К 24 января 1-я танковая, 17-я сухопутная немецкие армии и входящие в их состав румынские и словацкие дивизии, понеся в боях тяжелые потери, оставили Ставрополь, Сальск и заняли оборонительные рубежи по линии Белая Глина — Армавир — Лабинская.
В этих условиях Штайн вынужден был до минимума свести подготовку разведывательно-диверсионных групп и, не считаясь с потерями, пачками забрасывал их за линию фронта. Гемприха в Запорожье, а тем более Берлин, мало интересовали судьбы десятков бесследно сгинувших агентов. От Штайна требовали только одного: добыть информацию о том, на каких направлениях и какими силами русские нанесут очередной удар. Поэтому он не сидел на месте, а сутками мотался по пунктам заброски и лично контролировал отправку диверсантов и шпионов.
В те суматошные и напряженные январские дни сорок третьего почти все командование группы пропадало на пунктах заброски и приема агентуры. Оберлейтенант Краузе, оставшийся за Штайна, тоже не давал покоя никому и потребовал, чтобы Петр и Шевченко немедленно обеспечили переброску за линию фронта двух групп диверсантов. Полдня у них ушло на сборы, и с наступлением темноты, чтобы не попасть под бомбежку советской авиации, они выехали в сторону станицы Афипской. Там их ждали фельдфебель Бокк и инструктор Коляда; дальнейший путь до пункта переброски им пришлось продолжать пешком.
Затерявшийся в предгорьях казацкий хуторок стал последней точкой маршрута. От него до линии фронта было рукой подать. Война обошла хуторок стороной. Все, что не смогли унести с собой хозяева, сохранилось в целости и сохранности.
Выставив часовых, Бокк распорядился, чтобы диверсанты заняли здание бывшей конторы отделения плодосовхоза, а сам с инструкторами расположился в хате. Коляда, накануне принимавший группу агентов, возвратившуюся из разведки, хорошо знал, где и что находится на хуторе. Несмотря на кромешную темноту, быстро нашел поленицу дров, вместе с Петром натаскал их в хату и растопил печку. Шевченко тоже времени даром не терял — пошарил по полкам, обнаружил чайник и сбегал за водой к колодцу.
Сухие дрова быстро разгорелись. Пламя утробно загудело в печной трубе. Отблески огня падали на их лица, посиневшие от холода, и плясали в окне. Бокк, опасаясь пули русского снайпера, велел завесить его плащ-накидкой. Прошло немного времени, и сырость, которой пропитались стены, отступила. Весело зашумевший чайник поднял настроение. Не сговариваясь, они сняли сапоги, развесили на веревке промокшие портянки и собрались за столом. Из рюкзаков достали галеты, банки тушенки и кружки. Шевченко добавил к ним фляжку со спиртом, сало и, обратившись к Бокку, спросил:
— Лечиться будем, господин фельдфебель?
— Надо бы, по такой погоде можно запросто воспаление легких подхватить, — поддержал его Коляда.
Бокк шмыгнул носом, ничего не ответил и придвинул кружку. Шевченко разлил спирт и вопросительно посмотрел на фельдфебеля. Тот плеснул в нее воды из чайника и произнес:
— За успех операции!
— За успех! — присоединились к нему инструкторы.
Петр выпил одним махом. Обжигающий огонь опалил рот и гортань. Спеша погасить его, он запил водой и закусил тушенкой. Мелкая дрожь, сотрясавшая тело, быстро прошла; приятное тепло разлилось от груди к животу, а в голове зашумело. Бокку не помогла и вода, он зашелся в кашле. По его щекам катились слезы, а с губ сорвалось:
— О, русский шнапс…
— Господин фельдфебель, надо ще трохи выпить и пройдет, — предложил Коляда.
— Нет-нет! — тот в ужасе замахал руками.
— А если под хорошую закуску? — Шевченко не терял надежды еще выпить и, не дожидаясь ответа, принялся кромсать тесаком шмат сала и резать на куски хлеб; потом все это сложил на сковороду и поставил на печку.
Прошла минута-другая — и сало аппетитно зашкварчало, а в воздухе разлился душистый запах хлеба. Бокк не устоял и под такую закуску разрешил выпить. После ужина он отправился проверять пост и готовность диверсантов к выходу на маршруты.
Не успела захлопнуться за ним дверь, как Шевченко потянулся к фляжке и поторопил:
— Хлопцы, давайте еще по одной!
— Только трохе, — предостерег Коляда.
— Ты шо, Василь, немчура какая-то?
— Лишний раз с Бокком связываться… Сам знаешь — себе дороже.
— Даладно тебе, — Шевченко щедрой рукой разлил спирт по кружкам и спросил: — За что пьем, хлопцы?
— Давай за нас, Трофим, — предложил Петр.
— Конечно! Не за немчуру же эту, — поддержал Шевченко.
Выпив, он потянулся к рюкзаку и принялся выкладывать на стол его содержимое. Перед глазами Петра и Коляды промелькнула папка. Из нее выпал ворох бумаг. Среди них находились красноармейские книжки, командировочные предписания на диверсантов и полный список с их подлинными именами и фамилиями. Шевченко отгреб документы в сторону, извлек со дна рюкзака бумажный кулек и, потрясая им, воскликнул:
— Вот вам подарок!
— А что там? — заинтересовался Петр.
— Смотрите, хлопцы, только язык не проглотите, — продолжал говорить загадками Шевченко и тряхнул кулек.
На стол вывалился деликатес — кружок домашней кровяной колбасы, заправленной мелкими кусочками обжаренного мяса.
— Ну, ты даешь, Трофим! О цэ подарок! — восхитился Коляда.
