— Вот возьми, Алексеич.
— Э-э, ты это кончай, — вяло возразил тот.
— Возьми-возьми.
— Себе-то оставь.
— Хватит, не будем считаться. Я добро помню. Ты мне жизнь два раза спас. Первый — когда из лагеря вытащил. И потом, когда красные документы проверяли, я тебя не раз добром вспоминал. Первоклассная липа!
— Ну, если только так. А липы, запомни, я не делаю, — ворчливо заметил Самутин и торопливо сгреб деньги.
— Извини, Алексеич, если обидел. Готов искупить вину.
— Да ладно.
— Не, с меня причитается. Есть тут приличный кабак? — Петр продолжал разыгрывать перед ним роль осчастливленного начальственной благодатью.
— Найдется. Вечерком прошвырнемся, а сейчас у меня дела, — свернул разговор Самутин и направился к себе в кабинет.
В восемь часов в выходном костюме и обильно политый одеколоном он зашел в комнату Петра, скептически оценив его гардероб, посоветовал поменять рубашку и галстук. После этого они отправились в город. Далеко идти не пришлось. Ресторан «Услада» располагался в трех кварталах от общежития группы.
Бывший очаг культуры, клуб «Горняк» по улице Нагорной, теперь, можно сказать, стал общественной уборной. Все то человеческое дерьмо, которое в советские времена пряталось по темным закоулкам, всплыло наверх и напропалую прожигало жизнь в бывшем актовом зале, где водка и самогонка лились рекой. На втором этаже, в кабинетах культпросветработы и агитпрома, девицы легкого поведения стахановскими методами, в три смены, наверстывая упущенное, просвещали и агитировали за свободную любовь прислужников «нового порядка» и их хозяев.
К приходу Петра и Самутина свободных мест почти не осталось. Ближние к эстраде столики занимали немцы, чиновники из городской управы и полиции.
Метрдотель, больше смахивавший на вышибалу, пристроил их перед входом на кухню. Соседями по столику оказались чиновники средней руки. Судя по их виду и тому, что происходило в зале, вечер был в самом разгаре. На эстраде четверо музыкантов лихо наяривали что-то, походившее то ли на фокстрот, то ли на армейский марш. Перед ней в сизом табачном дыму гарцевал десяток пар.
Петр перевел взгляд на соседей по столику. Судя по их физиономиям, соседство было не случайным. Похоже, Гопф-Гойер решил в очередной раз проверить, чем дышит вернувшийся с задания агент. Рыжий — заводила в компании — разлил водку по рюмкам и предложил выпить за знакомство. Реакция Самутина, живо поддержавшего тост, подтверждала догадку Петра. Не успел он закусить, как компаньон Рыжего — Верзила, поспешил накатить по второй.
Подручные Гопф-Гойера, не мудрствуя лукаво, видимо, задумали накачать клиента как следует, чтобы затем развязать ему язык. После пятой или шестой рюмки Рыжий забросил первую наживку: начал поносить коменданта города, который, по его словам, держал их за черную кость и оставлял самую грязную работу. Ему поддакнул Верзила.
Петр не поймался на эти уловки и отыграл в другую сторону: достал марки и, нахваливая настоящего немецкого подполковника, сделал дополнительный заказ. Но это ненадолго отвлекло Рыжего и Верзилу, они снова взялись за свое. Единственным спасением для Петра было притвориться пьяным.
Но это не остановило собутыльников — Верзилу и Рыжего. После ресторана они затащили его на квартиру, на пути к ней где-то потерялся Самутин, и там продолжили пьянку. В конце концов, водка и усталость сморили и их.
В себя Петр пришел только к обеду. Разбитый, с гудящей, как пустой котел, головой он явился в группу. Реакция на его появление со стороны Самутина говорила о том, что и эта проверка прошла успешно. В тот вечер и на следующий день ни он, ни Райхдихт не беспокоили Петра. А 20 апреля в его судьбе и в операции «ЗЮД» произошел очередной резкий поворот.
Накануне Гопф-Гойер доложил командованию 17-й пехотной армии вермахта собранные агентом Петренко сведения о частях 6-й армии Юго-Западного фронта. Они получили самую высокую оценку и укрепили положение Петра в абвере.
Вслед за этим последовало повышение по служебной лестнице. В присутствии Самутина, Руделя и Райхдихта Гопф-Гойер объявил о его назначении командиром разведывательной группы. В ее состав вошли агенты Чумаченко, в качестве заместителя, и радист Погребинский.
Первое знакомство с ними оставило у Петра не самое худшее впечатление. Путь Погребинского и Чумаченко мало чем отличался от того, каким прошли десятки других агентов абвера. Оба попали в окружение под Киевом, потом — лагерь для военнопленных, где их завербовал Самутин. Мотивом, подтолкнувшим и того, и другого к сотрудничеству с гитлеровцами, как предполагал Петр, вряд ли являлась ненависть к советской власти. Косвенным подтверждением служило то, что они сражались на фронте с первого дня войны. Поэтому Петр решил более внимательно присмотреться к ним.
Наибольший интерес вызывал Чумаченко. И не потому, что являлся его заместителем. У бывшего младшего командира Красной армии, в течение двух месяцев командовавшего отделением пехотинцев и попавшего в плен раненым, в душе должно было остаться хоть что-то советское и человеческое. На это рассчитывал Петр и принялся исподволь прощупывать его. В первых беседах Чумаченко держался настороженно и не шел на откровенность, но помог случай.
Закончились занятия по огневой подготовке. Райхдихт приказал Погребинскому собрать оружие и сдать дежурному по группе. Петр с Чумаченко остались одни. До обеда было больше часа. Возвращаться в казарму, пропахшую хлоркой, сапожным гуталином и потными портянками, они не испытывали желания и задержались в беседке.
Погода выдалась на загляденье. Теплый южный ветер приносил из степи бодрящее дыхание земли и новой жизни. Яркое майское солнце припекало почти по-летнему. Воздух звенел от радостного щебета птиц. Несмотря на войну, природа настойчиво возрождалась к жизни. Чумаченко жадно, всей грудью вдыхал бодрящий воздух, в его глазах разлилась тоска, и он с болью в голосе сказал:
— Земля плуга просит, а ее снарядами пашут.
— Ты что, агроном? — поинтересовался Петр.
— Не, был главным механиком.
— В колхозе, МТС?
— В колхозе.
— Хозяйство небось на боку лежало?
— Не, у нас было крепкое, по двадцать пять центнеров с гектара снимали, — голос Чумаченко потеплел, и он с тоской произнес: — Эх, сейчас бы пахать и сеять.
Петр почувствовал, что более походящего момента поговорить по душам может не представиться, и в тон ему заметил:
— Об этом придется забыть; войне не видно ни конца, ни края.
— Зато с нашим концом все ясно — не те, так другие… — Чумаченко осекся.
Эта фраза говорила о многом, и Петр не упустил возможности, чтобы глубже прощупать его. Но Чумаченко, испугавшись, наглухо замкнулся в себе и, сославшись на срочные дела, поспешил в учебный корпус. После этого он несколько дней с опаской поглядывал на Петра. Тот сохранял в отношениях ровный тон и больше не возвращался к этой опасной теме. Несколько фраз, оброненных Чумаченко в прошлой беседе, и само его поведение давали повод предположить, что умирать за гитлеровцев он не собирался. С Погребинским все было проще — тот плыл по течению.
Определившись с ними, Петр сосредоточился на сборе информации об участниках других агентурных групп и кадровом составе абвергруппы-102. Времени на это почти не оставалось. В последние дни Самутин и Райхдихт не давали продыха ни ему, ни Чумаченко, ни Погребинскому. В казарму они возвращались поздним вечером, обессиленные до предела, и замертво падали на кровати.
Такая интенсивность занятий и оживление, которое царило в штабе, наводили Петра на мысль: гитлеровцы что-то затевают на фронте. Его осторожные попытки хоть что-нибудь узнать у Самутина и Райхдихта не дали результата — они хранили молчание.
Подозрения Петра были не беспочвенны. Командование группы армий «Юг» активно готовилось к проведению наступательной операции, получившей кодовое название «Фридри-кус». Ее замыслом предусматривалось силами 6-й армии под командованием генерал-полковника Паулюса и группировки «Клейст» под командованием генерал-полковника Клейста окружить и уничтожить войска Юго-Западного фронта с последующим выходом к Ростову-на-Дону — воротам на Северный Кавказ. Наступление было запланировано на 18 мая.
До его начала оставались считаные дни. Поэтому командование вермахта остро нуждалось в свежих разведывательных данных о том, чем же ответит на этот удар Красная армия. Гопф-Гойер решил, что именно группа опытного Петренко должна первой осесть в тылу советских войск и обеспечить штаб 17-й пехотной армии необходимой информацией.
В ночь на 17 мая Петр, Чумаченко и Погребинский, перейдя линию фронта, развернули радиостанцию и сообщили Гопф-Гойеру об успешной легализации. Но на свободе агентурная группа абвера находилась недолго. На рассвете она попала в засаду военных контрразведчиков. На первом же допросе в особом отделе 6-й армии Чумаченко и Погребинский сознались в связи с германской разведкой и предложили свои услуги. Здесь дала результаты предварительная работа, проведенная с ними Петром.
Операция «зюд» набирала обороты. О важной роли в ней Прядко-Гальченко начальник особого отдела Юго-Западного фронта Селивановский доложил в спецсообщении заместителю наркома НКВД СССР комиссару государственной безопасности 2-го ранга Виктору Абакумову.
Глава 6
Совершенно секретно
Заместителю народного комиссара внутренних дел СССР
комиссару государственной безопасности 2-го ранга тов. Абакумову
По агентурному делу «ЗЮД» — о возвращении из тыла противника агента ГАЛЬЧЕНКО.
В расположение особого отдела НКВД 6-й армии вернулся из тыла противника агент ГАЛЬЧЕНКО.
ГАЛЬЧЕНКО по заданию 00 НКВД 6-й армии в январе с. г. посылался в тыл противника по внедрению в немецкие разведорганы.
Выполнив это задание, ГАЛЬЧЕНКО в начале февраля с. г. возвратился из тыла противника, будучи завербованным немецкой разведкой в гор. Славянске.