го, потому что есть здесь и хлеб, и все, что нужно для жизни,[80] и поскольку не может здесь быть врагов; кроме того, он не нуждается ни в посохе, ни в обуви, ибо земля эта – святая.
6.20. Речение «Я глас вопиющего в пустыне» и далее, конечно же, означает: я тот, о ком написано «глас вопиющего», так что Иоанн и сам как бы вопиет, и есть глас Того, Кто вопиет в пустыне: «Сделайте прямым путь Господа». Однако Гераклеон, злословя Иоанна и пророков, утверждает, что «Спаситель есть Слово; то, что в пустыне и представлено в образе Иоанна, – глас; а весь пророческий чин – отзвук». Но должно сказать ему, что как «если труба издает неясный звук, то никто не приготовится к сражению» (1 Кор. 14, 2), и если обретший гносис таинств или дар пророчества, но не имеющий любви, стал медью звенящей или кимвалом бряцающим,[81] так и глас пророческий – если он есть не что иное, как отзвук, то почему же Спаситель отсылает нас к нему, говоря: «Исследуйте Писание, ибо в нем вы полагаете иметь жизнь вечную, и оно свидетельствует» (Ин. 5, 39), а также: «Если вы верите Моисею, то и Мне поверили бы, ибо он обо Мне писал» (Ин. 5, 46), и еще: «Хорошо пророчествовал о вас Исайя: „Народ этот губами почитает Меня“» (Мф. 15, 7)?[82] Ибо я не знаю, примет ли кто-нибудь как разумное, что Спаситель восхваляет неясный отзвук, и можно ли, руководствуясь Писанием, к которому нас отослали, как гласом трубы, подготовиться к сражению с противными силами, если этот глас есть неясный отзвук? Каким же образом, если пророки не имели любви и были поэтому медью звенящей или кимвалом бряцающим, Господь отсылает за обретением помощи к их – как сочли те[83] – отзвуку? И я не знаю, как он, без всякой подготовки, вдруг открывает, что «глас, будучи более близок к Слову, становится словом», как если бы женщина переменялась в мужчину.[84] И как некто имеющий силу выставлять догматы, быть достойным доверия и преуспеяния, он утверждает, что отзвуку «предстоит изменение в глас; и определеногласу, переходящему в слово, место ученика, место же слуги – тому, что из отзвука переходит в глас». Если бы он привнес в эти построения хоть какую-нибудь убедительность, и мы бы постарались опровергнуть их, теперь же для опровержения достаточно будет безоговорочного отрицания.
Теперь давай рассмотрим то, что при предыдущем исследовании мы оставили как затронутое случайно. Согласно Гераклеону, Спаситель говорит об Иоанне, что он и пророк, и Илия, сам же Иоанн отрицает и то, и другое. «Когда Спаситель называет его пророком и Илией, то учит не о нем, но о том, что окружает его, когда же называет его бо́льшим, чем пророки и среди рожденных женами, то характеризует Иоанна; сам же Иоанн, отвечая, говорит о себе, но не о том, что окружает его». Насколько мы сумели подвергнуть все это испытанию, ни одно из приведенных определений[85] никоим образом нельзя связать с дальнейшими выводами Гераклеона, и на самом деле он не имеет права утверждать то, что желает. Ибо он даже походя не пытается объяснить, почему в отношении того, что вокруг него, Иоанн есть Илия и пророк, а в отношении себя – глас вопиющего в пустыне. Однако он пользуется примером: «то, что окружает его, было как бы его одеянием, отличающимся от него, и если бы его не спрашивали о том, является ли он этим одеянием, то он ответил бы: „Да“». Но я никак не могу понять, почему Илия, который должен прийти, есть одеяние Иоанна. Что касается нас, то так же, как мы сумели объяснить слова «в духе и силе Илии», точно так же можно, пожалуй, говорить, что дух Илии есть одеяние души Иоанна.
6.21. Желая далее представить, вследствие чего священники и левиты, посланные от иудеев, обращаются к Иоанну с вопросами, Гераклеон неплохо говорит: «Потому что им, пребывающим при Боге, подобало заботиться об этом и расспрашивать», но необдуманно добавляет: «Так как и сам Иоанн был из рода левитов». Однако, оспаривая это, мы уже выяснили, что если бы посланные знали об Иоанне и о его рождении, то разве уместно было бы спрашивать у него, Илия ли он? И, опять же, не придавая особого значения прибавлению определенной частицы в вопросе «Пророк ли ты?», Гераклеон говорит, что «они спросили у него, пророк ли он, желая поставить вопрос более общо». Насколько я выяснил, не только Гераклеон, но и все инакомыслящие не в состоянии различить простой двусмысленности: приняв, что Иоанн больше Илии и всех пророков, поскольку сказано: «Нет никого больше Иоанна среди рожденных от женщин» (Мф. 11, 11), они не видят, что это речение двояко может быть истинным: или в том смысле, что Иоанн больше всех, или же в том смысле, что есть некоторые равные ему. Ибо несомненно, что есть многие пророки, равные ему, и что вследствие данной ему благодати нет никого большего, чем он. Гераклеон же полагает, что «„больший“ поставлено из-за пророчества Исайи, ибо еще никто из когда-либо пророчивших не удостаивался от Бога такой чести». Воистину, презирая завет, названный «древним», и не исследовав пророчества об Илии, Гераклеон дерзнул сказать подобное, ведь и об Илии пророчествовал Малахия: «Вот, Я посылаю вам Илию Фесвитянина, и он восстановит сердце отца к сыну» (Мал. 4, 5). И Иосия, как мы прочли в Третьей книге Царств, был напророчен по имени пророком, пришедшим из Иудеи и сказавшим в присутствии Иеровоама: «Жертвенник, так говорит Господь: „Вот, рождается сын дому Давида, имя ему – Иосия“» (3 Цар. 13, 1–3). А некоторые говорят, что и Самсон был напророчен Иаковом, сказавшим: «Дан будет судить свой народ, как и единое племя Израиля» (Быт. 49, 16), ведь Самсон, который судил Израиль, был из колена Дана.[86] Пусть это будет сказано ради уличения поспешности положения, что никто, кроме Иоанна, не был напророчен, выдвинутого тем, кто желал таким образом объяснить речение «Я глас вопиющего в пустыне».
«И посланные были из фарисеев. И они спросили его, и сказали ему: „Что же ты крестишь, если ты ни Помазанник, ни Илия и ни Пророк?“» (Ин. 1, 24)
6.22. Те, кто послал из Иерусалима священников и левитов, спрашивавших Иоанна, узнав, кем он не был и кто он есть, самым подобающим образом умолкают, в своем молчании как бы внутренне принимая сказанное и соглашаясь, что гласу вопиющего в пустыне ради выпрямления пути Господа подобает крестить. Фарисеи же, будучи в полном соответствии со своим именем «разобщающими» и мятежниками,[87] показывают иной склад мысли, нежели иудеи из метрополии и исполнители богослужения, священники и левиты, ибо они послали, чтобы с бранью и, насколько это от них зависит, препятствуя крещению спросить: «Что же ты крестишь, если ты ни Помазанник, ни Илия и ни Пророк?» И если бы мы связали в одно целое написанное в Евангелиях, то, пожалуй, отметили бы, что теперь они говорят так, но чуть позднее, додумавшись – уж и не знаю как – креститься, услышали от Иоанна: «Порождения ехидны, кто надоумил вас бежать от будущего гнева? Сотворите же плод достойный раскаяния» (Мф. 3, 7–8). Согласно Матфею, Креститель сказал это, когда увидел многих фарисеев и саддукеев, идущих к крещению, но, несомненно, не имеющих плодов раскаяния и по-фарисейски похваляющихся тем, что их отец Авраам; вот почему он ругает их, будучи одержим гневом Илии, в согласии с общим для обоих Святым Духом. Ибо это слово порицающее: «Не думайте говорить в себе: „Отец у нас Авраам“» (Мф. 3, 9), но вместе с тем Иоанн говорит им и поучающее слово: что их, неверящих и из-за каменных сердец названных камнями, Бог может обратить из камней в детей Авраама – ведь они были в глазах пророка и не избегли его божественного взора, почему он и сказал: «Говорю вам, что может Бог из камней этих воздвигнуть детей Аврааму» (Мф. 3, 9). И поскольку они идут к крещению, не сотворив плода достойного раскаяния, весьма подобающе говорится им: «Уже и секира лежит при корне деревьев, ибо всякое дерево, не дающее доброго плода, вырубается и бросается в огонь» (Мф. 3, 10), как бы прямо им возвещая: поскольку вы пришли к крещению, не сотворив плода достойного раскаяния, вы есть дерево, не принесшее доброго плода, которое будет срублено острейшим и быстрейшим мечом живого Слова, действенного и более острого, «чем всякий обоюдоострый меч» (Евр. 4, 12).
6.23. Показал и Лука хвастовство фарисеев: «Два человека вошли в храм помолиться, один – фарисей, другой – мытарь. И фарисей, встав, молился о себе так: „Боже, благодарю Тебя, что я не таков, как остальные люди, грабители, беззаконники, прелюбодеи или же как этот мытарь“» (Лк. 18, 10). И вот, вследствие таких слов мытарь отправляется домой более оправданным, чем фарисей, и Лука прибавляет, что всякий, возвышающий сам себя, будет унижен.[88] Действительно, как лицемеры (согласно обличительным словам Спасителя к ним[89]) идут они к крещению, не скрыв от Крестителя, что имеют яд ехидн и аспидов под языками своими: «Яд аспидов на губах их» (Пс. 139, 4). Воистину, речение «Нравом они подобны змею»[90] подтвердилось в раздраженности их вопроса: «Что же ты крестишь, если ты ни Помазанник, ни Илия и ни Пророк?», на что я сказал бы им, что как крестят Христос, Илия и Пророк, так не имеет силы крестить глас вопиющего в пустыне. О, ненавистники! Не кротко расспрашиваете вы ангела, посланного пред лицом Христа подготовить путь Его пред Ним,[91] не зная совершенных таинств, связанных с Ним, ибо Помазанник, будучи Иисусом и «Пророком», Сам не крестил – хотя бы вам это не нравилось, – но ученики Его.[92]