– Все верно, мистер Портер, – прошептала мисс Кэрри́ди. – Вы помните, я говорила вам, что задыхаюсь здесь? – Она обвела конторский зал презрительным взглядом. – Мне нужно было выбраться отсюда. Наверх. И я попала наверх… Вы позволите?
Мистер Портер отошел в сторону, выкатив за собой тележку с покачнувшимся растением.
Мисс Кэрри́ди прошла в лифт, уселась на диванчик, вальяжно закинула ногу на ногу и толкнула рычаг.
Двери закрылись.
Дверь дома № 14 в переулке Гнутых Спиц распахнулась, и констебль Хоппер выбежал под открытое небо. Расталкивая прохожих и громыхая на весь квартал: «Дорогу! Дорогу! Полиция торопится!» – он ринулся вниз по улице, в сторону вокзала.
А ведь утро начиналось так буднично…
Констебль Хоппер проснулся в шкафу от того, что его ударила по макушке вешалка, сорвавшаяся с перекладины от стука в дверь спальни. Стучала Лиззи.
– Хмырр! Пора вставать! Опоздаешь на службу!
– Да-да…
Констебль выбрался из шкафа и переместился на кровать – проклятый лунатизм!
– И не вздумай продолжить дрыхнуть! – прикрикнула из-за двери сестра. – Почтальон уже принес газету! Завтрак на столе!
Хоппер зевнул так широко, будто пытался втянуть в себя всю комнату. Как всегда поутру, он принялся вспоминать, что же ему снилось. На этот раз он видел во сне вытащенный на берег старый буксир и разгневанное существо с рыжими волосами по имени Гилли Уортон. Когда вешалка упала ему на голову, ему показалось, что это Гилли чем-то его стукнула.
Утро всегда было самой тоскливой частью дня для констебля Хоппера, а сейчас к обычной утренней никчемности добавились горестные мысли о том, что у него нет ни одной идеи, как изменить к себе отношение этой изумительной девушки с канала. Она его ненавидит. И возненавидит во много раз сильнее, если узнает, что он полицейский: у жителей трущоб к представителям закона крайне непочтительное и, можно даже сказать, презрительное отношение.
– Хмы-ырр! Завтрак!
Хоппер нехотя оторвался от кровати и, почесывая бок, двинулся к лестнице.
– Только бы не гренки, только бы не гренки, – взмолился он шепотом.
Конечно же, войдя в кухню, Хоппер обнаружил дымящиеся и копченые, как сердца кочегаров, гренки. Они у Лиззи получались невыносимо ужасными – сестра их готовила при помощи утюга.
Хоппер не смог выбрать, что сделать в первую очередь – поморщиться или зевнуть, – и его лицо сделало все одновременно, сотворив дикую гримасу аборигенов из людоедских племен с какого-нибудь острова в океане.
– Принесли газету, – напомнила Лиззи, с добродушной улыбкой глядя на брата. – Тебе сколько гренок? Две или три? Эй, ты куда?
Хоппер попятился из кухни и натолкнулся на стул, на котором стоял старенький пневмоуборщик. Махина задребезжала, наполнив дом, да и утро в целом, суматошностью.
– Включу сигнал на пневмопочте, – невнятно забормотал Хоппер, усмиряя медный аппарат и пытаясь понять, откуда отвалилась большая круглая деталь, когда он его задел. – Может, там что-то пришло…
Засунув непонятную деталь под крышку пневмоуборщика, констебль вошел в прихожую, открутил вентиль на почтовой трубе, и в тот же миг дом прорезал пронзительный свист: пришла капсула с посланием.
И именно то, что Хоппер обнаружил в этой капсуле, заставило его сорваться с места наподобие выпущенной из револьвера пули, лихорадочно нацепить форменные штаны и накинуть сверху мундир. Он впрыгнул в башмаки… потом перевпрыгнул (башмаки оказались не на ту ногу) и принялся поспешно завязывать шнурки.
Из кухни появилась Лиззи.
– Что творится, Хмырр?
– Мы нашли их! Нашли их! Повышение не за горами, Лиззи! – возопил Хоппер, поцеловал сестру в щеку и покинул дом. Он так торопился, что забыл про шлем, забыл натереть башмаки ваксой, он даже забыл свою дубинку.
Лиззи выбежала за братом.
– Хмы-ы-ырр! – крикнула она ему вслед. – Не такие уж они и невкусные! Ну и ладно, сама съем все гренки!
Лиззи обиженно махнула сложенной газетой, которую держала в руке, и вернулась в дом.
А Хоппер тем временем несся по улице так, что ветер свистел в ушах. Дело не терпело отлагательств, ведь Бэнкс сообщил ему, что знает, где именно спрятаны похищенные Фишем деньги! Более того, толстяк прямо сейчас был всего в паре шагов от них…
Что ж, если бы Хоппер так не торопился и сел позавтракать, он непременно увидел бы в газете огромный заголовок на всю передовицу:
«УКРАДЕННЫЙ МИЛЛИОН ВЕРНУЛСЯ К ВЛАДЕЛЬЦАМ!»
Но Бэнкс прислал ему записку, и он уже ни о чем другом не мог думать. Какой там завтрак! Какая там утренняя газета! Чуть-чуть терпения и рассудительности могли бы избавить его от множества последующих разочарований. Но с рассудительностью – и это все знают – констебль Хоппер был на «вы».