Шевченко, довольный произведенным эффектом, поторопил:
— Давайте, хлопцы, ще по одной, пока Бокк не заявился. Петро, поработай разводящим.
— A-а? Чего? — переспросил Петр. Его внимание приковала папка с документами на диверсантов. Крутились мысли, как использовать ситуацию, чтобы сорвать заброску диверсантов. Пьянка давала такой шанс.
— Петь, ты што? Наливай. Жрать хочется, — толкнул его Коляда.
Петр разлил спирт по кружкам, они выпили, а затем набросились на колбасу. Шевченко кусал большими кусками, торопливо глотал и косился на дверь. Бокк задерживался. По предложению Петра троица махнула еще по кружке спирта. Для Шевченко она стала последней. Его язык начал заплетаться. Собрав остатки сил, он запихнул документы диверсантов в рюкзак, доплелся до печки и улегся спать прямо на полу. Вскоре к нему присоединился Коляда. Петр приткнулся рядом с Шевченко и принялся подбираться к рюкзаку. Надсадный кашель за дверью заставил его отшатнуться — возвратился Бокк.
— Как обстановка, господин фельдфебель? — поинтересовался Петр.
— Тихо.
— Чай будете? В чайнике остался кипяток.
— Нет. Хочу спать. Чертовски устал.
— Ложитесь ближе к печке; она всю хворь прогонит, — предложил Петр и, освобождая место, еще плотнее придвинулся к Шевченко.
Тот что-то пробормотал, но так и не проснулся. Бокк, швырнув на пол шинель, лег спиной к печке. Не прошло и минуты, как его могучий храп заглушил другие звуки.
Петр выждал и начал действовать. Запустил руку в рюкзак, пальцы нащупали что-то мягкое; это запасливый Шевченко прихватил пару нательного белья. Под ней оказалось то, что он искал — папка с документами. Теперь, когда она была в его руках, предстояло сделать самое трудное — выбраться из хаты и остаться незамеченным часовым. Благо пол был земляной и не скрипел под сапогами. Проскользнув к выходу, он открыл дверь и выглянул наружу. Часового поблизости не оказалось; его шаги доносились со стороны сада. Воспользовавшись моментом, Петр шмыгнул за угол хаты и принялся по ходу разбрасывать красноармейские книжки. А дальше фантазия подсказала ему еще одну убедительную деталь — кучка фекалий и испачканный в них список диверсантов должны были послужить убедительным доказательством того, что перепивший Шевченко не ведал, что творил. В хату Петр возвратился никем не замеченный. Дружный храп продолжал сотрясать стены. Заснул он с мыслью: «Должно сработать».
Разбудил Петра истошный вопль:
— Встать, сволочи!
Он открыл глаза. В тусклом свете керосиновой лампы перед ним бесновался размытый силуэт.
— Встать! Я кому сказал! — надрывался фельдфебель.
Петр, вслед за ним Коляда с трудом поднялись и, сонно хлопая глазами, уставились на Бокка. Попытка Шевченко подняться, не удалась. Ноги его не слушались, и он снова повалился на пол.
— Встать, грязная свинья! — взвился Бокк и пнул его сапогом в бок.
Шевченко хэкнул, но по-прежнему остался лежать.
— Петренко! Коляда! Поднять мерзавца!
Они подхватили Шевченко под руки и, поддерживая под спину, поставили на ноги. Покачиваясь, он осоловевшими глазами таращился на фельдфебеля. Тот, тыча ему в лицо изгаженным списком диверсантов, сорвался на визг:
— Это что такое, мерзавец? Что?
— Э-э, б-бу-мага, — мычал Шевченко.
— Бумага?! Засранец, все обосрал! Сгною!
Угрозы и сам вид Бокка наконец проняли Шевченко. Он испуганно захлопал глазами и, как рыба, выброшенная на берег, хватал воздух распахнутым ртом. Не меньше его перетрусил Коляда. Он понял, что обгадившийся с головы до ног Шевченко, втоптал в это дерьмо и его. Петр мялся с ноги на ногу и угрюмо молчал. Не добившись ответа от Шевченко, фельдфебель обрушился на них:
— А вы чего молчите?
— Я спал, — пробубнил Петр.
— Я тоже, — промямлил Коляда.
— А ты, скотина, что скажешь? — Бокк схватил Шевченко за грудки.
В замутненном сознании того наступил просвет. Запинаясь, он спросил:
— И-и чи-то случилось, господин фельдфебель?
Это еще больше взбесило Бокка. Он уже не контролировал себя и со всего маху заехал в зубы Шевченко. Тот отлетел к стене и студнем расплылся по полу. Петр и Коляда отшатнулись в стороны. Бокк ожег их испепеляющим взглядом и с презрением бросил:
— Швайн! — Затем рявкнул: — Всем на улицу! Искать документы!
Наступая друг другу на пятки, инструкторы повалили из хаты. По двору бродили диверсанты и внимательно осматривали каждый клочок земли. Поиски продолжались около часа. Закончились они у кучки дерьма с плачевным результатом: одну красноармейскую книжку — радиста диверсионной группы — найти не удалось.
Попытки Бокка добиться от Шевченко вразумительного ответа, где он мог еще болтаться, ни к чему не привели. Раздавленный происшествием и униженный зуботычинами Бокка Шевченко забился в угол хаты и оттуда постреливал затравленным взглядом. Обгаженный список диверсантов и утерянная красноармейская книжка ставили жирный крест не только на его службе в абвере, а, возможно, и жизни. Операция по переброске группы диверсантов за линию фронта, не начавшись, закончилась самым скандальным образом. Бокку ничего другого не оставалось, как дать команду на возвращение всей группы в Краснодар.