо-лошадиным названием!
За исключением пары-тройки отзывов (причем один из них был моего изготовления) киевско-кишиневская «Ада» не вызвала никакой реакции в прессе. Издатели не озаботились разослать экземпляры потенциальным рецензентам и даже передать положенное количество в Книжную палату. Если я не ошибаюсь, это издание не числится даже в картотеке Российской государственной библиотеки.
Вскоре подоспел перевод С. Ильина, выпущенный мотыльковым издательством того же сорта, что и «Кони–Велес»160, а затем вошедший в «симпозиумовский» пятитомник, безграмотно названный «Собрание сочинений американского периода» (вообще-то «Ада» писалась не в Америке, а в Швейцарии, как и два следующих романа).
Закрывая глаза на качество ильинского перевода (в упомянутой статье, опубликованной в одном из последних номеров разваливающегося «Литобоза», я намеренно не занимался анализом работы переводчиков – это увело бы меня чересчур далеко), замечу: авторы комментария «симпозиумовского» издания внимательно прочли труд злополучного Н.Г. Синеусова, но обошлись с ним весьма бесцеремонно – прямо как та гоголевская свинья, которая, «разгребая кучу сора, съела <…> мимоходом цыпленка и, не замечая этого, продолжала уписывать арбузные корки своим порядком». Если при упоминании расшифровок и догадок, предложенных западными набоковедами – Брайаном Бойдом, Карлом Проффером и др., – соавторы честно давали ссылки, то, перепевая синеусовские комментарии, использовали такие вот обтекаемые формулы: «как известно», «высказывалось предположение» и т.п. Например: «Высказывалось предположение, что Набоков обыгрывает здесь название автобиографической книги З. Шаховской “Свет и тени”»161. Да, высказывалось. И не кем-нибудь, а г-ном Синеусовым – мне ли не знать!
Впрочем, меня беспокоило не столько беззастенчивое воровство, сколько осознание, что «киевско-кишиневская» «Ада», к выходу которой был причастен и я, весьма далека от совершенства. Неудивительно, что у меня созрел план: переиздать переработанный вариант перевода с расширенными комментариями. У двух членов переводческого триумвирата мое предложение вызвало недоумение и даже обиду: зачем переделывать, когда и так всё замечательно? Лишь О.М. Кириченко согласилась с тем, что перевод сыроват и нуждается в серьезной переделке. Было решено, что она внесет исправления в свою часть, а затем переведет заново остальной текст романа. Я же брался написать предисловие и подготовить расширенный вариант комментария. В результате свет увидел новый перевод «Ады», который выдержал несколько переизданий и нарушил гегемонию «симпозиумовского» фаворита.
Возможно, этот перевод не идеален, возможно, переводчице не удалось преодолеть (а мне – откомментировать) все ловушки, запрятанные коварным автором. Зато выполнен он с куда бόльшим уважением к читателю и автору, чем ильинский: без неуклюжих стилистических вычур, неуместной архаизации и нарочитой отсебятины, вызванной суетным желанием перещеголять Набокова «в отношении затейливости прозы». Тексты, подобные «Аде», предполагают множество исследовательских прочтений, переводческих интерпретаций и комментариев. Надеюсь, мой «скорбный труд» хоть немного поможет нынешним и будущим толкователям «Ады» приблизиться к ее пониманию. Ради этого, пожалуй, стоило ходить в Ленинку со своей лампочкой и часами просиживать в холодном читальном зале.
ГУМАНИСТ НАБОКОВ ПРЕПАРИРУЕТ «ДОН КИХОТА»
Шарж Джона Спрингса
«Мои университетские лекции (Толстой, Кафка, Флобер, Сервантес) слишком сыры и хаотичны и никогда не должны быть опубликованы. Ни одна из них!» – такое категорическое распоряжение сделал Набоков в апреле 1972 года после ревизии материалов, оставшихся от его преподавательской поденщины в Корнелле и Гарварде. При жизни писателя из его лекций не было опубликовано ни строчки. Но уже три года спустя после кончины Мастера его волю нарушили: к радости набокофилов и набоковианцев, на свет божий были извлечены лекции о западноевропейских писателях (Джейн Остин, Диккенс, Флобер, Стивенсон, Пруст, Кафка, Джойс); чуть позже появились «Лекции по русской литературе», а в 1983 году – «Лекции о “Дон Кихоте”», прочитанные Набоковым весной 1952 года в Гарвардском университете.
Во второй половине девяностых «Издательство Независимая газета» одарило российских читателей превосходными переводами двух первых томов набоковских лекций и благодаря им завоевало себе репутацию одного из самых интеллигентных издательств постсоветской России (обе книги сделались бестселлерами и выдержали несколько переизданий). Теперь нашему вниманию предлагаются «Лекции о “Дон Кихоте”»162 – третья панель литературоведческого триптиха Владимира Набокова. Знакомясь с ней, во избежание разочарований и недоразумений будем помнить и о завещании писателя, и о том, что перед нами действительно «сырые и хаотичные» лекционные материалы, сведенные в единое целое после кропотливых текстологических изысканий.
Ругать набоковские лекции – проще простого, тем более что и сам лектор частенько дает для этого повод. Чего стоит хотя бы господствующий в книге описательно-парафрастический метод, до боли напоминающий высмеянный в «Даре» линёвский прием «межцитатных мостиков», когда авторская речь сводится к тощим прокладкам между внушительными цитатными блоками. (Добрую треть лекций занимает поглавный конспект «Дон Кихота», да и в основном тексте пространный пересказ и обильное цитирование занимают слишком большое место.)
Многих читателей может покоробить неистребимый снобизм Набокова, его тенденциозность, неспособность отрешиться от собственных эстетических установок, равно как и нарочитая эпатажность некоторых заявлений, откровенно рассчитанных на неискушенных американских студентов: «“Дон Кихот” был назван величайшим из романов. Это, конечно, чушь». Историзм, объективная беспристрастность – качества едва ли знакомые эксцентричному профессору Набокову, всегда подходившему к шедеврам далеких литературных эпох с собственной меркой и ценившему в них главным образом то, что было созвучно его писательскому опыту.