Доктор сразу же понял, что произошло, и бросил быстрый взгляд на журнальный столик – на нем лежала одинокая скомканная обертка от шоколадки. Он ведь оставил посылку от Фиша на какую-то минуту! Как это возможно?!
Полли Трикк подлетела к нему.
– Какой замечательный вкус! Какой замечательный день! И какой замечательный вы, доктор!
Он не успел опомниться, как она поцеловала его в щеку и продолжила кружиться по гостиной, что-то напевая.
Натаниэль Доу застыл. Всего на мгновение…
– Подлый Фиш, – прошептал он, развернулся и направился в свой кабинет. Нужно было исправить кое-что в письме. Нет, будет лучше, если он еще раз полностью его перепишет.
Доктор Доу неожиданно почувствовал странное недомогание и схватился за перила. Сердце колотилось как безумное…
Он обернулся и поглядел на кружащуюся по гостиной Полли.
– Мы прибыли, мадам! – сообщил человек за рычагами. – Хартвью, дом номер двадцать семь.
Мисс Кэрри́ди вышла из черного в тонкую белую клетку экипажа, ступив на замусоренный тротуар Тремпл-Толл.
Улица Хартвью соседствовала с Бремроук, самой широкой улицей Саквояжного района, и, как это часто и бывает, походила на ее изнанку. На тротуаре грызлись две облезлые, покрытые оспинами собаки, повсюду валялись ржавые консервные банки и обрывки газет, там и здесь бегали крысы. Прямо из стены дома, в нескольких шагах от того места, где остановился экипаж, отрастал цилиндрический бак с коптящими трубами, выплевывающими в воздух грязно-бурое облако какой-то зловони.
Мисс Кэрри́ди словно не замечала происходящего кругом.
– Я вас жду здесь завтра в шесть тридцать утра, Бергин, – сказала она, и хмурый тип в тяжелом пальто с пелериной уточнил:
– Не в семь? Мистер Портер обычно…
Мисс Кэрри́ди было достаточно лишь чуть приподнять бровь, чтобы он замолчал.
– В шесть тридцать утра, мадам, – сказал банковский экипажник, и госпожа управляющая коротким кивком позволила ему удалиться.
Дождавшись, когда экипаж уедет, мисс Кэрри́ди бросила пристальный взгляд на темные окна своей квартирки над захудалым кафе «Занавес Смугли», но не стала подниматься. Вместо того чтобы вознаградить себя сахарной тарталеткой и бокалом шерри за успешное смещение мистера Портера и собственное повышение, она двинулась вдоль по улице.
Мимо пробежали двое мальчишек-оборванцев, за ними, крича: «Ну, только попадитесь мне!» – гнался толстый констебль, навстречу прошла женщина с чахоточным лицом, катившая жутко скрипучую коляску с отвратительно воющим ребенком внутри.
У «Обувной лавки Доуза» госпожа управляющая банка свернула на Сепсинн, или, как ее называют местные, Слизень – из-за мерзкой желтоватой слизи, которой неизменно полны здешние водостоки.
По обе стороны улочки со своими прилавками под навесами разместились торговцы. Лениво отмахиваясь от вездесущих мух, они голосили: «Самые свежие каракатицы!», «Самый яркий светильный газ!» Над прилавком у одного из местных дельцов рядком висели дубинки и трости для побивания жен – довольно ходовой товар в этой части города.
Преодолев улицу Слизень, мисс Кэрри́ди крепко прижала к себе ридикюль и двинулась через лаз Кривотолок: здесь обретались различные отбросы, считающие, что им позволено приставать к беззащитным женщинам. Новая госпожа управляющая банка была далеко не беззащитной, и в ридикюле только и ждал, чтобы его достали, дамский пистолет.
В любом случае уличные проходимцы сейчас были заняты какой-то другой мисс, забредшей в их логово. Под приглушенные женские крики, раздающиеся из какой-то подворотни, мисс Кэрри́ди беспрепятственно преодолела лаз Кривотолок и наконец вышла на задымленную и запруженную экипажами Бремроук.
Пройдя по ней до ближайшего угла, она свернула в засыпанный опавшими листьями и темный даже днем переулок Фейр, быстро преодолела его и добралась до «Лавки игрушек мистера Гудвина» в тупике.
Достав из ридикюля ключи, мисс Кэрри́ди отперла дверь. Звякнул колокольчик.
В самой лавке госпожа управляющая банка задерживаться не стала – сразу шагнула за стойку и прошла в гостиную. Кто-то услышал ее шаги и принялся биться в запертую дверь спальни.
«Не сейчас!»
Мисс Кэрри́ди стянула полотно с большого овального зеркала на стойке и замерла, любуясь своим отражением.
– Добро пожаловать в «Ригсберг-банк», – сказала она в своей высокомерной холодной манере, с которой приветствовала безнадег, подходивших к ее столу.
Мисс Кэрри́ди сделала глубокий вдох. Уняла колотящееся сердце…
– Добро пожаловать в «Ригсберг-банк», – снова сказала она, и голос ее изменился. Он стал глуше и глубже. Теперь ее губами будто бы говорила насквозь прокуренная кабаре-дива, из таких див, что «Да я уже пела на этой сцене, когда ты еще пачкала свои детские панталончики, соплячка!».
– Добро пожаловать в «Ригсберг-банк», – повторила она, и ее голос изменился в очередной раз. Он стал еще ниже, чуть более хриплым, хотя казалось, что дальше некуда. Так могла бы говорить какая-нибудь торговка рыбой, дни напролет рвущая глотку у канала: «Сточные сомы – всего за пять фунтов! За четыре – без голов! Вам даже не придется от них отбиваться!»
– Добро пожаловать в «Ригсберг-банк», – сказала мисс Кэрри́ди. На сей раз ее голос больше не был женским, превратившись в глубокий баритон. Этого все еще было недостаточно…
– Добро пожаловать в «Ригсберг-банк», – сказала мисс Кэрри́ди тягучим, шелестящим и крайне неприятным голосом, который мог принадлежать существу, заслуживающему именование «тварь» и прозвище «мразь».
Наконец. Настоящий голос…
Она положила ридикюль на кресло и сняла очки. После чего запустила пальцы в волосы и одним движением стянула с головы парик. Под ним на затылке проходил шов, туго зашнурованный, как ботинок. Ловко орудуя пальцами с длинными ногтями, мисс Кэрри́ди развязала шнуровку, и туго натянутая кожа ослабла. Сама форма ее лица при этом изменилась – госпожа управляющая банка помассировала его, повела челюстью, поморщилась, разминая занемевшие мышцы.
Тот, кто прикидывался мисс Кэрри́ди, нагнулся и достал из-под зеркала коробку. Методично и последовательно он принялся снимать с себя грим: открепил мушку и спрятал ее в крошечный коробок; туда же отправились ресницы и ногти – под последними обнаружились аккуратно подстриженные мужские ногти. Тряпица, пропитанная резко пахнущей жидкостью, коснулась лица.
Завершив с гримом, тот, кто прикидывался мисс Кэрри́ди, расстегнул третью сверху пуговицу на платье, и все прочие пуговицы расстегнулись сами собой. Платье спало на пол. Далее была очередь корсета. Избавившись от него, человек у зеркала потянулся, повел шеей. Фигура его изменилась до неузнаваемости.
В дверь спальни снова ударили, и человек, который совсем недавно был мисс Кэрри́ди, воскликнул:
– Сейчас! Подожди немного!
На обратной стороне зеркала на вешалке висел костюм, и его тут же надели: черные штаны, рубашку, фрак и туфли. Перевоплощение завершили длинный багровый шарф, двууголка, белая носатая маска и белые перчатки.
Вновь став собой, кукольник Гудвин отпер дверь, и из спальни выбралось суматошное существо. Оно радостно запрыгало вокруг хозяина.
– Я тоже рад тебя видеть, милая Карина.
«Милая Карина» очень напоминала большую блоху с шестью длинными ногами, покатой головой и смоляными лоснящимися боками. Хотя на деле она была не просто блохой, а намного более жуткой тварью из тех, которые давно занесены в Реестр запрещенных к разведению и содержанию существ.
– Как ты здесь, девочка? Проголодалась, наверное?
Блоха издала сдавленный звук, похожий на визг и рык одновременно.
– Потерпи до вечера, и, как стемнеет, мы выйдем прогуляться. Поищем для тебя кого-нибудь на ужин. А пока, – Гудвин направился к приемнику пневмопочты, – мне нужно кое-что доделать…
Кукольник открыл одну из пришедших, пока его не было, капсул, прочел записку: «Он дожидается переправки в Хайд. Сомм вынес вердикт: 150 лет в тюрьме за ограбление Ригсбергов».
Гудвин усмехнулся под маской и достал из ящика собственное, заранее подготовленное письмо, развернул бумагу и перечитал его:
«Помнится, вы заметили, что у меня всегда есть какой-нибудь человек на какую-нибудь роль. В тот момент, полагаю, вы и не догадывались, мистер Граймль, что именно вы тот самый человек, для которого уготована роль моего шпиона в тюрьме Хайд. Сейчас вы, несомненно, в ужасе. Ригсберги поступили предсказуемо – они сообщили общественности, что грабитель схвачен, им нужно было сохранить лицо, и на вас повесили всех собак.
Тем не менее спешу заверить, что ваше тюремное заключение не продлится долго в том случае, если вы выполните свое задание. Вы должны проникнуть туда, куда никто не может проникнуть, – в самое сердце тюрьмы, в тайные карцеры. Вы должны найти там человека, который утверждает, будто у него украли жизнь и память. Вы должны выяснить у него все, мистер Граймль.
С этим вам кое-кто поможет. Вскоре в тюрьме появится джентльмен со странными глазами. Вы поймете, о ком речь, когда встретите его. Проведите этого джентльмена в карцер, к тайному пленнику, – он знает, что делать дальше. После этого я вытащу вас. И вы получите обещанное вознаграждение.
Вы знаете, что слову мистера Блохха можно доверять. Напоминайте себе об этом в моменты сомнений.
Ждите джентльмена со странными глазами, а до тех пор ищите…»
Гудвин отправил письмо. После чего достал из ящика рабочую тетрадь и открыл ее на странице, на которой было выведено одно-единственное слово: «Рипли».
– Кое-что прошло не по плану, – сказал он, обращаясь будто бы к блохе, но на деле просто рассуждая вслух. – И хоть в итоге все выстроилось так, как задумывалось, я должен разобраться… Этот Рипли… Он откуда-то все знал, но вот откуда?
Блоха запрыгнула на кресло и устроилась в нем с комфортом.
– Этот Рипли вовсе не случайная, неучтенная переменная, – продолжил кукольник. – Он просчитал мой план и внедрил в него свой. Я допустил ошибку, Карина. Это непостижимо. Это просто невозможно! Лишь чудом мне удалось вернуть план на изначальную колею, вот только чудо – это совсем не то, с чем я работаю. Я никогда не ошибаюсь, так почему же ошибся сейчас? Меня… переиграли…