Штольце налетел на них подобно урагану. Отказавшись от завтрака, накрытого Шойрихом в столовой, он взялся за жесткую проверку. Первым делом отстранил от должности Штайна и до окончания расследования не разговаривал с ним. Опытные разыскники и офицеры гестапо немедленно принялись за поиск пропавших документов и агента НКВД. Круговорот допросов, обысков и очных ставок втянул в себя не только инструкторов, но и офицеров штаба.
К исходу вторых суток появились первые результаты. В классе подготовки радистов гестаповцы обнаружили тайник, а в нем часть пропавших документов. За этой находкой немедленно последовали аресты.
Громом среди ясного дня явилось разоблачение старого, казалось бы, проверенного вдоль и поперек, инструктора Старовойта. Сначала он упорствовал на допросах и отрицал явные улики — фотографии диверсантов, найденные в его комнате, но в руках гестаповцев сломался и поплыл. След от него привел к трем курсантам, и к ужасу Райхдихта, в группе обнаружилась вражеская резидентура.
Штольце приказал всех четверых арестованных отправить под усиленным конвоем в Берлин.
На следующий день Полтаву покинули Штайн и Райхдихт; им предстояло давать показания специальной комиссии Канариса. Краузе получил взыскание, но остался на месте. Самохин, Петренко и Коляда отделались лишь испугом и вышли из-под ареста.
После завершения проверки осиное гнездо абвера в Во-роновицах еще около месяца лихорадило. Во второй раз Петру удалось одним ударом парализовать деятельность группы. Мало-мальски наладить работу Краузе сумел только в июле: за линию фронта отправились первые три группы, две из них успешно легализовались и приступили к работе. Но в августе, после мощного наступления советских войск под Курском и Орлом, стало не до шпионских дел.
К осени сорок третьего года положение гитлеровских войск на Украине значительно ухудшилось. Под ударами Красной армии они оставили Донбасс. Фронт стремительно откатывался на запад. В двадцатых числах сентября передовые части 13-й и 60-й армий 2-го Украинского фронта форсировали Днепр и закрепились на правом берегу.
Грозный гром артиллерийской канонады был слышен в Вороновицах. Командование группы сидело «на чемоданах» и ждало команду на эвакуацию. Петр решил воспользоваться этим, чтобы выйти на связь со своими. Его рапорт к руководству группы с просьбой отпустить на несколько дней, чтобы перед отъездом повидаться с родителями, проживавшими в Полтавской области, был удовлетворен. По мнению Краузе, заслуженный ветеран, за спиной которого была не одна ходка в тыл к красным, своей добросовестной службой заслуживал этого, как никто другой.
25 сентября 1943 года Петр, спрятав под подкладкой плаща материалы на личный состав абвергруппы-102, копии бланков, оттиски печатей и штампов, покинул Вороновицы и направился на восток. Спустя сутки он перешел линию фронта на участке 57-го стрелкового корпуса, у села Бряусовка. Видимости в густом тумане не было никакой, и ему приходилось ориентироваться по звукам перестрелки. Они становились все тише и вскоре не стали слышны совсем. Петр уже начал опасаться, что сбился с пути, когда требовательный окрик заставил его остановиться. Из полумрака проступили два серых силуэта.
— Стою! — откликнулся Петр. — Не стреляйте!
— А ты не дергайся! — приказал старший патруля.
Патрульные приблизились к Петру. Луч фонаря обшарил его с головы до ног. Полувоенная одежда и шмайсер за спиной во фронтовой полосе у кого угодно могли вызвать подозрение. Старший патруля — младший сержант — подошел ближе, повел стволом автомата и потребовал:
— Покажи документы!
Петр замялся: удостоверение старшего инструктора абвер-группы-102 — не тот документ, которым без риска для жизни можно было размахивать перед лицом патруля, — и попросил:
— Проводи к командиру.
— Мы не на свиданке, чтоб гульки гулять, — с ехидцей заметил младший сержант.
— Мне не до шуток. Веди к командиру!
— У нас их много.
— Веди, там разберемся, — потребовал Петр.
— Не там, а здесь! А ну, руки за спину и топай вперед! — прикрикнул младший сержант, для убедительности передернул затвор, а напарнику приказал:
— Паш, шмайсер у него забери!
Петр подчинился. Под конвоем его доставили в полевую комендатуру и провели в кабинет начальника. Капитан, небольшого роста, кряжистый здоровяк с землистым от хронической бессонницы и усталости лицом, оторвал взгляд от документов, прошелся по Петру, остановился на младшем сержанте и спросил:
— В чем дело, Марков?
— Да вот, товарищ капитан, до командира просится.
— Какого?
— Не говорит.
— Кто такой?
— Не представился.
— А где документ?
— Нет.
— Та-а-к, — протянул капитан, встал из-за стола, подошел к Петру и, вперившись в него взглядом, спросил: — И что ж ты за птица такая?
— Мне бы кого-нибудь из особого отдела, — не стал объясняться Петр.
— Особого отдела? Смерша? — переспросил капитан и, переглянувшись с младшим сержантом, язвительно заметил: — А чем я не устраиваю?
— Устраиваете, товарищ капитан, но мне нужен особист, а лучше — начальник.
— Ах, начальника тебе подавай! — неприкрытая угроза прозвучала в голосе капитана, и он приказал: — Марков, обшарь его!
