Последнее в подтверждении не нуждалось: было видно, что для продавца шестеренок репутация – это все.
Господин Когвилл яростно сопел, ожидая продолжения. Он понимал, что с угрозами пока стоило повременить – с этим человеком в черном цилиндре и защитных очках, купленных явно в какой-то модной лавке, чтобы они подходили к костюму, было не все так просто. И дело даже не в официальных бумажках с Полицейской площади.
– На ваших плакатах указано, что у вас можно купить все виды шестеренок, – сказал доктор Доу.
– Так и есть! – рявкнул господин Когвилл, уперев кулаки в прилавок.
– И видимо, вы этим предполагаемым обстоятельством очень гордитесь.
– Предполагаемым? – гневно выдохнул хозяин лавки.
Джаспер испугался, что этот неприятный человек сейчас набросится на дядюшку. Сам же Натаниэль Доу был, как всегда, холоден – может, даже чуточку холоднее обычного – и маниакально спокоен.
– Как вы отнесетесь к тому, что, выйдя за порог этого гостеприимного места, я стану всем и каждому рассказывать, что ушел отсюда ни с чем, что ваши объявления лгут, а сами вы… как там у вас написано?.. шарлатан, которому не стоит верить?
– Это будет наглой клеветой и ложью!
– Разумеется. Если я уйду отсюда с шестеренкой. Вот только я очень сомневаюсь, что у вас найдется то, что я ищу.
Господин Когвилл улыбнулся так широко и самодовольно, что стало видно желтоватую слюну, просочившуюся через щели в его зубах.
Все мысли хозяина лавки отразились у него на лице. Он решил, что этот тип, заявившийся к нему в лавку и посмевший ему угрожать, сам загнал себя в угол, ведь все знают, что в «Когвилл и сыновья» есть все шестеренки! А те, которых нет в наличии, всегда можно заказать, учитывая наработанные за десятилетия связи с фабрикантами и мастерами шестереночного дела во многих городах.
– Так какую шестеренку вам завернуть, сэр? – с ложной любезностью и наигранной вежливостью спросил хозяин лавки. – Уже определились?
Он ожидал, что посетитель смутится, но не тут-то было:
– Да, конечно. Я бы хотел купить «Звезду Ззанрад», и аккуратно заверните ее в один из ваших удобных конвертиков.
Господина Когвилла перекосило. Он замер со все еще натянутой улыбкой, вот только в глазах его эмоции прыгали и мельтешили, как дрессированные блохи в блошином цирке. Этот мерзавец в черном цилиндре обыграл его! И как он узнал о существовании «Ззанрад», о которой во всем городе осведомлено не более дюжины человек?! Снятая с производства полторы сотни лет назад легендарная шестеренка, которая является пределом мечтаний всех связанных с зубчатыми колесами… Разумеется, у него в лавке ее не было и быть не могло.
Натаниэль Доу продолжил, увидев реакцию, которую и ожидал:
– Итак, очевидно, что ваши громкие заявления с плакатов всего лишь… как это говорится? – Он повернул голову к племяннику.
– Пшик! – радостно подсказал Джаспер. Ему всегда доставляло невероятное удовольствие наблюдать, как дядюшка ставит на место злобных людей, которые привыкли вести себя по-свински с теми, кто не может им ничего сделать.
– Вот именно, – кивнул доктор. – Так что я нисколько не солгу, рассказывая всем кругом, что у вас не все шестеренки на месте. Или же вы мне просто расскажете то, зачем я пришел, и я тут же удалюсь отсюда, удовлетворенный посещением вашей лавки и личным обслуживанием… того самого господина Когвилла, который ни в коем случае не шарлатан.
– О чем вообще идет речь? – глухо спросил господин Когвилл, понимая, что все рассказать этому типу – простейший и самый надежный способ от него избавиться.
– Человек в полосатом пальто, пришедший к вам в день туманного шквала. Что он искал?
Господин Когвилл снова опустил на глаза свои очки и, убрав в стороны ювелирные линзы для мелких шестеренок, надвинул стеклышки для чтения. Склонившись над толстой книгой учета, перевернул несколько страниц.
– «Фредерик Фиш, – прочитал он, отыскав нужную запись. – Тонкие Зубчатки Краудхью. Две дюжины. Предоплата внесена. Заказ средней срочности».
– Средней срочности? То есть он не торопился?
– О, он весьма торопился, – ответил господин Когвилл. – Но все заказы «особой срочности» клиентов для нас – это «средняя срочность». Мы не собираемся бегать и прыгать по чьему-то там указанию: мы лучшая лавка шестеренок в городе. Обождут, ничего с ними не станется.
– А для чего нужны такие шестеренки? – спросил Джаспер.
Хозяин лавки поморщился, не желая отвечать мальчишке, но тем не менее пробубнил:
– В основном используются в аэронавтике. И не нашей.
– Что это значит? – спросил доктор Доу.
– Эти шестеренки делают лишь на фабрике «Краудхью» в Льотомне. И используют их, соответственно, в основном там.
– Льотомн, значит… – задумчиво проговорил Натаниэль Доу.
Чаще всего в Габене при упоминании города Льотомн у людей в ходу были лишь две реакции: презрительно-снисходительное «Гм, Льотомн…» или мечтательно-мурлыкающее «М-м-м… Льотомн…». Из здешних мало кто бывал в Льотомне, но при этом многие искренне верили историям, которые ходили о так называемом Странном городе. Льотомн был известен тем, что там всегда осень, что там разговаривают коты и что он битком набит чудаками различных мастей.
Доктор Доу не был уверен в правдивости всех слухов о Льотомне (может, про осень и котов – это все выдумки), но то, что там хватает одиозных, экстравагантных, экспрессивных и в чем-то даже ненормальных личностей, он знал точно. Порой указанные личности притаскивали с собой часть своей сумасшедшинки всюду, где бы ни появились. Иногда они появлялись в Габене.
Сам доктор Доу считал жителей Льотомна по большей части легкомысленными и витающими в облаках, а еще склонными к домашней тирании (его экономка когда-то давно приехала в Габен именно оттуда).
– Этот ваш носатый… друг – странная, очень странная личность, – добавил господин Когвилл. – Недаром ему была нужна шестеренка, которую можно достать только в Льотомне. В том городишке даже зубчатые колеса свихнувшиеся, скажу я вам. И ведут они себя не по правилам верчения-кручения. Не удивлюсь, если и сам носатый оттуда – ну, либо оттуда, либо сбежал из лечебницы для душевнобольных «Эрринхауз». Все разговаривал со своей сумкой…
– С сумкой?
– Да, расхаживал у тех вот мелкозубых красоток, – хозяин лавки ткнул рукой в шестеренки, лежавшие на подставке справа от стойки, – и бубнил себе под нос. Думал, будто я не слышу. Просил свою сумку набраться терпения. Говорил ей, сумке то бишь, что она – его любимая балерина, представляете? Что тут скажешь, совсем спятил.
– Что? – Доктор вздрогнул и изменился в лице – хотя из-за шарфа и очков этого никто не заметил. – Балерина? Вы уверены, что он сказал именно это?
– Ну да. Я еще подумал, какая странность.
– Он не говорил, куда пойдет? – с едва уловимым волнением спросил Натаниэль Доу. Джаспер удивился – подобные нотки в голосе дядюшки он слышал очень редко. – Ничего такого? Может быть, адрес оставил, куда написать, когда заказ будет выполнен?
– Никакого адреса этот Фиш не оставил. Он должен был прийти сюда. И он… он уже, видимо, приходил… – Господин Когвилл опустил взгляд в записи. – Судя по указанному здесь времени, вчера, перед самым закрытием. За стойкой стоял один из моих сыновей: тут в графе есть пометка в виде шестеренки – это значит, заказ вручен покупателю.
Хозяин лавки с грохотом захлопнул книгу учета и поднял раздраженный взгляд на посетителей.
– Больше я ничего не знаю. Вы довольны? Еще что-то вызнать желаете или, может, уже сделаете одолжение и выйдете вон?
– Дорогу! Дорогу! Полиция едет! Вы что, ослепли?!
Констебль Бэнкс, клаксонируя и разгоняя прохожих, несся на своем самокате по тротуару Твидовой улицы.
Пару раз избежать попадания под два безжалостных самокатных колесика кое-кому удалось лишь чудом. Но констеблю было все равно – у него на пути возникали какие-то совершенно бессмысленные никчемные личности, и город ничего не потерял бы от их исчезновения. Кто знает, может, они перестали бы захламлять собой улочки, и в этой тесной конуре, Саквояжне, стало бы хоть чуточку легче дышать.
Несмотря на все жалобы на устаревшее (в понимании Бэнкса) служебное средство передвижения, управлялся с ним толстый констебль превосходно. Отталкиваясь время от времени от тротуара ногой и привычно распределяя вес (по половинке пуза симметрично на каждую из сторон самоката), он почти не крутил руль – пусть крутят свои рули ленивые прохожие.
И хоть Неспешность могла бы стать вторым именем констебля Бэнкса (если бы его вторым именем было не Томмер), сейчас от того, насколько быстро он доберется до вокзала, зависело многое. В эти мгновения он впервые жалел, что ко многим полицейским постам в Тремпл-Толл не подведена сеть пневматической почты, и теперь из-за этого ему нужно было тратить драгоценное время.
Он знал, где обретается описанный мистером Перабо человек, но идти к нему в одиночку не решился. С этим – язык не повернется сказать – почтенным джентльменом разговора бы не вышло, и уж приходить к нему следовало подготовленным и с надежным напарником. Ну… или хотя бы с таким напарником, как Хоппер.
Твидовая улица закончилась, и констебль Бэнкс выехал на шумную, гомонящую Чемоданную площадь.
На станции, лениво заполняясь, стоял омнибус маршрута «Вокзал – Гвардейский парк». На швартовочную площадку дирижаблей вышла причальная команда, командир с биноклем глядел в небо – видать, или «Фоннир», или «Бреннелинг» как раз волочил свою вялую тушу к вокзалу.
На Чемоданной площади Бэнкса хорошо знали – с его приближением стихали разговоры, уличные мальчишки пятились и забивались в норы, а воришки вроде Джимми Стиппли принимались нервно закуривать, поспешно достав свои руки из чужих карманов.
Сейчас Бэнксу не было до всего этого дела. Преодолев площадь, констебль заехал в здание вокзала и, минуя сонных (они всегда такие, когда речь идет о том, чтобы почтительно расступиться с приближением представителя закона) отбывающих и прибывающих, подкатил к полицейскому посту.