Поздний ужин начался при гробовом молчании и без Рейхера — тот спал крепким сном. Проверка, устроенная Штайном, вывернула всех наизнанку. Даже недалекому Белодеду стало понятно, что гитлеровцы смотрели на них, как на скотину, которую, когда приходило время, можно было безжалостно пустить под нож. И только появление на столе бутыли самогона оживило обстановку и развязало языки. Пили зло и без меры. За первой четвертью последовала вторая, а после ухода Петра ужин превратился в беспробудную пьянку.
Утром на зарядку Рейхер вышел в гордом одиночестве. Чуть позже к нему присоединился Петр. Остальные диверсанты после вчерашней попойки с трудом держались на ногах. Рейхер пришел в ярость, первыми ее жертвами стали Манько и Гуцаев. Они вообще не вязали лыка. Для них отрезвление началось не с огуречного рассола, а с зуботычин рассвирепевшего Рейхера. Под его рев те из диверсантов, кто еще мог двигаться, выволокли Манько с Гуцаевым из хаты и погрузили в подводу. Рейхер распорядился отвезти их в Крымскую на расправу Штайну.
Отправив штрафников, он принялся приводить в чувство остальных диверсантов. После отрезвляющего душа, устроенного на дворе у колодца, пропустил их через «мельницу».
Обнажившись до пояса, Рейхер играючи разминался с колесами от телеги, заменявшими ему гири, и бросал свирепые взгляды на штрафников. Его спина и грудь бугрились узлами тренированных мышц. Бывший чемпион Берлина по борьбе находился в блестящей форме.
Закончив разминку, Рейхер взялся за штрафников. Он не скупился на захваты и броски — они летали по двору, будто мешки с опилками. И только гигант Асланидзе попытался оказать сопротивление. Несколько минут между ними шла напряженная борьба. В конце концов, техника Рейхера одержала верх над грубой силой. Асланидзе был повержен. Бросив на него снисходительный взгляд, Рейхер приказал:
— Асланидзе! Тем, кто не протрезвел еще, по ведру воды! Затем все на завтрак.
— Яволь, герр лейтенант, — прохрипел тот и потащился к колодцу. Вслед за ним уныло потянулись остальные диверсанты.
Рейхер и присоединившийся к нему Петр возвратились в хату. Переодевшись, они сели за стол.
Завтрак подходил к концу, когда с улицы послышался шум подъезжающей машины и во двор въехал «опель». Из него выскочил Бокк. По его возбужденному виду можно было предположить, что на базе группы в Крымской произошло очередное ЧП. Рейхер было подумал, что информация о Манько и Гуцаеве уже дошла до Штайна, но ошибся. Внезапное появление Бокка не имело к ним никакого отношения. Причина заключалась в другом.
Накануне, во время допроса русского языка в тайной полевой полиции, были получены ценные сведения. Всех обстоятельств Бокк не знал, но то, что выдал пленный, представляло несомненный интерес и могло существенно облегчить проведение диверсионной операции в Туапсе. Язык, захваченный разведчиками четвертой горной дивизии, не являлся важной штабной шишкой: он был лишь «ванькой взводным». Главная его ценность заключалась в том, что несколько недель назад младший лейтенант служил в батальоне, охранявшем нефтетерминал в Туапсе.
Эта новость подняла настроение Рейхеру. После досадных проколов с Манько, Гуцаевым и Ромишвили удача, похоже, снова улыбнулась ему. Оставив за себя Асланидзе, он вместе с Петром отправился в Крымскую. Водитель выжимал из машины все, что можно, и ее, как лодку во время шторма, кидало из стороны в сторону на разбитых артиллерийскими тягачами и танками улицах станицы. Эта бешеная тряска продолжалась до тех пор, пока они не выехали на дорогу Краснодар — Новороссийск. Темная лента шоссе запетляла среди предгорий. Рейхер расслабился, прикрыл глаза и задремал. Петр отсутствующим взглядом скользил по унылому пейзажу, мелькавшему по сторонам.
До Крымской было рукой подать, когда у хутора Новоукра-инка из-за гор внезапно появились русские самолеты. Грозный гул мощных авиационных моторов в считаные секунды смел всех с дороги. Фридриху не нужно было давать команду. Он, опытный водитель, бывавший под бомбежкой не раз, успел высмотреть провал в ограде сада и направил туда машину. «Опель» подбросило на обочине, и Рейхер едва не протаранил головой лобовое стекло. Спасла реакция опытного борца — рука приняла на себя удар. Не обращая внимания на боль и, не дожидаясь остановки, он на ходу выскочил из машины и кинулся под ствол старой яблони. Вслед за ним, как горох, посыпались остальные.
В соседнем саду и прилегающему к дороге перелеску еще какое-то время звучали истошные команды, а затем их заглушил один всепоглощающий звук. Он плющил и вгонял в землю отчаянных храбрецов и последних трусов. Они были бессильны перед затаившейся смертью, что сотнями килограммов разрушительной взрывчатки в любую секунду могла обрушиться на головы.
