Дежурный по группе подал команду. Шум стих. Над плацем звучала разноголосица фамилий — шла перекличка. Она подтвердила факт — Колесов исчез из группы, а вместе с ним из кабинета Гопф-Гойера пропали документы. Он рвал и метал. Первыми получили свое дежурный по штабу вместе с помощником — они отправились на гауптвахту. Позже к ним присоединился Задорожный, непосредственный командир Колесова. Курсантов, чаще других общавшихся с ним, заперли в классе учебного корпуса. За них взялся Райхдихт, надеясь хоть что-то получить, проливающее свет на побег Колесова. Остальных офицеров и инструкторов Гопф-Гойер разбил на тройки и отправил прочесывать город.
Петр оказался в группе с Шевченко и инструктором Беловым. Им достался отдаленный и наиболее опасный район города — рабочая окраина. В нем активно действовали подпольщики, и существовала вероятность того, что вместо Колесова можно было нарваться на пулю или нож. Старший группы Шевченко не горел желанием лезть на рожон и до наступления рассвета предпочитал держаться ближе к полицейскому участку и румынской комендатуре. С рассветом они двинулись в глубь района. До обеда колесили по району, а когда ноги загудели от усталости, забрались на третий этаж бывшего завода управления, откуда открывался обзор на бойкий перекресток Пролетарской и Заводской улиц.
Шевченко смахнул со стола пыль, выложил на него сверток с колбасой и предложил:
— Ну шо, хлопцы, порубаем?
— Голод — не тетка, а на Шойриха надежды нема, — согласился с ним Белов и достал из кармана ломоть хлеба.
Петр добавил к этому прихваченную на всякий случай банку рыбных консервов.
— Рыбка плаває по дну, хрен пиймаешь хоть одну, — с ухмылкой заметил Шевченко и, запустив руку во внутренний карман кителя, объявил: — А я пиймав!
В его руке появилась четвертушка водки.
— О, мерзавчик! Как раз к столу, — обрадовался Белов.
— Ну, ты молодец, Трофим. С тобой как у Христа за пазухой, — похвалил его Петр.
— Не, со мной лучше, там не наливают, — хохотнул Шевченко и, сделав глоток из бутылки, пустил ее по кругу.
Какое-то время они сосредоточенно жевали — голод дал о себе знать. И когда он поутих, разговор снова возвратился к побегу Колесова.
— Сволочь, теперь задолбают комиссиями! — в сердцах произнес Белов.
— Скотина, всю малину обосрал нам с Ромкой! — взорвался Шевченко. — Мы вчера таких гарных баб сняли. На сегодня договорились у Тоньки сгуртоваться и на тебе заказали.
— А може, обойдется все ором, если эту падлу поймают.
— Не, Мыкола, замылить цэ дило не дадут, — не согласился Шевченко с Беловым.
— Теперь Гопфу точно жопу надерут, ну, и нам достанется, — поддержал его Петр.
— От же, сука! От же, гад! А как все хорошо шло, — сокрушался Белов.
— Эх, гавкнулся мий отпуск. А я почитай цилый рок не бачил жинку. Своими бы руками задушил эту сволочь! — грозился Шевченко.
Он и Белов продолжали на все лады поносить Колесова. А Петру не давала покоя мысль, что он проглядел в нем надежного и верного помощника. Перед его глазами стояли худенькая, почти мальчишеская фигурка Алексея и его открытое лицо, усыпанное у носа забавными веснушками. Среди других курсантов он ничем особенным не выделялся. На занятиях вел себя тихо, компаний ни с кем не водил, распоряжения инструкторов и старшего группы выполнял исправно. Словом, был «тихой овечкой», которая, кажется, и жила только одним — как бы уцелеть в стае волков.
«Вот тебе и овечка. Как же ты его просмотрел? — казнился Петр и молил Бога в душе, чтобы Колесову повезло уйти от засад и добраться к своим. Но этой надежде не суждено было сбыться. Белов первым заметил промелькнувший на перекрестке «опель» группы и окликнул Шевченко:
— Трофим, кажись, наша смена едет.
— Давно пора, а то в пузе кишки марш играют, — оживился он и махнул рукой: — Пошли, хлопцы.
Они спустились вниз и двинулись к перекрестку. Там их догнала машина. В кабине сидел ефрейтор Шойрих. Физиономии его и водителя самодовольно лучились. То, о чем мечтал каждый, — живым или мертвым найти Колесова и получить в награду отпуск, удалось этому пройдохе-тыловику. Он первым смекнул, где искать беглеца, и ринулся на центральный рынок. Прикупленные им продавцы быстро вывели на след Колесова. Безоружный и ошеломленный внезапным появлением гитлеровцев он не оказал сопротивления.
Шойрих, все еще находившийся под впечатлением операции по захвату Колесова, самозабвенно смаковал каждый ее эпизод и не забывал упоминать о своей героической роли.
Петр с трудом сдерживал себя, чтобы не заехать ему по роже. Сам недавно прошедший через мясорубку Райхдихта, он хорошо представлял, каким нечеловеческим мукам в эти самые минуты подвергался Алексей. Не в силах чем-либо помочь ему, Петр терзался от собственной беспомощности. Это не укрылось от внимания Шойриха.
— Петренко, а ты что, не рад? — прервал он свой рассказ и с недоумением уставился на Петра.
— Завидует вам, господин ефрейтор, — хмыкнул Белов.
— Болею, — буркнул Петр.
— Та шось ни тэ зъив в нашей харчевне, — не удержался Шевченко, чтобы не пройтись по адресу вороватого тыловика.
Тот хоть и не очень хорошо понимал украинский, но по тону, каким это было сказано, и выражению лица понял намек и не остался в долгу. Смерив Шевченко снисходительным взглядом, он язвительно заметил:
— Если тебе наш стол не нравится, я могу похлопотать перед шефом — покормишься за большевистским.
— Так то ж не я, а Петро шось ни тэ зъив, — смешался Шевченко и до приезда в группу больше не проронил ни слова.
В группе царила зловещая тишина. Ее нарушали только визг пилы и стук молотка: в дальнем конце плаца рабочая команда в спешном порядке сооружала виселицу. Несмотря на то что рабочий день еще не закончился, ни в гимнастическом городке, ни в курилках не было никого. Инструкторы и курсанты, забившись по своим углам, с оглядкой по сторонам обсуждали события ночи и дня.
Незадолго до ужина дежурный по группе объявил, чтобы командиры подразделений вывели своих подчиненных на плац. Свои места в строю инструкторы и курсанты занимали молча; они бросали испуганные взгляды на три виселицы. Всех их мучил один и тот же вопрос: для кого две другие?
Прошло пять, затем десять минут, а на плацу так ничего и не произошло. Гопф-Гойер держал мучительную паузу, вымещал на них свою злобу и ненависть. Дверь штаба наконец открылась. Скрип петель зловеще прозвучал в могильной тишине.
Гопф-Гойер вышел на крыльцо. За его спиной теснились Райхдихт, Рудель, Бокк, Шойрих и остальная штабная верхушка. Их появление заставило подтянуться командиров подразделений и нервной волной прокатилось по строю курсантов. Дежурный по группе подал команду «смирно».
Гопф-Гойер спустился с крыльца и прошел к трибуне. Его ледяной взгляд окатил строй и остановился на виселицах. Лицо Гопф-Гойера исказила зловещая гримаса. Он обернулся к гауптвахте и гаркнул:
— Комендант, начинайте!
В ответ заработал мотор машины. Ворота распахнулись, и на плац выехал грузовик. В кузове стоял истерзанный Колесов. По бокам его подпирали двое верзил из комендантского отделения. Грузовик медленно катил вдоль строя и остановился у виселицы.
Гопф-Гойер подался вперед и, окинув строй испепеляющим взглядом, объявил:
— Так будет с каждым, кто изменит Великой Германии! Смерть предателю!
— Смерть! — недружно прозвучало в ответ.
— Будьте вы все прокляты! Придут наши… — голос Алексея оборвался.
Палач суетливо набросил петлю на шею Колесову. Грузовик сипло всхлипнул мотором и тронулся с места. Кузов ушел из-под ног Колесова, и его тело забилось в предсмертной конвульсии. Но на этом устрашающий спектакль, затеянный Гопф-Гойером, не закончился.
К строю вышел Райхдихт. Со стороны гауптвахты донесся дробный грохот сапог; это комендантское отделение выскочило на плац и встало за его спиной. К ним подъехал грузовик. Все эти перемещения нагнали еще больше страха на курсантов.
Райхдихт двинулся ко второму отделению курсантов — круг новых жертв определился. Комендантское отделение, погромыхивая карабинами, взяло их на прицел. По соседнему строю пронесся вздох облегчения. Райхдихт остановился в нескольких шагах от второго отделения и зашарил взглядом по лицам курсантов. Те невольно сжались; на них повеяло холодным дыханием смерти. Гитлеровец ткнул пальцем в середину строя и выкрикнул:
— Панин! Зубенко!
Мертвенная бледность покрыла их лица, и в следующее мгновение вокруг них образовалась мертвая зона.
— Взять мерзавцев! — приказал Райхдихт.
Громилы из комендантского отделения, расшвыряв жидкую цепочку курсантов, набросились на Панина и Зубенко. Сбив с ног, они принялись их избивать, а потом забросили в кузов машины. Казнь тех, кто чаще всего общался с Колесовым, Гопф-Гойер превратил в страшное действо: под грохот барабана несчастных вздернули на виселице, а затем отделение за отделением прошли строем перед эшафотом.
Безжалостная расправа над Колесовым не облегчила положения Гопф-Гойера. Через два дня в Ростов нагрянул Гемприх с комиссией и вывернул все наизнанку. После его отъезда среди офицеров поползли слухи о скорой отставке Гопф-Гойера, и даже назывался его приемник — капитан Мартин Рудель. Разрядило обстановку в группе сообщение о предстоящем перемещении в Краснодар.
Отъезд на Кубань вызвал в душе Петра бурю чувств, которая была связана с Верой. После долгих раздумий он решился объясниться с ней и, не дожидаясь конца рабочего дня, отправился к Пивоварчукам. Последние метры ему дались с большим трудом. Все заранее приготовленные объяснения рассыпались в прах перед одним фактом — его службой в абвере.
Впереди показался знакомый забор. Петр робким взглядом пробежался по двору. В нем никого не было. Калитка была закрыта на щеколду, а в доме царила непривычная тишина. Он нерешительно топтался на месте, надеясь, что кто-нибудь из хозяек появится на крыльце. Прошла минута-другая, но он так и не заметил каких-либо движений. Дом словно вымер. Петр бросил последний взгляд на окна, и тут то ли ему показалось, то ли на самом деле в крайнем дернулась занавеска. Он присмотрелся — это не было обманом зрения и, отбросив все сомнения, Петр решительно отодвинул щеколду на калитке, вошел во двор, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Никто не ответил, но он не отступал и продолжал стучать. Его настойчивость возымела действие. В сенцах послышались шаги, звякнул крючок, и на порог вышла Лидия Семеновна. В ее взгляде Петр не нашел для себя ничего хорошего и, пряча глаза, спросил: