Вторично с соответствующими дезинформационными материалами ГАЛЬЧЕНКО был послан в тыл противника 14 апреля с. г., оттуда возвратился 17 мая с. г.
Вернувшись из тыла противника, ГАЛЬЧЕНКО привел с собой двух немецких шпионов — ЧУМАЧЕНКО и ПОГРЕБИНСКОГО, которые нами перевербованы. Он также принес ряд данных о разведоргане 17-й немецкой армии, разрабатываемом нами по агентурному делу «ЗЮД»; о положении на оккупированной противником территории; о предателях и изменниках Родины; сведения о расположении воинских частей и т. п.
Штаб 17-й немецкой армии размещается в гор. Горловка. Здесь же по улице Комсомольская, 18 размещается и разведывательная группа; отделение разведки армии помещается в гор. Константиновка по ул. Новосадовая, 207, 210, 212 и 216.
Руководящим составом отделения являются:
1. Подполковник немецкой армии…
Начальник особого отдела НКВД СССР Юго-Западного фронта
комиссар госбезопасности 3-го ранга
Н. Селивановский
№ 4/2/712 от 17.05.42 г.
На следующий день, после того как спецсообщение ушло в Москву, ранним утром Рязанцев вместе с Прядко прибыли в особый отдел Юго-Западного фонта. Там их встретил Ильин и проводил в кабинет Селивановского.
В кабинете было непривычно тихо. Молчала батарея телефонов; убаюкивающе журчал эфир в наушниках радиостанции. Окна распахнуты настежь. Теплый ветерок, шаловливо поигрывая тюлевыми занавесками, нес с собой нежный запах молодой листвы и первых цветов. Затяжная весна, торопясь наверстать упущенное, за считаные дни пробудила природу к жизни. Но не столько она, сколько сообщения с фронта вселяли в Ильина, Рязанцева и Прядко надежду: наконец в боях наступил долгожданный перелом. Ударная группировка Юго-Западного фронта все глубже вгрызалась в оборону противника.
Сам Селивановский был более чем сдержан в оценках того, что сейчас происходило в боевых порядках войск. В глубине его серых глаз затаилась тревога. Нет, она не была связана с ходом операции «ЗЮД», здесь-таки все обстояло самым благоприятным образом. Она вышла на качественно новый уровень — контрразведчики получили уникальную возможность вести оперативную игру с гитлеровской спецслужбой сразу на двух полях: на чужом — через Петра в случае его возвращения в абвергруппу-102 и на своем — с помощью перевербованных Чумаченко и Погребинского.
В том, что разведгруппа Петренко-Прядко пользовалась абсолютным доверием в абвере, ни Селивановский, ни Рязанцев, ни Ильин не сомневались. Об этом свидетельствовала расшифровка радиограммы, поступившей от Гопф-Гойера. В ней он не скупился на обещание наград и предлагал Петру не только активизировать получение информации от офицеров штаба «Б» и «К», но и рассмотреть вопрос о вербовке Борисова. Ради этого Гопф-Гойер готов был рискнуть самолетом — прислать с ним посылку с деньгами и вторую радиостанцию.
Такая многообещающая заявка абвера подогревала здоровое честолюбие Рязанцева и Ильина. То, что предлагал Гопф-Гойер, предвосхищало их самые смелые замыслы: открывалась возможность подключения к оперативной игре еще одного исполнителя — Борисова. Подобных чувств они не увидели на лице Селивановского; оно по-прежнему было сурово. В радиограмме Гопф-Гойера его внимание привлекло не столько предложение Петру, связанное с вербовкой Борисова, сколько требование добыть любой ценой данные о резервах Юго-Западного фронта и состоянии войск после шести дней наступательных боев на южном фланге.
«Южный фланг? О нем говорил и Рухле! Неужели? Только не это!» — и в Селивановском ожили недобрые предчувствия.
В конце апреля у него состоялся трудный, с взаимными упреками разговор с командующим фронтом маршалом Тимошенко и членом Военного совета Хрущевым. Поводом послужили разведданные, поступившие от зафронтовой агентуры, и расчеты начальника оперативного отдела штаба полковника Рухле, который, не найдя понимания у своих непосредственных начальников, поделился ими с контрразведчиком майором Белоусовым. А они говорили о том, что планируемое наступление советских войск на Харьков не обеспечено в достаточной степени ни людскими, ни материальными ресурсами и в конечном итоге грозило обернуться катастрофой. Тимошенко с Хрущевым эти аргументы посчитали несостоятельными, самого Рухле обозвали паникером и через Сталина продавили в Ставке Верховного главнокомандования свой план операции.
12 мая ударная группировка Юго-Западного фронта начала наступление. На третьи сутки стал подтверждаться наихудший прогноз Рухле: авиация противника, завоевав господство в воздухе, лишила части 6-й и 9-й армий возможности совершать маневры. Тимошенко с Хрущевым забили тревогу: бросили в бой последние резервы, не предполагая, что все самое худшее впереди.
За спиной наступающих советских войск, на левом фланге, над 57-й армией генерала Поддаса нависла, подобно дамоклову мечу, мощная группировка противника. Ее костяк составляла 1-я танковая армия. Она проявляла странную пассивность. И это наводило Селивановского на мысль: гитлеровцы, отступая, специально заманивали в ловушку войска Юго-Западного фронта! 16 мая он в очередной раз попытался обратить внимание Хрущева на грозящую опасность, но тот не стал его слушать — наступление советских войск, несмотря на значительные потери, продолжало развиваться.
К 18 мая на отдельных участках гитлеровцы отступили на 25–50 километров. Об этих успехах Хрущев с Тимошенко бодро рапортовали в Москву и предлагали подключить к наступлению соединения Брянского фронта.
Казалось бы, Селивановский и Рухле со своими пессимистическими прогнозами были посрамлены.
Наступило 18 мая. Ночь на фронте прошла на удивление спокойно. Гитлеровцы не пытались контратаковать. Войска 6-й и 9-й армий после короткой передышки сосредотачивались для нанесения нового удара. Ничто не предвещало грядущей катастрофы. Первым ее предвестником стало сообщение, поступившее к Селивановскому полчаса назад; в нем говорилось, что танковая армия гитлеровцев пришла в движение.
Комиссара снова охватили недобрые предчувствия: «Неужели? Неужели началось? Размазня! Слюнтяй! Пошел на поводу у Хрущева с Тимошенко! — костерил он себя. — Надо было напрямую доложить товарищу Сталину, и тогда бы все пошло по-другому. По-другому?».
В памяти Селивановского до точки, до запятой всплыло спецсообщение, которое он адресовал Абакумову накануне наступления Юго-Западного фронта: «Планируемая операция преждевременна. Наступление из Барвенковского выступа опасно. Оттуда вообще следовало бы вывести 57-ю армию. Вокруг выступа немцы за зиму создали глубокоэшелонированную оборону и подтянули к его основанию значительное количество войск, которые в любую минуту могут нанести удар в тыл ударной группировки, парировать такой удар мы не сможем — нет достаточно сильных резервов.
Ошибочно вводить в Барвенковский выступ конные и танковые корпуса, немецко-фашистское командование только того и ждет. Оно с умыслом не усиливает своего левого фланга в районе Славянска. Оно умышленно провоцирует нас на наступление. Как только в барвенковском мешке окажутся наши ударные группировки, немецкая танковая армия, расположенная южнее, нанесет удар в северном направлении на Изюм. Вывод: подготовленное сражение мы проиграем и этим развяжем руки противнику для крупного наступления на Сталинград и Кавказ».
Абакумов, получив спецсообщение, не решился доложить непосредственно Сталину, а позвонил по ВЧ-связи Хрущеву и высказал озабоченность возможными негативными результатами предстоящей операции. Член Политбюро ЦК ВКП(б), свысока смотревший со своего политического Олимпа на какого-то там особиста, четыре года назад ходившего всего лишь в капитанах, с ходу отмел аргументы Абакумова и обвинил Селивановского в раздувании из мухи слона. В действительности «муху» раздул он с Тимошенко, убедив Сталина и Ставку в том, что превосходство соединений Юго-Западного фронта над противником обеспечит успех наступления.
Голос контрразведчиков не был услышан. Тимошенко с Хрущевым, утвердившись в своем самомнении, сосредоточили в Барвенковском выступе все наличные резервы. 18 мая они были полностью исчерпаны, и наступление советских войск захлебнулось. Гитлеровцы перешли в контрнаступление, отражать которое было нечем.
23 мая кольцо окружения замкнулось, и спустя пять дней, 28 мая, ударная группировка Юго-Западного фронта перестала существовать. Ее потери составили 85 тысяч погибших и 230 тысяч пленных.
Для гитлеровских войск открылся, как о том предупреждали Селивановский с Рухле, прямой путь на Сталинград и Кавказ.
За провал операции ответили, конечно, не Тимошенко с Хрущевым, а «стрелочники». Главными виновниками стали командующий 9-й армии генерал Харитонов, отданный ими под суд военного трибунала, и полковник Рухле. Последний был обвинен еще и в сотрудничестве с гитлеровцами.
Позже этот и ряд других конфликтов Селивановского с Хрущевым аукнулся и ему самому. После крушения, казалось бы, всесильного министра госбезопасности Виктора Абакумова, павшего жертвой интриг Берии, в августе 1951 года Николай Николаевич был арестован по так называемому «делу Абакумова». Во время следствия он подвергался жестоким пыткам и стал инвалидом.
Но тогда, в окаянные майские дни сорок второго, комиссар Селивановский напряженно искал выход из того отчаянного положения, в котором вот-вот могли оказаться войска Юго-Западного фронта. Ильин, Рязанцев и Прядко не подозревали, что творилось в его душе. Они пребывали в эйфории — успехи на фронте и в операции окрылили их.
— Товарищ комиссар, Николай Николаевич! Надо подключать Борисова. Самое время! — сгорая от нетерпения, торопил события Ильин.
— Предварительно я имел с ним разговор, и он готов, — присоединился к Ильину Рязанцев.
— Борисов, Борисов… — повторил Селивановский; он никак не мог сосредоточиться на разговоре — все его мысли занимало тревожное сообщение о маневре танковой армии гитлеровцев.
Бросив беспокойный взгляд на молчавшие телефоны, Селивановский тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от той устрашающей картины разгрома, которая рисовалась в воображении, и спросил: