Сведения, собранные на них Петром, лежали мертвым грузом. И тогда он решил действовать на свой страх и риск — стал вносить в документы прикрытия агентов искажения, которые позволили бы советским контрразведчикам облегчить их поиск. Продолжалось это недолго.
Время подходило к обеду, когда в его кабинет ворвался Самутин. Опалив Петра злобным взглядом, он прошипел:
— Ты на кого работаешь?
— Алексеич, ты что? — Петр пытался понять, откуда дует ветер.
— А ни что! Ты что творишь? — наливался злобой тот.
— О чем ты?
— Будто не знаешь!
— Не знаю.
— Он не знает! А это что? — и, брызжа слюной, Самутин потряс красноармейскими книжками.
Петр похолодел — его уловка с документами агентов раскрыта. Это был провал! Он лихорадочно пытался вспомнить, сколько всего меченых бланков могло остаться в картотеке.
«Семь? Четыре? Скорее, четыре. Три — на руках у агентов из группы Васильченко. Их не проверить — группа должна уже перейти линию фронта. А если нет, то тогда… Что гадать, главное — отбрехаться. Но как? Валить на усталость? Значит, сознаться. Так что же делать? Только не молчать», — Петр изобразил недоумение на лице.
— Алексеич, ты что — с бодуна? Так у меня нечем опохмелиться, — перешел в атаку Петр.
— Я тебе покажу с бодуна! Сволочь! — сорвался тот на визг и швырнул четыре красноармейские книжки на стол.
— Перестань орать и скажи толком, — Петр продолжал делать вид, что ничего не понимает.
— Это что такое? Что-о, я тебя спрашиваю? — корявый палец Самутина тыкал во вторую страницу книжки красноармейца.
Искажения, которые мог обнаружить только опытный взгляд и которые должны были сказать советским контрразведчикам, что перед ними не красноармеец, а затаившийся враг, не прошли мимо внимания Самутина. Было ли это случайностью или прожженный шпион, несмотря на расположение гитлеровцев к старшему инструктору Петренко, продолжал следить за ним, теперь это уже не имело значения. Гопф-Гойер не церемонился с теми, в отношении кого возникали малейшие подозрения, — их отправляли в гестапо или концлагерь.
Петр лихорадочно соображал, как выпутаться из сложившейся ситуации и заставить замолчать Самутина. Но ничего другого, как переложить вину на него самого, на ум не приходило, и бросил ему в лицо:
— Сам виноват! Не на того напал! Я за тебя отдуваться не буду!
— Я… Я… — Самутин потерял дар.
— Ну, не я же.
— Т-ты… С-сука! Да я тебя…
— Сам такой! Я делал, как в образце, — стоял на своем Петр.
— Че-го-о? Ах ты, гад, стрелку на меня переводить задумал? Не выйдет! — Самутин хлопнул дверью и выскочил в коридор.
В голове Петравихрем пронеслись мысли: «Это конец. Бежать пока не поздно! Бежать!». Подчиняясь инстинкту самосохранения, он ринулся к выходу, скатился по лестнице на первый этаж. Громкие голоса и суета у комнаты дежурного по штабу заставили его замереть: «Засада! Самутин, сволочь, уже сдал!».
Взгляд Петра заметался по сторонам. Двери кабинетов смотрели на него безликими табличками. «Сортир! А там — через окно», — осенило его. Развернувшись, он не спеша проковылял в конец коридора. Удача пока сопутствовала ему — в туалете шел ремонт и с окон сняли решетки. Петр распахнул створку, выглянул во двор и отпрянул назад. Комендантский взвод, поднятый по тревоге, блокировал все выходы. Ловушка захлопнулась.
«Сволочи! Живым не дамся, — рука Петра опустилась на пистолет. Холод металла придал уверенности. — Стоп, не паниковать!» — он пытался собраться с мыслями.
В это время из коридора донесся топот ног и громкие голоса. Один из них принадлежал Райхдихту. Секундное раздумье, и Петр метнулся в кабинку. В его распоряжении оставалось несколько минут.
«Где спрятаться? Куда бежать? Бежать? Побежал, значит, признал! Спокойно, спокойно, — успокаивал себя Петр и искал выход из положения. — Что у них против тебя? Подозрения Самутина и четыре бланка книжки красноармейца с пометками. Подозрения? Они и есть подозрения. А бланки? М-да, от них не отмахнешься. Но это не факт, что шпион. Мало ли что вообразил Самутин. Все делалось по его указке и по его образцам. Стоять на этом, а там будь, что будет», — решил Петр пойти навстречу опасности.
На выходе из туалета он лицом к лицу столкнулся с Райх-дихтом. За его спиной маячили Самутин и автоматчик из комендантского взвода.
— Петренко, стоять! — приказал Райхдихт.
— Стою. А в чем дело? — сохраняя спокойствие, ответил Петр.
— Что тут делаешь?
— Я?
— Отвечать, когда спрашивают! — рявкнул Райхдихт и угрожающе надвинулся на него.
Петр кивнул на дверь туалета, затем на Самутина и с усмешкой произнес:
— После того, что Алексеич с бодуна наплел, не только на очко, а и в…
Но договорить не успел. Самутин дернулся, как от удара электрическим током, и сорвался на визг:
— Сволочь! Этот номер у тебя не пройдет! Я… Я…
— Сам обосрался и на меня валишь. Не выйдет! — обрушился на него Петр.