Добрался до канала он довольно быстро. Сперва добежал до станции «Пожарная часть», где, насквозь мокрый и запыхавшийся, ввалился в трамвай, следующий в сторону Фли. Затем были десять минут в пути и краткое, но очень эмоциональное переругивание с трамвайщиком: «Я вообще-то представитель закона, понял?! А констебли не платят в городском транспорте! Ах, тебе без шлема не видно, что я, трамвайная крыса, констебль?! Да не я трамвайная крыса, а ты трамвайная крыса!» Сойдя на станции «Мост Ржавых Скрепок», Хоппер понесся на север через лабиринт Тупиков, пока наконец не оказался у разрушенного Носатого моста.
Канал Брилли-Моу по раннему времени был тих, даже ветер словно бы уснул. Вода застыла, походя на тонкую смоляную пленку. Противоположный берег, где раскинулся Тремпл-Толл, тонул в сизом тумане, а вырастающие из него дома напоминали кривые порченые зубы бродяги. Свет в окнах не горел, лишь над одной из крыш одиноко проглядывала рыжая точка – фонарь на воздушном шаре мистера Баллуни. Зрелище это было тоскливое и угрюмое…
Хоппер поежился и огляделся.
Бэнкс уже был здесь. Как и отчего-то младший констебль Дилби. Они стояли на берегу, у самой кромки чернильной воды. Между ними расположился странный механизм с дюжиной поршней, какими-то колесами и ременными передачами. В топке чуть теплился огонь, котел едва-едва нагрелся, и машина негромко ворчала.
– Только не говори, что она снова отключила сигнал на пневмопочте, – проворчал Бэнкс, когда напарник подошел. Толстяк держал в руках какие-то схемы, на которых был изображен… автоматон?
– Доброе утро, мистер Хоппер, – приветливо улыбнулся младший констебль Дилби.
Хоппер недолюбливал Дилби за трусоватость и общую нескладность. Тот служил в Доме-с-синей-крышей уже три года, но так и не продвинулся по карьерной лестнице – даже до регулярного констебля. А все потому, что предпочитал отсиживаться в архиве на Полицейской площади и никогда не участвовал ни в арестах, ни в рейдах, – за все время он даже никого ни разу не огрел дубинкой по голове. Хоппера раздражали глуповатое добродушие Дилби, его простецкое лицо, слегка похожее на блин с неровными краями, его соломенные волосы и курчавые бакенбарды в придачу. Все это (а особенно бакенбарды) делало Дилби, в понимании Хоппера, плохим констеблем. И тем не менее тот нередко бывал для них с Бэнксом полезен: к примеру, совсем недавно Дилби поделился с опальными констеблями материалами следствия по ограблению банка. Но что он сейчас здесь делает? Отчего Бэнкс подключил его к поиску денег?
– Э-э-э… Бэнкс, – начал Хоппер, – тебе не кажется, что мы бы справились и без Дилби?
Дилби, казалось, нисколько не обиделся на его слова: он просто смотрел на него своим глупым взглядом.
Бэнкс лишь отмахнулся:
– Он нам нужен.
– Что ты задумал?
Хоппер настороженно оглядел странное приспособление.
– Мы спустимся вниз, – с широкой зловещей улыбкой сообщил толстяк и, опустив взгляд, вернулся к изучению схемы.
– Вниз – это куда?
– Туда. – Бэнкс ткнул рукой, указывая на черную гладь канала.
Хоппер решил было, что ослышался.
– Что?
– Шнырр Шнорринг сказал, что Фиш погружался на дно в субмарине, пока его не выловили субчики из банка. Смекаешь, к чему я клоню?
Хоппер протестующе замахал руками.
– Ни за что! Я туда не полезу!
– Еще как полезешь! – рявкнул толстяк, гневно нахмурив брови. – Ты ведь хочешь найти… э-э-э… – он искоса поглядел на Дилби, который внимал каждому его слову, – важные улики?
– И с чего ты взял, что… гм… важные улики находятся там?
Бэнкс подбоченился.
– Сам подумай. Где же им еще быть? Лучше места просто не представить. Так что не спорь и полезай в свой костюм.
«Что еще за костюм?» – подумал было Хоппер, а затем обругал свою традиционную утреннюю невнимательность, поскольку только сейчас заметил, что напарник одет очень странно.
Бэнкс был облачен в мешковатый серый комбинезон, соединенный с тяжелыми громоздкими башмаками; на плечах у него поблескивала медью манишка-воротник, к которой должен был крепиться шлем. К слову, сам шлем – здоровенный проклепанный шар с иллюминаторами – стоял рядом. Тут же был и второй такой шлем, возле которого бесформенной грудой лежал еще один комбинезон.
Хоппер запоздало понял, что на схеме у Бэнкса вовсе никакой не автоматон – там сам Бэнкс в водолазном костюме!
– Что там с помпой, Дилби? – справился толстяк.
– Работает, сэр: ворчит – не ругается.
– Отлично. – Бэнкс поглядел на ошарашенного Хоппера. – Чего встал? Полезай в костюм!
Хоппер забурчал себе под нос, что он думает об авантюрах напарника, и принялся облачаться. С помощью Дилби он влез в комбинезон и башмаки, и младший констебль один за другим затянул все ремни.
– Не переживайте, мистер Хоппер, – воодушевленно проговорил Дилби. – У нас есть схема, куда что крепится, а мой дядя – он служит на барже у керосинщика Томпсона – сказал, что здесь ничего сложного…
– Да, и передай дяде, – вставил Бэнкс, – что мы закроем глаза на его подпольную продажу консервов не навсегда, а только на месяц. Это справедливая плата за то, что он одолжил нам все это… кхм… оборудование.