Их появление в штабе вызвало ярость и гнев Штайна — Шевченко, Коляду и Петра посадили под замок в холодную. Затем в течение следующего дня Райхдихт проводил с ними перекрестные допросы и очные ставки, но так и не добился ясности, что же на самом деле произошло на хуторе. Очевидным было только одно — в ту ночь инструкторы напились до поросячьего визга. Их отговорки, что они промокли до нитки и, чтобы не заболеть, согрелись спиртным, уже не могли исправить дела — группа диверсантов была расшифрована.
Продержав виновников происшествия два дня под арестом, Штайн принял решение: Шевченко отчислить из абвера, а Петра и Коляду лишить всех денежных вознаграждений. Но одним этим он не ограничился и издал приказ, категорически запрещавший инструкторам при сопровождении агентов на задание брать с собой спиртное. После этого жизнь группы опять возвратилась в рабочее русло, но ненадолго.
Обстановка на фронте резко обострилась. Войска Северо-Кавказского и Закавказского фронтов, перегруппировав силы, возобновили наступление на Кубани. Попытки 1-й танковой армии вермахта нанести контрудар не увенчались успехом. Перемолов ее в своих жерновах, передовые части 46-й и 37-й армий выбили гитлеровцев из Кропоткина, Тихорецка и к 6 февраля вышли на рубеж Усть-Лабинск — Бриньковская. Раскаты тяжелой артиллерии были отчетливо слышны в Краснодаре и служили грозным предупреждением для оккупантов.
В штабе генерала Бутлара лихорадочно готовились к обороне города и требовали от Штайна информации о всех перемещениях и резервах советских войск. В этой обстановке он заставлял инструкторов-вербовщиков выгребать из лагерей военнопленных всех мало-мальски пригодных для выполнения заданий. О качестве подбора и подготовки шпионов и диверсантов уже не шло и речи. Обучение занимало три-четыре дня и сводилось к простому натаскиванию. После чего их пачками забрасывали за линию фронта.
При этом абвер группа-102 несла огромные потери, но это не останавливало Штайна. Те, кто выживал и возвращался с разведывательной информацией, компенсировали издержки — в штабе Бутлара оценивали ее на вес золота. Это еще больше подстегивало Штайна. Стремясь поскорее избавиться от унизительной приставки «исполняющий обязанности», он не жалел ни себя, ни других.
В те дни Петру и Самутину приходилось трудиться, не разгибаясь. Они сутками не покидали кабинеты, оформляя документы на шпионов и диверсантов. Дополнительно их работу осложняли советские комендатуры, которые еженедельно вносили специальные пометки и изменяли формы командировочных предписаний красноармейцев и командиров, чтобы затруднить действия вражеских агентов. Петру по несколько раз в день приходилось мотаться в типографию и заказывать новые бланки.
Во время очередного посещения типографии ее начальник Николай Бойко, обычно приветливый, встретил Петра холодно, если ни сказать, враждебно. Осунувшееся лицо Николая Пантелеевича не располагало к разговору. Кивнув головой, он не пригласил Петра к себе в кабинет и позвал наборщика. Это задело Петра, и он не удержался от упрека:
— Пантелеич, ты чего на меня волком смотришь?
— А как еще? — с ожесточением произнес Бойко.
— Я что, у тебя что-то украл? Понимаю, достали тебя со своими бланками, но это же не моя прихоть.
— Давай, что там еще? — не стал объяснять причину своего поведения Бойко.
— Нет, погоди, Пантелеич. Так дело не пойдет. Мы же договаривались…
— Договаривались? Ботвы где у меня сидите! — взорвался Бойко и рубанул себя рукой по горлу.
— Пантелеич, тычего? Какая муха тебяукусила? — опешил Петр, такая резкая реакция Бойко его обескуражила.
Повода для конфликта он не давал. Более того, в последнее время у них сложились добрые отношения. Жена Бойко была больна туберкулезом, и он помогал ему с лекарствами. Тот тоже не оставался в долгу и, несмотря на скромное жалованье, взамен предлагал то курицу, то кролика и отказывался брать за них деньги. Петр, с укором посмотрев на Бойко, не удержался от упрека:
— Зря ты так, Пантелеич.
Тот съежился и тихо сказал:
— Извини, Петр Иванович, плохо мне.
— А что так? — смягчил тон Петр.
— Бэре в семье.
— Какое?
— Сына в гестапо забрали.
— Когда?!
— Ночью.
— За что?
— Не знаю.
— Может, случайно? Разберутся и отпустят.
— О чем ты говоришь, Петр Иванович? Оттуда сам знаешь, как выходят, — махнул рукой Бойко, и на его глазах навернулись слезы.
— Да погоди ты его хоронить, может все обойдется.
— Ага, обойдется, одна надежда — на наших… — Бойко осекся и нервно затеребил пояс.
Петр сделал вид, что пропустил последнюю фразу мимо ушей, и свернул тему разговора, больную для Бойко. Он достал из папки бланки и попросил:
— Пантелеич, это надо срочно сделать.
Бойко безучастно смотрел на бланки.
— Пантелеич, ты меня слышишь? Срочно!
Бойко кивнул.
— Завтра заеду. А ты, Пантелеич, держись, — как мог, утешил его Петр и отправился в группу, но так и не добрался до кабинета.
Дежурный по группе перехватил его в коридоре и направил к Райхдихту. Тот поставил ему новую задачу — выехать в полевой лагерь и разобраться с конфликтом в группе Завадского. Разбирательство затянулось до глубокого вечера. В Краснодар Петр возвратился незадолго до отбоя, но докладывать было некому. Райхдихт срочно выехал в пункт заброски в Афипскую, а Штайн задержался в Крымской. На следующее утро им было уже не до приема доклада Петра.
9 февраля 1943 года 37-я армия Северо-Кавказского фронта, сокрушив оборону гитлеровцев под станицей Ладожской, начала охват Краснодара с северо-востока. Не менее успешно с востока к столице Кубани продвигались части 46-й армии. С юга им оказывала содействие 18-я армия Закавказского фронта. К исходу дня 11 февраля передовые группы 40-й мотострелковой бригады под командованием генерал-майора Цепляева и 31-й стрелковой дивизии полковника Богдановича вышли на подступы к Краснодару.
Генералы Бутлар и Пикерт бросили против них последние резервы. Но они уже ничего не решали. Падение Краснодара было даже не вопросом дней, а часов. Это становилось очевидным и для Штайна. Он пытался связаться с Гемприхом и получить разрешение на передислокацию группы в запасной район — в станицу Крымскую. Связь с Запорожьем отсутствовала, и он на свой страх и риск принял решение об эвакуации из Краснодара. Под грохот артиллерийской канонады и разрывы авиационных бомб Штайн довел до личного состава группы приказ о передислокации в станицу Крымскую и распорядился приступить к его выполнению немедленно.
Эвакуация группы походила, скорее, на паническое бегство. Петр вместе с Самутиным поспешно паковали картотеку на курсантов, агентов и передавали заместителю Штайна — оберлейтенанту Краузе. Вместе с картотекой в отдельные металлические ящики складывались отчеты разведывательно-диверсионных групп. Все это им предстояло вывезти подальше от линии фронта и не допустить, чтобы архив попал в руки советской военной контрразведки. К обеду они были готовы к отправке и ждали команды на погрузку, но ее не поступало. Штайн находился в штабе генерала Бутлара и выбивал транспорт для перевозки личного состава и документации в Крымскую.
Петр, оставшись один в кабинете, вскрыл тайник с материалами и поискал взглядом, во что бы их спрятать. На глаза попалась шинель. «Зашить под подкладку, — мелькнула было мысль, и тут его осенило: — Так близко к своим, как сегодня, ты еще не был. Всего несколько километров — и у них!»
Но в следующее мгновение его охватили горечь и досада. Бесперспективность и наивность этого порыва были очевидны.
«Но надо же что-то делать, — не хотел он с этим примириться. — Ачто, если… Нет, это невозможно! Нупочему? Бойко порядочный человек. Порядочный? Начальник типографии у фрицев?.. И что? Ты его не первый день знаешь. А если откажется?.. Возьмет, куда денется. Придут наши, и твои документы станут для него индульгенцией. А вдруг выдаст? Не должен, сына он им не простит. Все, другого варианта нет!» — решил Петр и, спрятав материал в папье-маше, бросился к выходу.
Отправляясь к Бойко, он опасался только одного — как бы не разминуться с ним. Несмотря на то что советские войска вплотную подошли к Краснодару, а их артиллерия подвергала постоянному обстрелу северо-восточные окраины, в городе все еще действовали комендантские патрули. Задержки для проверки документов делали затею Петра все более рискованной. Затянувшаяся отлучка из группы могла вызвать подозрение у Райхдихта, но для него он придумал отговорку — надо было забрать бланки документов, оставшиеся в типографии.
Знакомая повозка во дворе типографии рассеяла опасения Петра, что Бойко не окажется на месте. Его голос доносился из подвала. Вместе с рабочими он стаскивал туда печатное оборудование. Внезапное появление Петра вызвало у него неподдельное удивление.
— Здравствуй, Пантелеич, — приветствовал его Петр и, не давая опомниться, потребовал: — Пройдем к тебе, есть серьезный разговор.
Бойко безропотно подчинился. Они поднялись к нему в кабинет. Петр плотно прикрыл дверь, затем достал из кармана шинели папье-маше и, положив на стол, попросил:
— Пантелеич, возьми это и спрячь!
— Это? А зачем? — недоумевал Бойко.
— В нем лежат важные документы, — пояснил Петр.
Недоумение Бойко переросло в изумление. Он уже ничего не понимал и растерянно пробормотал:
— Какие документы? Для кого?
— Для нашей контрразведки, — прямо заявил Петр.
— Ка-кой?!
— Нашей, советской, — подтвердил Петр.
— Советской?! — повторил Бойко, и его глаза округлились.
— Тише, Пантелеич! Так передашь?
— Ты… ты разведчик?
— Это не важно. Сделай, что прошу. Не сегодня, так завтра наши будут в городе. Найди начальника военной контрразведки, передай ему документы и скажи, что Гальченко ждет связи. Запомни, Гальченко!
Тут уже Бойко вовсе потерял голову и беззвучно шлепал губами.
— Так ты понял, Пантелеич? — тормошил его Петр.