Я вернулся к мистеру Догни, рассказал ему о своих поисках и неутешительных открытиях. Он мог лишь посочувствовать. Да, я нашел свою семью, но, и без того невеселая, моя жизнь наполнилась горечью. Родительские долги, сумасшествие деда… а еще меня все не отпускали мысли об этой неведомой Машине. Я не мог спать, почти не ел, слова деда не выходили у меня из головы.
Я снова отправился в Гримсби, встретился с отцом и попытался узнать у него что-нибудь об этой Машине Счастья. Он был непреклонен – Джордж Фиш ненавидел своего отца, справедливо виня его в своих бедах. «Машина, которая создает счастье! – презрительно бросил он. – Если бы она существовала, наша жизнь была бы совершенно другой, сынок!»
Я покинул отца в разбитых и смешанных чувствах. Вернулся домой. Увидев мое потерянное, меланхоличное состояние, Каркин начал выпытывать, и я выложил ему все, что узнал. На это он сказал: «Да, твой отец ненавидит твоего деда и считает, что тот спятил. Думаю, твой дед действительно спятил. Но это еще не значит, что он ошибается по поводу Машины. И ее местонахождения…»
Я задумался. Если гремлин прав и мой дед действительно изобрел Машину Счастья, то я просто обязан ее отыскать – и кто знает, вдруг я смогу с ее помощью сделать счастливой свою горемычную семью. Я надеялся, что Машина каким-то образом поможет мне вытащить родителей из долговой тюрьмы.
Еще трижды я навестил деда в «Инсейн-Тру», каждый раз словно оставляя там частичку своего рассудка, но ничего нового не узнал. Он продолжал твердить все то же: про подземное хранилище, стальную дверь и площадь. И тогда я решил взглянуть на все это буквально – взял план города и попытался отыскать площадь, на которой может находиться то самое хранилище со стальной дверью, и… я отыскал. (Так я в тот момент думал.)
Это был «Банк Троттера и Коттера» с площади Старого Короля. И правда: где еще Машина могла быть спрятана, как не в подземном банковском хранилище?!
Решение появилось само собой. Я понял, что должен делать, и мы с Каркином начали составлять план. Никто еще не влезал в хранилище Двух Толстяков, но ни у кого из них не было в компаньонах гремлина, ни у кого из них не было инженерного гения мистера Догни, хотя последний так и не понял, для чего мне понадобились кое-какие из его изобретений.
Влезть в хранилище банка Двух Толстяков лишь с Каркином было невозможно – нам требовались помощники. И мы их нашли. Первым делом мы проникли в логово гремоловов и освободили из клеток всех гремлинов, которые там дожидались скорой отправки в газовый ящик. Мы спасли их от ужасной смерти, а гремлинские законы чести обязывали их вернуть долг. Так у нас появилась настоящая… Что? Банда?.. Фу!.. Я хотел сказать – компания отчаянных искателей приключений.
Вскоре мы были готовы провернуть задуманное.
Не стану обременять вас подробностями всего дела, скажу лишь, что завершилось оно одновременно и успехом, и провалом. Мы влезли в хранилище, но Машины там не оказалось. Зато там были деньги. О, это осуждение в ваших глазах, доктор… хм… Но мне нисколько не стыдно, к тому же у Двух Толстяков держала свои денежки старуха Гроттеморт – она часто хвасталась, что лично дружит с обоими банкирами. Я не буду оправдывать себя, убеждая вас, что взять деньги меня уговорил Каркин, хотя он и сказал, что уходить с пустыми руками из банка глупо. В общем, мы забрали все, что было в хранилище, – почти триста тысяч льотомнских фантов.
Ну и шумиха тогда поднялась. Мы враз стали героями дня! Героями недели как минимум! Двор Р’Оз был поставлен на уши, и это вам не ленивозадая полиция Тремпл-Толл – вы только подумайте: у ваших здешних увальней можно украсть прямо из-под носа Пыльное море, а они и не почешутся!
После ограбления «Троттера и Коттера» за дело взялись лучшие представители полиции Льотомна, сыщики Моркоу и Клю. Это не могло не льстить: о них частенько писали газеты, у каждого из них на счету было несколько пойманных и обезвреженных городских злодеев и безумных гениев, а что уж говорить об обычной шушере…
Несмотря на это, мы обвели их вокруг пальца. О, оказалось, что обводить полицию вокруг пальца – это мой врожденный талант.
Выждав, когда даже эхо от учиненного нами переполоха уляжется и Моркоу с Клю переключат свое внимание на других грабителей, я постепенно выплатил долги за родителей. Это заняло больше времени, чем я рассчитывал, – целый год: понимаете, если бы я выложил сразу всю сумму, подобное вызвало бы вопросы.
Но вот наконец мама и папа покинули Гримсби, снова обрели свои имена, их восстановили в королевских ведомствах, а еще через полгода (проклятая льотомнская бюрократия!) им вернули старую дедушкину квартиру. Отсутствие Машины Счастья в хранилище под банком меня не слишком огорчало, и, признаться, я практически и думать о ней забыл. Но ненадолго.
