Правда, иногда мы встречаемся с восприятиями, не переходящими, по-видимому, в движение. Но это объясняется либо тем, что нервная энергия, вызванная раздражением нервов, дойдя до мозговых центров, почти вся расходуется на внутреннюю работу, например, на размышление и заторможение готовых совершиться действий; либо тем, что энергия восприятия не настолько велика, чтобы обнаружилась в движении. Зато в огромном числе случаев мы видим, как раздражение, идущее от внешнего мира или изнутри нашего тела, достигая нервных центров, вызывает вслед за тем движение мускулов. Нередко, даже в случаях, когда мы не замечаем вызванных новым впечатлением движений, мы могли бы при большом внимании найти их, например, в приспособлении органов наших чувств к наилучшему восприятию. Если простое прикосновение к предмету возбудит интерес к нему, я сделаю движение, чтобы лучше его нащупать и рассмотреть.
Иногда впечатление заключает в себе недостаточно побудительных элементов, чтобы одно без содействия других впечатлений вызвать какое-нибудь действие. Но если к нему присоединяется другое, третье, то сумма этих впечатлений может сделать то, чего каждое из них в отдельности сделать не может. Утром, когда ребенок в постели, вы говорите, что ему пора вставать. Он не двигается с места. Но вот вы добавляете, что его брат играет в их любимую игру, и ребенок моментально вскакивает с постели. Очевидно, что энергии, связанной с первым впечатлением, было мало, но ее оказалось вполне достаточно, чтобы произвести данное действие, когда сюда присоединилась энергия, вызванная вторым впечатлением.
Не касаясь в данном случае вопроса о том, чему принадлежит первенство (воле или познанию), мы не можем не признать, что в жизни одинаково необходимо и то и другое. Наши действия хороши будут только тогда, когда они хорошо обдуманы. Здесь все должно быть поставлено на свое место. Самые отдаленные из наших предков, чтобы добывать для себя и для своих детей средства к жизни, на охоте ли, или на рыбной ловле и т. п., должны были точно наблюдать, хорошо соображать и искусно действовать. И эти способности к наблюдению, соображению и действиям, составляющие громадный, копившийся миллионы лет капитал, они передали нам по наследству. Если бы у нас за ощущениями и размышлением не следовало какой-нибудь реакции, в виде ли действия либо тормоза действий, то мы были бы похожи на паралитиков, которые видят опасность и не могут двинуться с места. Мы были бы более беспомощны, чем голова в «Руслане и Людмиле» Пушкина, чем Прометей, прикованный к скале. И с другой стороны, если бы наши мускулы двигались самопроизвольно, без всяких указаний со стороны познавательной сферы, мы были бы похожи на автомобиль, движущийся на всех парах без шофера. И в том и в другом случае катастрофа была бы неизбежна. И потому типы с дефектами в этом отношении должны были бы вымереть.
Неразрывная связь чувствований с действиями и изменениями в организме точно так же не может подлежать сомнению. Чувства, когда они достаточно сильны, по общепринятой теории сопровождаются определенными и легко обнаруживаемыми изменениями в организме: в случае радости наблюдается возбуждение определенных мышц, с чем связаны смех, большая подвижность, а в случае печали, напротив, угнетение мышечной деятельности. Отчаяние заставило Ромео упасть на землю в келье монаха. Далее чувства связаны с деятельностью сердца, и объективным показателем их может служить пульс. В радостном состоянии усиливается кровообращение и кровь в большом количестве притекает к мозгу, и, наоборот, в состоянии страдания замедляется биение сердца. Известно также, что чувства связаны с функциями легких (в радости дыхание делается чаще), органов питания (в веселом настроении желудок работает лучше) и пр. «В радости, веселье хмелем кудри вьются; с горя и печали русые секутся», – говорит поэт. От страха бледнеют лица. «Окрась щеки, трусишка», – говорится в «Макбете» Шекспира.
Подобные наблюдения убеждают нас в том, что обычная классификация наших переживаний на ум, чувство и волю как на отдельно существующие способности не выдерживает критики. В каждом из наших переживаний есть и интеллектуальные элементы (ощущения, восприятия, представления, понятия, идеи и пр.), есть и элементы чувства (удовольствие, наслаждение, неудовольствие, страдание, горе и т. п.), и действия (движение или тормоз), которым предшествуют волевые акты (желание, импульсы к действиям, стремление приблизиться к чему-нибудь или удалиться от чего-нибудь, стремление воздержаться от действия и т. п.).
И этот закон надо понимать совсем не в том смысле, что ощущения и восприятия стоят особо, чувства особо и реакция (действие или его тормоз) особо: все это в каждом отдельном случае грани одного и того же непрерывного процесса. Неразрывность, связность всего процесса в каждом из наших переживаний – вот факт, к которому приводят нас и наблюдения, и самонаблюдения.
Природа каждого из наших переживаний тройственная, трехгранная и не может быть односторонней, как думали в прежние времена. Мы не согласны и с теми авторами, которые полагают, что наши переживания бывают то односторонними, то двухсторонними, то трехсторонними.
Каждое переживание всегда трехгранно. Возьмем, например, ощущение голода. Это ощущение, несомненно, соединяется с чувствованием (приятным, когда оно умеренно и удовлетворяется едою, или неприятным, когда оно сильно и остается неудовлетворенным). Но оно в то же время соединяется и с влечением к пище, что обыкновенно относится к области воли и внешним образом выражается в целом ряде реакций: отделение слюны («слюнки текут», по народной поговорке), движения глотки, сопровождающие глотание слюны, и т. д. Не здесь ли лежит причина, почему одни психологи относят голод к ощущениям, другие – к чувствованиям, а третьи – к сочетанию чувствований с волевыми элементами?
С таким перекочевыванием одного и того же переживания из рубрики ощущений и восприятий в рубрику чувствований или воли мы очень часто встречаемся в психологии. Так, например, особенно сильные потрясающие чувства, лишающие человека спокойной рассудительности и воли, именуемые в психологии аффектами, сначала относились к разряду воли, затем приведены были в разряд чувства, а теперь некоторые психологи относят их к области ощущений. Уже эти странствования одних и тех же переживаний, казалось бы, должны были навести на мысль, что трактование ощущений, чувствований и воли как совершенно отдельных способностей ошибочно.
Ошибки эти объясняются тем, что каждый из трех элементов, входящих в наши переживания, смотря по обстоятельствам, может быть то ярким и сильным, резко бросающимся в глаза, то слабым и тусклым, незаметным для самонаблюдения и наблюдения. Это похоже на свойство геометрических тел. Каждое тело имеет три измерения; но в действительности встречаются тела, где какое-нибудь из измерений так ничтожно, что люди его не замечают. Таков, например, слой краски, положенный на полотно картины: почему мы говорим только об ее длине, но не замечаем его высоты, хотя, конечно, она и здесь существует? Такова, например, черта, сделанная карандашом на бумаге: почему мы говорим только об ее длине, но не замечаем ни ее толщины, ни ее ширины? Но, конечно, и слой краски на полотне и черта на бумаге имеют все три измерения.
Так и наши психические переживания. В одном из них мы замечаем только восприятие и желание; в другом только чувствование и волю; но на самом деле каждое из них заключает в себе все три элемента, но только в разной степени.
При этом мы можем наблюдать следующее. Маленький ребенок при виде яблока на столе сейчас же, без дум и размышлений, хотя бы яблоко было чужое, протянет руку, чтобы схватить его. Младенец в этом случае делает то, что делали при этих условиях бесчисленные поколения его предков. У взрослого это восприятие может вызвать такое же влечение, но благодаря опыту, сохранившемуся в его памяти, он воздержится взять яблоко и никакого движения не обнаружит.
Здесь происходит борьба между различными представлениями, влечениями и тормозами прежде, чем мы придем к какому-нибудь сознательному решению. Этот процесс мы называем то размышлением, поскольку в нем участвуют элементы познания, то волею, поскольку в нем участвуют влечения, неразрывно, однако, связанные с представлениями. Если бы этого размышления совсем не существовало, если бы возбуждение на своем пути не задело и не пробудило никаких воспоминаний, то весь этот процесс мог бы быстро пройти по кратчайшему пути без всякого участия сознания, как он проходит во сне, в состоянии опьянения и пр. Он прошел бы тогда по тем путям, которые переданы нам по наследству миллионами предшествовавших поколений, и мы назвали бы этот бессознательный процесс либо рефлексом, либо инстинктом, либо просто автоматизмом.
Почти так же быстро, без размышлений, бессознательно, этот процесс может пройти и в том случае, если он оказывается привычным, заученным посредством частых упражнений до автоматической точности и у нас нет воспоминаний, требующих тормоза для этого процесса.
Итак, только что описанный процесс проходит следующие этапы: 1) восприятие; 2) путь от центров восприятия к центрам, заведующим движением, и 3) импульс движения и следующее за ним само упражнение. Что касается до первой и последней частей этого процесса, то, по мере развития и упражнения, процесс в этих частях протекает все быстрее и быстрее, до известного, однако, предела.
Совсем не то происходит со среднею, второю частью процесса. Чем моложе ребенок, тем быстрее протекает эта часть процесса. Все действия ребенка порывисты, быстры, внезапны. Всякое возбуждение ограничивается немногими частями мозговой коры, легко и без всяких задержек проходит по своему короткому пути, не пробуждает других областей коры мозговых полушарий, не встречает противодействия других представлений, образов, идей, принципов, правил. Почти вся энергия, возбужденная данным впечатлением, переходит в действие, которое поэтому может произвести впечатление большой силы. Нечто подобное представляют и дикари, как их описывают путешественники.