Сбоку от шкафа расположился со своими кремами и щетками мальчишка-чистильщик обуви. Когда туфли очередного адвоката, читавшего газету в процессе, были как следует отполированы, чистильщик поглядел на доктора Доу и Джаспера:
– Чистка обуви! Не желаете почистить вашу обувь, господа?
Каким бы заманчивым это предложение ни выглядело, доктор Доу был вынужден отказаться: чистить туфли перед тем, как отправиться туда, куда он собирался ехать, было так же бессмысленно, как подметать набережные у Пыльного моря, – все равно вскоре они снова покроются пылью.
Когда пальто Джаспера было извлечено из чистильного шкафа, доктор Доу и его племянник сели в один из стоявших на обочине кебов.
– Улица Пуговичная, мост Гвоздарей! – сказал Натаниэль Доу кебмену, и экипаж тронулся.
– Мы что, едем к мистеру Киттону? – Джаспер немного посветлел.
Он давненько не видел мистера Киттона и был бы не прочь с ним поболтать. Интересно, сколько новых историй скопилось у него за то время, что они не виделись? Наверное, целый мешок! А уж что бы Джаспер ему рассказал! И про Черного Мотылька, и про констеблей Глупса и Тупса, и про гремлинов… Да, было бы здорово наведаться к нему в гости.
Мистер Киттон относился к Джасперу уж точно получше дядюшки – как минимум ничего от него не скрывал. Он забавный и веселый, хотя мало кто понимает его юмор. С ним никогда не бывает скучно, и он не следует глупым дядюшкиным правилам «хорошего тона» и «поведения в обществе». Мистер Киттон говорит, что быть вежливыми с людьми – не норма, а признак особого отношения, благодаря которому мы отделяем тех, кого уважаем, от тех, на кого нам плевать. А вежливы со всеми исключительно снобы и ханжи. Джаспер причислил бы высокомерного, презирающего всех, но со всеми предельно вежливого дядюшку к первой категории. Ну, может, и отчасти к последней. Хотя… все же лицемером Натаниэль Френсис Доу не был – даже когда он говорил с вами крайне уважительно, вы бы не усомнились ни на мгновение, как именно он к вам относится.
К примеру, к мистеру Киттону дядюшка относился с неприкрытым раздражением. Всякое упоминание этого человека вызывало у него ноющую зубную боль и ощущение тревоги, какое случается, когда опаздываешь к строгой тетушке на чай. По его мнению, Джаспер напрасно полагал, будто Киттон и его прихвостни ему друзья. Доктор знал, что у таких людей друзей не бывает и все прочие для них делятся на два типа: подельники да жертвы. Он предпочел бы, чтобы племянник не общался с Киттоном и ему подобными, но тут поделать ничего не мог: так вышло, что его жизнь (и, соответственно, жизнь Джаспера) была тесно с ними связана.
– Мы едем не к мистеру Киттону, – сказал Натаниэль Доу, после чего замолчал, не желая давать какие-либо пояснения.
Джаспер разозлился. Это было уж чересчур. Он считал, что раз они занялись делом дохлого гремлина вместе, то дядюшка не должен от него ничего утаивать. Это было просто несправедливо! Нечестно!
– Вот почему ты все время так делаешь? – гневно спросил он.
Дядюшка не ответил, глядя в пустоту перед собой, а племянник продолжал:
– Ты постоянно скрытничаешь! А меня заставляешь все рассказывать! Ты ведешь себя так же, как другие взрослые ведут себя с обычными детьми! А ты говорил, что мы не такие. Ты говорил, что, как только ребенок выучивается говорить, к нему стоит относиться как к взрослому…
И верно: когда-то Натаниэль Доу так сказал – порой он делился с племянником своими глубокомысленными мизантропическими размышлениями. Там еще что-то было о том, что раз ребенок выучился говорить, то, соответственно, способен отвечать за свои поступки, а в таком случае для глупости и нелогичного поведения у ребенка не может быть оправданий, равно как и у любого взрослого…
По секрету, Джаспер считал, что когда дядюшка умрет и его вскроют, то вместо мозга внутри дядюшкиной головы обнаружат механическую вычислительную машину, а вместо сердца – датчик с проржавевшей стрелкой, указывающей на столь же ржавую табличку «Последовательность». Живя с дядюшкой, просто невозможно не научиться логике, но, в отличие от автоматона Натаниэля Френсиса Доу, его племянник обладал, помимо логического мышления, еще и хитростью – раз за разом он находил способы взломать эту машину, правда, сейчас Джаспер был так зол, что ничего не мог придумать.
– Что такого важного сообщил господин Когвилл? Ты расскажешь мне про эту балерину? Дядюшка?
Доктор Доу поглядел на него. Джаспер вырвал его из раздумий, словно холодным утром из-под теплого одеяла.
– Балерина, – напомнил Джаспер. – Ты же что-то узнал? Когда господин Когвилл сказал про балерину, ты что-то понял! Что еще за балет? При чем здесь вообще балет?
– Балет здесь ни при чем, – сказал Натаниэль Доу.
– Как это ни при чем?
Доктор Доу отвел взгляд. Джаспер испугался, что дядюшка снова не ответит, но он все же негромко проговорил, будто выдавая слова против воли:
– Дело, в которое мы ввязались, намного более опасное, чем могло показаться вначале. И прежде чем решать, что делать дальше, мне нужно как следует все обдумать.
– Что именно обдумать?
Доктор Доу не ответил и повернулся к окну.
Джаспер возмущенно засопел. До него донеслось лишь едва слышное, произнесенное одними губами: «Балерина… балерина…»
Когда кеб остановился у сломанного моста Гвоздарей, злости Джаспера уже не было предела. Но дядюшка этого словно не замечал. Он поднял воротник – дул довольно сильный ветер, да и стало накрапывать. Обойдя дом мистера Киттона, они двинулись к каналу.
Брилли-Моу, Подметка Брилли-Моу, Грязный канал, Чугунная вода… У этого канала было множество названий. Разделяя Тремпл-Толл и трущобы Фли, он походил на коридор между двумя старыми комнатами, куда сметают пыль и грязь из обеих: по его берегам высились горы мусора, гавани в Керосинной заводи стояли заброшенные, в окрестностях их обреталось отребье различного посола. Из семи мостов, прежде соединявших Саквояжный и Блошиный районы, целым остался один лишь мост Ржавых Скрепок – остальные были разрушены. А что касается места, куда направлялись доктор Доу и его племянник, так оно вообще считалось в Тремпл-Толл самой дырявой-предырявой дырой.
Канал на участке берега между мостом Гвоздарей и Хриплым мостом казался вымершим. Изредка мимо чадили трубами буксиры, загребая колесами грязную воду, но волнение, ими оставленное, быстро успокаивалось, и смоляная гладь вновь становилась неподвижной.
Натаниэль Доу морщился от стоявшего на берегу запаха (смеси скипидара и протухших яиц), при этом шел он довольно быстро, так что Джаспер едва за ним поспевал. Мальчик все выглядывал блох на том берегу Брилли-Моу, но ни одной, к своему разочарованию, не увидел: вероятно, днем они отсыпались.
– Ты мне расскажешь, куда мы идем, дядюшка? – спросил мальчик, когда они вышли к узкоколейному рельсовому пути, проложенному вдоль воды. – Если ты собирался все держать в секрете, то не нужно было меня звать, когда мадам Леру принесла того гремлина! Ты считаешь, что мне нельзя доверять?
– Не говори глупости, – сказал доктор. – Разумеется, я так не считаю. – Он поглядел на племянника и вздохнул. – Что ж, вероятно, ты прав. Я должен извиниться перед тобой, Джаспер.
Джаспер сперва даже не поверил своим ушам. Он уже хотел было выдать дядюшке список гневных заявлений, которые придумывал всю дорогу, но дядюшка повел себя непредсказуемо, и ему пришлось их все проглотить. Вкус у них, скажем прямо, был не очень.
– Ты расскажешь мне про балерину?
– Разумеется. Но немного позже. Я не планировал ничего от тебя скрывать, но мне действительно нужно было подумать, Джаспер. Я знаю, что мы окончательно впутаемся в это опасное расследование и пути назад не будет, как только я расскажу тебе о своих догадках. И меня это беспокоит: ты не сможешь остаться в стороне, когда все узнаешь, учитывая твою страсть к различным тайнам и приключениям, невзирая на риск.
Доктор Доу был прав: Джаспер обожал тайны, и сейчас слова дядюшки заинтриговали его еще больше. Что же такого тот узнал в лавке шестеренок?!
– Время близится к полудню, – добавил доктор. – Нужно будет найти место, где можно наверстать завтрак. Предлагаю там все подробно обсудить. Но прежде у нас дело на берегу.
Рельсы между тем свернули на ржавые мостки, которые вонзались в канал длинным носом. На самом краю мостков, в сотне ярдов от берега, стоял зеленый вагончик с круглыми окнами и дымящими трубами. У поворота рельсового пути в землю был вбит столб с указателем «Финлоу».
Они шли дальше…
Ветер стал злее. Джаспер поежился.
– И конечно, что это за дело на берегу, ты мне тоже не расскажешь? – спросил он.
– Отчего же? – сказал доктор Доу, обходя труп собаки. – Все дело в этих куклах…
– Куклах? – удивился Джаспер. – При чем здесь куклы? Мы ведь шли по следу гремлина!
– Боюсь, это неразрывно связано. Как ты помнишь, найденные в желудке мертвого гремлина крохи фарфора – это не до конца переваренные осколки куклы, которую, по словам мадам Леру, разбил гремлин. Я думаю, именно кукла была смазана гремлинской отравой.
– Это и так понятно, – пробурчал Джаспер. – Гремлин залез в окно к мадам Леру, попытался съесть куклу и отравился.
– Почти все верно, – кивнул дядюшка. – Кроме того, что гремлин залез в окно. Он уже был в комнате… Ты не обратил внимания, что в этой истории мы столкнулись с двумя куклами? Кукла мадам Леру и кукла Малышки Молли из Странных Окон – обе разбиты, и разбиты при странных обстоятельствах. Я думаю, что в каждой было по гремлину.
– Внутри кукол? – поразился Джаспер. – Но почему они были внутри кукол?
– Хороший вопрос, Джаспер. Полагаю, их привезли в Габен таким образом.
– Это сделал Фиш!
– Несомненно.
– А куда мы сейчас идем?
– Этих кукол, помимо их… гм… содержимого, объединяет кое-что еще. – Доктор Доу огляделся по сторонам, словно кого-то выглядывая. – Тот, у кого они были куплены, старьевщик мистер Бо. Нам нужно проследить путь куклы мадам Леру до момента обнаружения мертвого гремлина. Я хочу подтвердить свою догадку.