Рейхер, Петр и Бокк напряженно всматривались в небо и с надеждой искали в нем свои самолеты, но они так и не появились. Русские бомбардировщики не меняли направления и строго, словно на параде, сохраняли дистанцию. Их хищные тени скользнули по лесной вырубке и нависли над дорогой. Рейхер от бессилия скрежетал зубами и грозил небу зажатым в руке парабеллумом. В это время где-то в районе Крымской запоздало тявкнули зенитки, и белые шары взрывов снарядов распустились в небе. Прошла минута-другая. Зенитки смолкли. Небо очистилось от разрывов. А темные, размытые силуэты самолетов уже напоминали стаю безобидных птиц.
На дороге снова все пришло в движение. Рейхер, отряхнув с куртки прошлогодние листья и грязь, направился к машине; за ним последовали Петренко и Бокк. Оставшиеся до основной базы группы километры они проехали без остановок.
На базе за прошедшее время ничего не изменилось. На пути к штабу их встретил дежурный и повел к бывшему овощехранилищу. В одной части его мрачных, сырых подвалов располагалось бомбоубежище, а в другой находились временная гауптвахта и тюремная камера. В последнее время она не пустовала — работы у Райхдихта хватало.
Дежурный, уверенно ориентировавшийся в полумраке, царившем в коридоре, через десяток метров остановился у металлической двери, открыл ее, и Рейхер с Петром вошли в камеру. Тусклый свет керосиновой лампы придавал ей зловещий вид. Штайн с Райхдихтом сидели за столом и копошились в какой-то папке. У противоположной стены виднелись две тени. Угловатая — фельдфебеля Кугла, переводчика и по совместительству палача. Он нарочито медленно раскладывал на столе свой пыточный арсенал. Рядом, шатаясь, с трудом держался на ногах пленный. На его лице и обнаженной груди темными пятнами и рубцами проступали следы недавних пыток.
Штайн обернулся на скрип двери. Увидев Рейхера и Петр енко, кивнул головой и указал на лавку. Они не стали задавать вопросов и молча наблюдали за приготовлениями к допросу пленного. Кугл закончил свои устрашающие манипуляции и вопросительно посмотрел на Штайна. Тот щелкнул пальцами, и он потянулся к щипцам. Пытка на этот раз не понадобилась — пленный младший лейтенант задрожал от предчувствия нечеловеческой боли и взмолился:
— Н-не надо! Я-я все скажу.
Кугл остановился и оглянулся. Штайн сделал отмашку и пригрозил пленному:
— Не вздумай врать!
— Я все скажу. Все. Только не надо пытать, — взмолился он.
— Фамилия, звание, должность, место дислокации части… — начал гвоздить его вопросами Штайн.
Пленный с большими паузами, глотая слова, отвечал на них сбивчиво. Райхдихт, склонившись над протоколом допроса в тайной полевой полиции, сверял ответы. Новые показания не отличались от старых. Они не представляли интереса для Рейхера, и он вопросительно посмотрел на Штайна. Тот продолжил допрос:
— Когда тебя отправили из Туапсе?
— Шестого… Нет, седьмого февраля, — тут же поправился пленный.
— Какие объекты охранял?
— Железную дорогу и тоннели.
— А порт, нефтетерминал?
— Их тоже, но реже, когда мой взвод подменял первый.
— Расположение постов знаешь?
— Э-э… Постараюсь вспомнить.
— Подойди сюда и укажи! — потребовал Штайн.
Кугл положил щипцы на верстак и вытолкнул пленного на середину камеры. С трудом удерживая равновесие, он просеменил к столу. Райхдихт ногой пихнул к нему табуретку, а сам зашелестел бумагами в папке. Пленный не решился сесть и вопросительно посмотрел на Штайно. Тот кивнул головой. Он тяжело опустился на табуретку и застыл в ожидании очередных вопросов. Райхдихт разложил перед ним фотографии аэросъемки туапсинского морского порта, железнодорожного узла и прилегающих к ним территорий. Они были хорошего качества, но пленный никак не мог найти нефтетерминал и растерянно смотрел то на фотографии, то на Штайна. Тот начал терять терпение; и здесь на помощь пришел Рейхер. Его палец уверенно ткнул в темную нитку железной дороги, уходившую от порта к подножию горы.
Пленный встрепенулся, склонился над фотографией и, сориентировавшись, стал давать пояснения. Петр внимательно вслушивался в его сбивчивую речь и одновременно наносил на планшет схему размещения постов, инженерных заграждений, огневых точек и прожекторных установок. Особо ценными оказались сведения, касавшиеся расположения скрытых дозоров и минных полей.
К концу допроса перед гитлеровцами предстала впечатляющая система охраны туапсинского нефтетерминала, и им стало окончательно ясно, почему предыдущие диверсионные группы терпели неудачу. Как с воздуха, так и с земли объект был практически неуязвим.
Показания пленного лишний раз убедили Штайна и Рейхера в том, что задача, поставленная адмиралом Канарисом, если и могла быть выполнена, то только самой большой ценой. Они уныло смотрели на испещренную цветными кружками и стрелами схему, нарисованную Петром, и не находили решения. Затянувшееся молчание нарушил грохот рухнувшего на пол тела. Пленный не выдержал напряжения и потерял сознание. Кугл дернулся к ведру с водой.
— Это лишнее Курт. Из этого мешка с дерьмом уже ничего не выжать, — остановил его Штайн и затем предложил: — Господа, пройдем в штаб и там обсудим ситуацию.
— Господин оберлейтенант, а что делать с пленным? Возвращать в полицию? — поинтересовался Кугл.