– Вы не заметили за ним ничего подозрительного?
– Подозрительного? Нет уж! Мистер Фиш очень обаятельный, так и хочется с ним подружиться. Все горничные от него без ума. И это несмотря на его… гм… эм-м… кхм… нос. А еще он это… как оно… экстра… экспра…
– Экстраординарный? – хмуро предположил Натаниэль Доу. Этот Фиш, кем бы он ни был, ему уже не нравился.
– Нет, я этого слова даже не слыхивал. Оно точно существует? А мистер Фиш, он… ну, странный немного.
– Говорит сам с собой? – предположил Джаспер.
– Нет, это дело обычное. Тут у нас половина номеров занята теми, кто говорит сам с собой. А мистер Фиш… странный, но в хорошем смысле. Он любит выскочить из-за угла и испугать коридорных, но всегда дает нам за это чаевые. А еще Гиббси рассказывал, что мистер Фиш иногда ходит по столу. И ест один шоколад. И вообще ведет себя экстра… экспра…
– Экстравагантно, – по-прежнему хмуро подсказал доктор Доу.
– О! Точно!
– В чем еще, помимо шоколада, выпрыгиваний из-за угла и прогулок по столу, выражается его экстравагантность?
– Ну, мистер Фиш не позволяет горничным убираться в его комнатах, хотя регулярно дает им чаевые за уборку. А еще он вообще никогда не покидает апартаменты «Доббль» – иногда спускается в вестибюль-ресторан, но чаще еду ему доставляют наверх кухонным лифтом. Пару дней назад он заказал, вы не поверите, автоматона, и, когда мистер Соболл, метрдотель, поинтересовался, зачем тот ему понадобился, сказал, что «на ужин».
– Да, это очень… экстравагантно. Сразу видно, что он из Льотомна.
– А, так он из Льотомна! – подивился Джереми. – Тогда все ясно. Все странные оттуда.
Судя по выражению лица простоватого коридорного, на этом сведения о Льотомне и его жителях у него заканчивались.
– К нему кто-то приходил?
– Ни разу за все время.
Доктор задумался. Постепенно у него в голове выстраивалась крайне занимательная картина. Было ясно, что мистеру Фишу даже не пришлось рвать на мелкие кусочки краденые деньги и превращать их в пыль, чтобы пускать ее недалеким служащим апартаментов в глаза. Еще Натаниэль Доу понял, что наглости этому человеку не занимать: ограбить банк – и преспокойно продолжать себе жить едва ли не по соседству с ним. Да уж, весьма наглый субъект…
Джереми меж тем все продолжал восхищаться:
– …Просто прекрасный постоялец! Едва ли не лучший из всех, кто на моей памяти останавливался в «Доббль». Никогда не ведет себя надменно, не придумывает унизительных заданий, не бьет коридорных и горничных. Даже не позволяет себе ругательств по отношению к персоналу, представляете?
Натаниэля Доу уже порядком утомила болтовня коридорного, но тут лифт наконец доехал до последнего этажа. Звякнул колокольчик, и двери раскрылись. Тут-то и раздались выстрелы…
…Констебль Бэнкс гневно рычал.
На этаже творилась неразбериха. Тучи едкого дыма ползли по коридору, мелькали вспышки выстрелов, пули вонзались в деревянные панели, которыми были обшиты стены снизу, вспарывали обойную ткань сверху. Кто-то кричал, кто-то – ясно кто! – смеялся.
Бэнксу было не смешно, он выглянул из-за угла и жестами показал Хопперу, чтобы тот следовал за ним.
Толстый констебль уловил последовательность в поведении наглого Фиша. Тот не скупился на оскорбления и всякий раз, принимаясь поливать полицейских унизительными сравнениями и обидными прозвищами, на время прекращал стрелять – он был весьма самодовольным типом, а такие не любят, когда грохот выстрелов заглушает их голос. И вот когда Фиш снова взялся за свое и начал разглагольствовать о том, что констеблям шлемы слишком сильно сдавливают головы, Бэнкс и Хоппер воспользовались возможностью, чтобы подкрасться к апартаментам, которые занимал опасный преступник.
Проявив невиданные для себя чудеса скрытности, констебли подобрались к номеру и замерли, вжавшись в стену по обе стороны от двери.
– …И ничто так не улучшает день, – продолжал беспечно разглагольствовать Фиш, не замечая подкравшейся угрозы, – как возможность щелкнуть по сопливым носам парочку глупых фликов!
Бэнкс бросил на Хоппера взгляд, намекая ему приготовиться, тот коротко кивнул.
Толстый констебль высунул голову и, закрыв один глаз, глянул в одну из проделанных в двери дырок от пуль. В комнатах никого не было видно – наверное, Фиш затаился.
– Как говорят рыбы в рыбной лавке «Пуассон и стая», – продолжал глумиться преступник в засаде, – тухлые флики воняют хуже тухлой селедки.
Как констебль его ни выглядывал, обнаружить так и не смог. При этом он увидел кое-что странное. Неподалеку от двери, но так, чтобы в него не попали пули, на стуле стоял граммофон – его рог был направлен прямо на дверь, пластинка крутилась…
– Вам меня ни за что не взять! – звучал голос Фиша. – Куда вам, с вашими опухшими и искусанными осами задницами!
И тут до Бэнкса дошло.
– Проклятье! – взревел толстяк. – Его там нет, Хоппер! Это обманка!
Он встал напротив двери во весь рост и со всей силы пнул ее ногой. Дверь с грохотом отворилась – судя по всему, она была даже не заперта, – и оба констебля ринулись в проем с револьверами наперевес.
Но тут произошло непредвиденное. Стоило двери открыться, как в комнате сработал какой-то механизм: раздался щелчок, и помещение осветила яркая фотографическая вспышка. Запахло жженым магнием, и полицейские на мгновение ослепли.
Граммофонная запись все еще что-то вещала, но ее никто уже не слушал. Бэнкс отошел от вспышки довольно быстро. Он успел заметить, как из установленного под потолком и нацеленного точно на дверь фотографического аппарата выдвинулась стеклянная пластина. Пластина эта тут же опустилась в набитую ватой капсулу пневмопочты. Крышка капсулы захлопнулась, и сам контейнер пришел в движение – заскользил по тонким рельсам, спускающимся спиралью из-под потолка.
Бэнкс завороженно наблюдал, как капсула соскальзывает все ниже и ниже, будто тонет в водовороте, но, вмиг опомнившись, бросил упредительный взгляд – туда, куда рельсы вели. Оканчивались они у стены слева, подходя к чернеющему отверстию приемника пневмопочты. Догадка озарила мозг констебля…
– Нет! – закричал он. – Стой!
Но было уже поздно: капсула с легким шорохом проехала последние пару футов и, соскользнув в отверстие, с хлопком исчезла. Механизм выключился. Пластинка граммофона остановилась. Все затихло…
– Что это было? – спросил сбитый с толку Хоппер. – Нас сфотографировали?
– Да. И пластину куда-то отправили… – добавил Бэнкс.
– Но зачем?
– Я… не… знаю… – проскрежетал толстый констебль, багровея.
Он понял, что фотография была очередной насмешкой этого гадкого, отвратительного человека и тот просто хотел посмеяться над глупыми выражениями их лиц, когда они проникнут в апартаменты и увидят, что все это было лишь уловкой и розыгрышем.
– Фи-и-иш! – в ярости закричал Бэнкс.
…В это же самое время Фредерик Фиш быстро шел по узкому «прачечному» коридору, направляясь к заднему лифту. Не сбавляя шага, он надел на спину кожаный кофр-ранец, просунул руки в лямки и закрепил все пряжки, включая пряжку поясного ремня. Убедившись, что кофр закреплен намертво, Фиш проверил карманы пальто. Шоколадная конфета оказалась в правом – одним движением избавив ее от пестрой одежки, грабитель банка зашвырнул конфету в рот.
От мысли, как ловко он обставил этих недотеп, на губах появилась улыбка. Вероятно, они до сих пор полагают, что он в номере – тратит время на во всех смыслах глупую и опять же во всех смыслах перепалку с ними. Но нет, он не там, а здесь, и до его успешного побега осталось всего несколько шагов и…
Выйдя из-за угла, Фиш резко остановился.
– Вот ведь свинство!
Двери лифта в другом конце коридора были открыты. Перед ними стояли двое: высокий джентльмен с докторским саквояжем и мальчишка с почти полностью закрывающими лицо волосами. В глубине кабинки испуганно застыл коридорный Джереми, во все глаза глядя на «самого щедрого и приятного на его памяти постояльца». Там же поблескивало латунное лицо автоматона-лифтера, замершего в ожидании приказа запустить лифт. Вот только Фишу до него, очевидно, было не добраться.
Судя по широко распахнувшемуся рту мальчишки и сузившимся глазам джентльмена с саквояжем, они поняли, кто он. Что ж, не стоило забывать о манерах…
Фиш театрально приставил палец к губам – тсс! – и приветливо приподнял цилиндр. После чего сорвался с места и нырнул в боковое ответвление коридора…
…Доктор Доу бросился за Фишем. Джаспер побежал следом.
Тесный и темный ход, в котором скрылся грабитель банка, упирался в низкую дверь с табличкой «Чистильный чулан». В пропахшей моющим средством «Пуртцмиттль» и заставленной ровными рядами бронзовых пневмоуборщиков каморке беглеца не оказалось, зато в глубине помещения обнаружилась служебная лестница, ведущая к проделанному в потолке люку. Крышка люка была отброшена в сторону – косые струи дождя проникали вниз через большой круглый проем.
Недолго думая, доктор взбежал по лестнице, его племянник не отставал.
На крыше дул пронизывающий ветер. За то короткое время, что Натаниэль Доу и Джаспер провели в апартаментах «Доббль», дождь заметно усилился. Тучи над Габеном чернели и нависали низко-низко. Меж ними поблескивали красные огни аэробакенов, оповещающие о том, что все полеты над городом из-за непогоды приостановлены.
Джаспер ткнул рукой, указывая на кого-то у самого края крыши.
Человек в полосатом пальто и цилиндре стоял на парапете к ним спиной, дождь будто пытался его стереть. Бежать дальше было некуда.
– Мистер Фиш… – начал доктор Доу, шагнув к человеку на краю крыши, но тот даже не обернулся.
– Машина Счастья, – сказал Фиш. В его голосе прозвучала какая-то застарелая тоска – казалось, этого человека с ног до головы вдруг затопили меланхолия и безысходность.
– Что?
– Реймонд Рид. – Фиш опустил голову и глянул вниз. Доктор Доу и Джаспер двинулись было к нему, но, все также не оборачиваясь, он вдруг вскинул руку, останавливая их. – Спросите у Ригсбергов, что сделал Реймонд Рид. Отисмайер. Пять… девять… два… четыре… один… три… пять… один… один… Машина Счастья.