— Не надо. Я сам, — остановил Петр, достал из кармана удостоверение сотрудника абвера и передал ему.
Комендант склонился к лампе, его глаза округлились, и он вскрикнул:
— Тут же по-фрицевски!
— Абвер, — пояснил Петр.
— Так ты фриц?
— Русский, русский! Вызывай особиста, капитан. Это очень важно. У меня времени нет. Там ждут, — начал терять терпение Петр.
— Важно? Ты… — в глазах коменданта промелькнула смутная догадка, и он потянулся к трубке полевого телефона, ворчливо бормоча, — черт-те что творится. Фриц мной командует. Третий год воюю, но такого еще не бывало.
В комнате какое-то время были слышны лишь прерывистое дыхание и треск в мембране, затем последовал громкий щелчок и в трубке раздался молодой и бодрый голос.
— Здравствуй, Георгия! Как говорится, кому не спится в ночь глухую: часовому, разведчику и…
— Петрович, мне не до шуток. Тем более уже утро. Понимаешь, тут такое дело, не знаю, как и сказать… — комендант замялся.
— Говори как есть, — и нотки смеха пропали в голосе контрразведчика.
— Мои хлопцы привели то ли шпиона, то ли… Короче — он из абвера.
— Да ну? — удивился собеседник, а затем в голосе появился металл. — Почему сразу не доложил?
— Вот и докладываю. Только что взяли, еще тепленький, — не удержался прихвастнуть комендант.
— Отлично! Молодец! — пророкотало в трубке.
— Капитан, ты что несешь? Какой еще тепленький? Я сам пришел! — возмутился Петр и двинулся на него.
— Стоять! — сорвался на крик комендант и хватился за кобуру.
— Дурак!
— Чего?
— Дай поговорю с особистом! — Петр протянул руку к телефонной трубке.
— Я тебе поговорю! Ты у меня сейчас соловьем запоешь!
— Идиот! Воды выпей…
— Я тебе попью! На всю жизнь нахлебаешься, — взбеленился комендант.
Особист уже ничего не мог понять, его голос надрывался в трубке:
— Георгия, ты что несешь! Вы что там с комиссаром пере-жрались?
В кабинете шла яростная возня. Петр пытался перехватить у коменданта трубку. Тот, рассвирепев, выхватил из кобуры пистолет. На помощь емупришли патрульные. Опрокинув Петра на пол, они связали ему руки.
— Георгия? Георгия? Ты что там, охерел? За самоуправство пойдешь под трибунал! Немедленно тащи его ко мне! — грозился в трубке голос.
Комендант опомнился, тяжелым взглядом окатил Петра, затем распахнул окно и позвал:
— Дежурный, ко мне!
В коридоре послышался топот ног, и в кабинет вбежал запыхавшийся разбитной сержант. Стрельнув взглядом на арестованного, он остановился на начальнике. Тот спрятал пистолет в кобуру и буркнул:
— Отведи этого к особисту.
— В Смерш, что ли? — переспросил.
— Глухой, что ли? Я сказал, к особисту!
— Есть! — ответил сержант и прикрикнул на арестованного. — Топай вперед!
Петр нагнул голову, чтобы не удариться о косяк, и вышел во двор. Дежурный по комендатуре пристроился за спиной и криками «Налево», «Направо» направлял движение. Позади них, пыхтя и матерясь, тащился капитан. Они прошли через всю деревню, в конце улицы свернули к неприметному, затерявшемуся в глубине сада, дому. Навстречу из кустов вынырнул часовой и преградил путь. Капитан назвал пароль, часовой отступил в сторону, и они поднялись на крыльцо.
Дежурный остался караулить у двери, а комендант с Петром вошли в дом. Обстановка в нем мало чем отличалась от той, что была у армейских офицеров. В углу стоял деревянный топчан, рядом находился чудом уцелевший шкаф, завершали обстановку две табуретки и стол. В полумраке, царившем в комнате, трудно было разглядеть хозяина. Он не выходил на свет и какое-то время внимательно рассматривал Петра и потом кивнул коменданту:
— Садись, Георгия!
— Спасибо, Петрович, сесть я всегда успею, за вами не заржавеет, лучше присяду, — хмыкнул капитан, сел на табуретку и положил на стол документ Петра.
Лейтенант-контрразведчик внимательно осмотрел удостоверение и с улыбкой заметил:
— Ну наконец у вас в абвере научились «липу» клепать, так сразу и не заметишь.
— Не у нас, а у них, там тоже не дураки работают, — в тон ему ответил Петр.
Усмешка моментально исчезла с лица лейтенанта и в голосе зазвучала угроза:
— Итак, что ты, такой умный, хотел сказать офицеру контрразведки?
— Сначала руки развяжите, — потребовал Петр.
— Еще чего! Они языку не мешают, — съязвил еще не остывший комендант.
Лейтенант пристально посмотрел в глаза Петра и распорядился:
— Ладно, Георгин, не упирайся. Куда он от нас денется, развяжи.
Тот неохотно достал нож и разрезал веревки. Но Петр не спешил говорить, размял затекшие кисти и попросил:
— Дайте, что-нибудь острое.
— Петрович, нет, ты только посмотри на эту наглую морду? Совсем оборзел. Он же, гад, нам глотки порежет! — задохнулся от возмущения капитан.