Выдержка окончательно изменила Самутину — с истошными воплями он ринулся к Петру.
Райхдихт прижал Самутина своей лапищей к стене и заорал: — Стоять!
— Я что? Он ахинею несет, а мне… — пытался защититься Петр.
— Молчать! Ты арестован, — объявил Райхдихт и приказал автоматчику: — В карцер его!
Под истеричные выкрики Самутина Петра вывели из штаба. На него с недоумением смотрели инструкторы. У входа гауптвахты его поджидал комендант.
Затолкав Петра в тесный предбанник, он сноровисто обшарил его с головы до ног, а затем, погромыхивая связкой ключей, повел к лестнице, ведущей в подвал. Там находились камеры для особо важных пленных и проштрафившихся агентов. По щербатым ступеням они спустились вниз и остановились перед камерой. Комендант, недолго повозившись с замком, сдвинул засов и, распахнув дверь, приказал:
— В камеру!
Петр перешагнул порог. За спиной пронзительно скрипнула дверь, и он оказался в каменном мешке.
Часть втораяИ один в поле воин
Глава 7
Штаб абвергруппы-102 напоминал растревоженное осиное гнездо. Кабинеты и учебные классы гудели от слухов о поимке шпиона большевиков. В группе только и было разговоров, что об аресте Петренко. Русские инструкторы из последнего набора, собравшись в курилках, злорадствовали, что скороспелый любимчик шефа быстро спекся, а его «папику» — Самутину-Замутину, греющему задницу в теплом кабинете, наконец начистят харю. Более опытные инструкторы, с оглядкой по сторонам, шушукались по углам и строили предположения, чем им лично грозит разоблачение Петренко.
Он был не первым шпионом; предыдущего в назидание другим расстреляли перед строем. На том та шпионская история не закончилась — группу еще неделю лихорадило. Райхдихт, прикрывая свою задницу перед начальством, рыл рогами землю, выискивая затаившихся врагов рейха. И нашел. Еще три инструктора исчезли бесследно. По одним слухам, они закончили жизнь в подвалах гестапо, а по другим — в лагере для военнопленных.
Чем нынешнее разоблачение шпиона грозило не только рядовым инструкторам, но и самому Гопф-Гойеру, никто не брался предугадать. Ситуация с Петренко складывалась более чем скандальная. Он был далеко не рядовым инструктором и располагал подробными сведениями об агентах, заброшенных в тыл большевиков.
Атмосфера в группе накалялась с каждым часом. Все ожидали реакции Гопф-Гойера на ЧП. Но тот держал паузу, и тому имелась причина — провал в работе с Петренко бил по нему напрямую. В предыдущих докладах Гемприху он не жалел лестных слов в отношении перспективного сотрудника группы. Тот его услышал и доложил в Берлин. После этого Петра включили в особый резерв адмирала Канариса. Это являлось весомым результатом для Гопф-Гойера, так как далеко не каждая группа имела в своем активе сотрудника, которого могли задействовать в операциях самого высокого уровня. Теперь же провал с Петренко ставил под сомнение его профессиональную репутацию и дальнейшую карьеру.
Гопф-Гойер с ненавистью смотрел на телефон и не решался поднять трубку, чтобы доложить Гемприху о ЧП. В кабинете царило тягостное молчание. Райхдихт и Рудель понуро уставились в пол. Самутин забился в угол и боялся шелохнуться. Гопф-Гойер поднял голову, прошелся взглядом по подчиненным, задержал его на Самутине — тот дернулся, словно от удара электрическим током, и глухо произнес:
— Господа, надеюсь, всем понятна ситуация. Какие будут предложения?
Возникла томительная тишина. Первым ее нарушил Рудель:
— А что об этом думает Гемприх?
Гопф-Гойер болезненно поморщился и сказал:
— Я еще не докладывал.
— А что докладывать, когда самим неясно, — поддержал его Райхдихт и предложил: — Сначала надо выяснить, сколько агентов мы потеряли из-за этого негодяя.
— И сколько? — задался вопросом Рудель.
— К сожалению, остается только гадать, — Райхдихт развел руками.
— Ну почему же? Господин Самутин, — Гопф-Гойер ожег его взглядом и желчно заметил, — должен знать.
Самутин заерзал в кресле и, пряча глаза, выдавали из себя:
— Я могу только предполагать. Если исходить из того, что…
— Перестаньте мямлить, Самутин! — рыкнул на него Райхдихт. — Доложите, сколько красноармейских книжек прошло через руки Петренко? Имел ли он доступ к картотеке на ценных агентов?
— Нет-нет! Ключ от сейфа постоянно находился при мне. Я клянусь, господа!
— Оставьте свои клятвы. Кому они нужны. Так сколько было книжек?
— Э-э, семь, нет — девять. Извините, точно не могу сказать. М-м-мо…
— Хватит мычать, Самутин! Их фамилии? — потерял терпение Гопф-Гойер.
— Мне надо собраться с мыслями, — промямлил он.
— А они у тебя остались? — с сарказмом произнес Райхдихт. — Насколько мне помнится, это же ты подсунул нам этого суперагента.
Самутин побледнел. Тертый калач, съевший собаку в таком опасном деле, как агентурное, он понял, к чему клонит Райхдихт. Главный эсбэшник группы, прозевав Петренко, спешил перевести стрелки на него. Собравшись с духом, Самутин огрызнулся: