– Скоро начнется ренн, месяц дождей, – сказала она. – Не люблю дожди. Это самый нервный месяц. Вот я и подумала: почему бы не погостить у своей любимой тетушки, пока он не закончится? Чудесная идея, не находите?
– Да, конечно, – буркнул Натаниэль Доу. – А сколько длятся эти месяцы?
– Каждый по-разному. Ренн длится восемьдесят шесть дней.
– О нет, – едва слышно проговорил доктор Доу, а Полли и Джаспер, не сговариваясь, улыбнулись.
– Я остановлюсь во флигеле у тетушки, – сказала Полли. – И, – она на секунду замолчала и каверзно поглядела на доктора, – не буду вас смущать.
– Меня невозможно смутить, – заявил доктор Доу, и племянник с удивлением обнаружил то, чего прежде в дядюшке не замечал, – легкое неловкое покраснение. Это было очень странно и необычно. А еще требовало детального изучения.
– Мы рады, что вы приехали к нам, Полли, – сказал мальчик.
– К своей тетушке, – уточнил доктор.
– И мы будем рады, если вы будете чувствовать себя у нас как дома, да, дядюшка?
Натаниэль Доу промолчал. Лично он не хотел бы, чтобы эта не поддающаяся законам логики и не знающая правил приличия особа чувствовала себя здесь как дома. А Джаспер словно затеял какую-то игру. Доктор не понимал, какую именно, но не собирался сдаваться и решил доказать племяннику, что его так просто не пронять и… не смутить.
– Разумеется, мы будем рады, – сказал он и поглядел на гостью. В ее карих глазах на миг промелькнул коварный блеск, словно она только того и ждала, а в улыбке отчетливо промелькнуло что-то недоброе.
В этот момент Натаниэль Френсис Доу понял, что с появлением Полли Трикк его жизнь вскоре коренным образом изменится и что это взбалмошное существо перевернет его дом кверху дном. Что ж, мог ли он знать в тот момент, насколько был прав.
Глава 2. Инкогнито
Вокзальные констебли Бэнкс и Хоппер решили взяться за ум. Они все обсудили и сошлись на том, что хватит с них рискованных затей и авантюр, да и терпение господина старшего сержанта совсем не резиновое. Как бы им ни хотелось наплевать на приказы и пуститься во все тяжкие, они понимали, что добром для них это не кончится. Ослушаться сержанта Гоббина, который велел им намертво прирасти к сигнальной тумбе и не отходить от нее ни на шаг? Нет уж, не такие они дураки.
Нынешнее положение, шаткое, будто одноногий канатоходец, было всяко лучше каких-то гипотетических благ, ради которых еще предстояло как следует расстараться. Вот они и замерли на посту, словно самые благонадежные и исполнительные служители закона, и вплоть до самого конца смены их никуда оттуда было не сдвинуть.
Очевидно, внушение господина сержанта не прошло зря, поскольку оба констебля не позволяли себе даже шелохнуться – а что уж говорить о том, чтобы расслабиться, присесть на скамеечку, раскрыть газету или побаловать себя чайком. Сегодня к ним придраться было решительно невозможно – и куда только делась их известная на весь Тремпл-Толл лень?
Жизнь на вокзале между тем шла своим чередом. На платформу «Дурчинс» подошел поезд из Хомстеда, а по вещателям объявили, что с платформы «Корябб» отходит поезд на Керруотер. Зал ожидания наполнился людьми, в вокзальном кафе было не протолкнуться, а в очереди за билетами у кого-то прихватило сердце, и он осел на парочку чемоданов. Рутина…
Никто на констеблей не обращал внимания. Никто, кроме маленького мальчика, которого держала за руку взволнованная дама с чемоданом, всматривающаяся в вывески над платформами. Мальчик тыкал пальцем в надутых от собственной важности полицейских и радостно восклицал: «Смотри, мама! Смотри!» Женщина велела сыну вести себя прилично и утянула его прочь.
В обычное время на тыкающего пальцами коротышку вокзальные констебли отреагировали бы в свойственной им манере, разразившись экспрессивной жестикуляцией и бурными ругательствами, но сейчас было не обычное время – стрелки на часах у обоих указывали на отметку «Стоять и не шевелиться!».
А между тем в паре кварталов от Чемоданной площади, у «Аптеки Медоуза», появились два господина – с виду обычные прохожие, ничем не выделяющиеся среди прочих.
Подошли к главному входу в аптеку они практически одновременно – один появился с улицы Граббс, другой – с Бромвью. Первый, весьма упитанный джентльмен в коричневом костюме в тонкую черную полоску, что-то насвистывал, вглядываясь в лица спешащих по своим делам людей; его широкое лицо раскраснелось, а глаза навыкате оценивали встречных нагло и бесцеремонно. Другой, высокий и массивный обладатель серого пальто, нервно озирал прохожих и, казалось, не совсем понимал, что делает и где находится; его прямоугольные плечи со стороны казались будто бы заправленными в тесный футляр, темно-серый котелок был ему откровенно мал.
В какой-то момент взгляды обоих встретились. Толстяк усмехнулся, а здоровяк облегченно вздохнул. Они подошли друг к другу и пожали руки.
– Недурно, – придирчиво оглядев мужчину в сером, выдал обладатель коричневого костюма.
– Весьма недурно, – ответил обладатель серого костюма. – Ты придумал себе имя? – Здоровяк боялся, что только он придумал себе имя, и не хотел выглядеть болваном.
– Разумеется, придумал, – развеял его страхи толстяк. – Мы же выступаем ин-ког-ни-то. – Последнее слово он произнес классическим заговорщическим шепотом. – Конечно же, нам нужны новые имена. Личности без имен – как плешивые без волос.
Его собеседник задумался было, а существуют ли плешивые с волосами, после чего, решив отложить этот сложный философский вопрос на потом, поинтересовался:
– И как тебя теперь зовут?
– Разрешите представиться: Монтгомери Мо.
– Где-то я уже слышал это имя… – Здоровяк попытался вспомнить, но на ум ничего не шло.
– Взял со старой афиши, – отмахнулся толстяк. – А тебя как звать-величать?
Громила набрал в легкие побольше воздуха и горделиво представился:
– Кенгуриан Берджес.
– Что? – Судя по исказившемуся в презрении лицу собеседника, тот не оценил. – Что за глупое имя?
– Ничего не глупое! – возмутился здоровяк. – И ничуть не хуже Монтгомери Мо!
– Кенгуриан? Такого имени вообще нет!
– А вот и есть!
– А вот и нет!
Спорить дальше не имело смысла, и об этом мистеру Мо и мистеру Берджесу своеобразно намекнули часы на столбе – они отбили полдень.
Мистер Берджес явно был оскорблен до глубины души и не спешил первым идти на примирение.
– Ну ладно-ладно, – сказал мистер Мо. – Кенгуриан так Кенгуриан. Будем спорить или уже пойдем?
Здоровяк все еще обиженно кивнул.
– Куда сначала?
– Нужно проверить наши новые личности… кхм… на пригодность. Ну и заодно перекусим.
– Ничего не имею против перекусить.
Они двинулись вниз по Бромвью, влившись в людской поток. Идти на своих двоих обоим было все еще не слишком привычно – обычно они не очень много расхаживали пешком.
Мистер Мо при этом подозрительно оглядывал спутника – тот так и не расстался со своим отвратительным колючим шарфом, который связала ему сестра. И это, по мнению мистера Мо, было весьма неуместно.
– Ты все сделал? – спросил он.
– Ну да. А ты?
Толстяк продемонстрировал бурый кожаный портфельчик.
– Все внутри. Не в руках же таскать. Взял портфель у соседа, старого мистера Кленси, – когда-то он служил клерком в какой-то занудной счетной конторе. Портфель подходит к образу, к тому же люди с пустыми руками вызывают больше подозрений и привлекают к себе ненужное внимание.
– Я как раз так и подумал, – сказал мистер Берджес, хотя было очевидно, что ни о чем подобном он и не думал.
В руках он держал холщовый мешок, не слишком-то сочетавшийся с его костюмом. В глазах мистера Мо серый обывательский костюм Берджеса с этим вот мешком выглядел так же органично, как крокодил на велоцикле.
– Что внутри? – спросил Мо.
– Сеть, – ответил Берджес. – Нам же нужно как-то его поймать.
– Что за бредни?! Ты всерьез думаешь, будто он попадется в сеть? Он же не рыба какая-то!
– Уверен, сеть пригодится, – упрямо проговорил здоровяк.
– Нет! Это полнейшая глупость! Ты болван!
– Ничего я не болван! И вообще, надоело, что тебе не угодишь. Имя ему не нравится, потом сеть. Мне вообще-то не с руки – вернее, не с ноги – блуждать там и сям.
– Ладно, не ворчи. Мы уже пришли.
«Пирожковая Патти Пи» на улице Бромвью представляла собой небольшую кухоньку с окошком-прилавком. Пирожки здесь пекли отменные – отравиться можно было не чаще десятка раз из сотни, что по меркам Тремпл-Толл значило никогда.
Как обычно в это время, у пирожковой толпилась очередь. Кенгуриан Берджес решительно двинулся было через нее, уже открыв рот для того, чтобы привычно разогнать столпотворение, но Монтгомери Мо его придержал.
– Ин-ког-ни-то, – прошипел он спутнику на ухо, и тот с недовольным видом встал в конец очереди.
Это было действительно мучительно. Люди у окошка никуда торопиться не желали – казалось, у них вся жизнь впереди, в то время как у Берджеса и Мо не было времени стареть в очереди. И тем не менее они терпеливо стояли и ждали, даже когда какая-то старуха почти пятнадцать минут пыталась решить, какой же пирожок взять, и перенюхала едва ли не все имевшиеся у мистера Пи.
Наконец старуха убралась восвояси, а очередь дошла и до них.
– Два пирожка с рыбой, – любезно улыбаясь, сказал Мо, а Берджес добавил слово, которое он пару раз в жизни слышал, но до сих пор никогда не произносил вслух:
– Пожалуйста. – Здоровяк не был уверен, правильно ли его вспомнил. Но доброжелательная улыбка, как любила говорить его сестра, исправит любую неловкость, и он улыбнулся настолько доброжелательно, насколько мог.
Патти Пи бросил на них испуганный взгляд, и оба напряглись: неужели ничего не вышло? Маскировка не сработала? Но лавочник не узнал их – его просто сбили с толку угрожающие оскалы этих типов.
– Два пирожка с рыбой, – проговорил он, заворачивая дымящиеся пирожки в коричневую бумагу. – С вас тридцать пенсов.