Вскоре после того, как дедушкина квартира вернулась к моему отцу, во вновь распечатанный почтовый ящик пришло письмо без обратного адреса, хранившееся на почте многие годы. Я помню его наизусть. В письме говорилось:
«Здравствуй, старый друг.
Я столько раз порывался тебе написать, но стыд пожирал меня от одной лишь мысли о том, как ты читаешь мое письмо, презрительно комкаешь его и швыряешь в огонь.
Я знаю, что ты злишься на меня – впрочем, заслуженно, но я должен умолять тебя о прощении перед самым концом. Он скоро придет за мной. Я знаю. Этот ужасный человек уже заполучил Машину, но ему достался лишь один ключ. Как только он выяснит, что нужен и второй, он явится. Я не могу допустить, чтобы он запустил Машину… У него нет Тайного ингредиента, а это значит, что с помощью Машины он сделает вовсе не счастье. Ты прекрасно знаешь, о чем речь.
Но я ни за что не отдам ему ключ. Я отправляю его тебе, старый друг. А тайну Рецепта я заберу с собой. Яд уже приготовлен, и это мои последние мысли. Мои последние сожаления. О нашей былой дружбе и о моем предательстве.
Прости меня за то, что я сделал.
Прощай.
Что ж, письмо и приложенный к нему ключ подтвердили то, что мой дед действительно изобрел Машину Счастья.
Я показал письмо отцу и уговорил его рассказать правду. Нехотя он поведал мне поистине невероятную историю о сумасшедшем изобретателе и о Машине Счастья.
Мой дед, Говард Фиш, был механиком и в то же время испытывал непреодолимую страсть к сладкому, поэтому нет ничего удивительного в том, что свою жизнь он посвятил изобретению механизмов, производивших конфеты.
Конфеты всегда поднимали ему настроение, он искренне считал, что с их помощью ему удастся сделать и людей кругом чуть более счастливыми, чем они были. В какой-то момент его стал мучить вопрос, как сделать людей счастливыми по-настоящему. Вы можете назвать это вдохновленностью, а можете манией, но, каждый день сталкиваясь с горестями, наблюдая страдания и несправедливость, Говард Фиш мечтал хоть немного это изменить.
Мой дед и его близкий друг, Реймонд Рид, владели крошечной кондитерской на границе Соуэр и Кэттли. Она называлась «Далокошшш» – «Шшшоколад» наоборот. Мой дед, как я и говорил, изобретал различные механизмы, которые производили конфеты, а мистер Рид умело эти конфеты продавал. Все шло своим чередом, сладости из кондитерской немного воодушевляли людей, но Говарду Фишу этого было мало…
Он все сильнее погружался в себя, все отчужденнее становился. Реймонд Рид скептически относился к идеям моего деда, и его можно понять: кому в здравом уме придет в голову сделать людей счастливыми, верно?
Сомнения друга, впрочем, нисколько не волновали Говарда Фиша. Он ушел в свои изыскания с головой, работал сутки напролет и не замечал, что в поисках счастья для всех кругом делает несчастными своих близких: жену и маленького сына, о которых будто бы и вовсе забыл.
Время шло, и однажды в мастерской, что была устроена в подвале кондитерской, появилось странное устройство, которое мой дед взбудораженным шепотом называл «Машина».
Мой отец, Джордж Фиш, видел Машину лишь однажды – она его впечатлила, но также и испугала. Он помнил, что́ о ней говорил его отец: все ее детали неповторимые, каждая специально сконструирована и четко выверена.
Шоколад, который производила Машина, был невероятно вкусным, но дед понимал, что это не то. Он пытался усовершенствовать свое детище, и, хоть с каждой новой модификацией шоколад выходил все вкуснее, Говард Фиш отчаивался все сильнее. «Это просто вкусно, – говорил он. – Это удовлетворение. Но это никакое не счастье!»
Реконструкция длилась годами. Устройство в мастерской все меняло свою форму, в нем появлялись новые детали, а старые превращались в нечто иное.
Реймонд Рид, как и прочие, считал дедушку помешанным и хотел поскорее запустить Машину и начать продавать новый шоколад, но Говард Фиш был непреклонен. Он говорил, что запустит свое изобретение, лишь когда оно будет полностью готово. Старые друзья рассорились, и Рид, заявив, что Машина в понимании Фиша никогда не будет готова и что он не намерен подыгрывать его прогрессирующему безумию, ушел.
Мой дед остался в кондитерской один. Он повесил табличку «Закрыто» на дверь и продолжил поиски, со временем превратившись в настоящего затворника: ни с кем не общался, практически не покидал свою мастерскую.
Но работа шла… Говард Фиш давно отмечал, что шоколад вызывает у людей радость, эмоциональный подъем, душевный трепет и, как бы наивно это ни звучало, ощущение влюбленности. Оставалось лишь понять, как это работает и как усилить эффект, сделать его продолжительным. Однажды он понял, что дело не в Машине, а в рецепте шоколада.
Говард Фиш изучал строение человеческого мозга, изучал принципы работы органов чувств, он даже отыскал под городом сумасшедшего доктора-реаниматора и, едва не оказавшись на его разделочном столе, узнал кое-что о безумии и пограничных состояниях. Счастье – это вид сумасшествия, решил Говард Фиш. Он знал, что счастье возможно вызвать, оставалось лишь придумать как…