Андрэ удивился и мимолетное замешательство на этом уверенном лице приятно грело душу.
– Вы же маг? – спросил Эйнар. – И сильный, раз можете скрывать свою ауру, свою силу... а даже не знал, что есть и такие чары.
– Вы еще слишком юны, и вы нортейлец, – хмыкнул Андрэ. – Ничего удивительного. К тому же это – запретная магия.
– Признаетесь в подобном?
Будто бы отыгрываясь за насилие над своей природой, кости выбросили тройку и единицу – худший вариант для Эйнара. Он отмел прочь все тревоги – получится, не может не получиться, он обыграет это любезного пожилого господина, обыграет честно, Если и тут не справится, в простом трите, то что говорить о Авеле лор Телламоне?
– У меня есть позволение Хранителей на этот фокус. Во всех семи мирах правила одинаковы – чтобы жить спокойно, нужно знать, кого подкупить.
Андрэ тоже не повезло с костями, и он задумался над ходом дольше обычного.
– Вы путешественник? Торговец?
– Верно мыслите, – старик оторвал взгляд от доски – А вы, Эйнар лор Телламон, будущий студент Академии.
– Ну надо же... Уж ни ради меня ли вы решились навестить сие недружелюбные земли?
Лана фыркнула, и Андрэ вслед за ней расхохотался.
– А ты скромный мальчик, – он избавился от вежливого обращения и посмотрел на Эйнара с симпатией. – И рисковый.
Андрэ сделал ход – сложный, опасный, вцепившийся в Эйнара, словно клешня краба. Тот впервые видел подобную комбинацию, любовался ею, как произведением искусства… но он и рассчитывал, надеялся на нее – просто поверил, что столь опытный соперник использует нечто подобное. И проиграет, потому что Эйнар уже расставил свою паутину.
Партию они завершали в молчании. Андрэ понял, что что-то не так слишком поздно, но это не помешало ему отчаянно сопротивляться, придумывать все новые и новые способы оттянуть неизбежное… или же вымотать Эйнара, заставить его ошибиться. И это почти удалось. Эйнар был словно в трансе, он даже сомневался, что потом сможет вспомнить, что творил на доске. Когда был поставлен последний камушек, он осознал, что весь вспотел, как какой-нибудь крестьянин, и руки впервые за вечер дрожали, словно крестьянин тот еще и напился вусмерть.
Напиться от облегчения Эйнару тоже захотелось.
– Ах ты чертов сукин сын, – пробормотал Андрэ, то ли в восхищении, то ли в возмущении. Зато Лана радовалась, не скрывая.
– Как он тебя, а? Красиво подловил... Не стоило малыша недооценивать, – она ласково потрепала Эйнара по волосам, и тот с трудом удержался, чтобы не шарахнуться в сторону. – Сам видел же, как он всех обдурил.
Андрэ хмыкнул. Андрэ проиграл. Андрэ мог сказать, что Эйнар жульничал весь вечер кроме последнего часа – и все пошло бы крахом, и вместо ласковых поглаживаний, ждала бы его плеть и ржавый топорик. Мог бы сказать, но не стал.
– Ты сыграл честно и храбро. А я не потерял большего, чем заполучил за этот вечер.
– Хорошая игра ценнее денег? – Эйнар все еще поверить не мог, что пронесло.
– Денег у меня и без того хватает. Так что ты всегда можешь заплатить мне за товар не деньгами, а приятным вечером в трит.
– Вряд ли мы скоро вновь встретимся.
– Встретимся, не сомневайся. Я приторговываю в Академии. Может быть, не всегда лично, но назови имя Андрэ – и с тобой любой торговец в Междумирье станет говорить иначе.
– Надеюсь, это вы в хорошем смысле.
– Смотрю, благодарности за предложение мне ждать не стоит, – Андрэ иронично улыбнулся. – И верно, хватит болтовни. Лана, милая, увы, мне уже пора – это был чудесный вечер. Эйнар, Рики, Шерн, – кивнул он на прощание каждому в этой комнате и покинул зал.
А Эйнар пытался понять, как он совершенно не обратил внимания, что Рикки, вороненок этот, так и остался наблюдать за игрой.
– Так-с, мальчик, – с тебя клятва, – Лана поманила пальцем Рикки, повернулась к Эйнару: – А с тебя – тридцать процентов выигрыша.
– Тридцать? – опешил Эйнар. У него немногим больше пяти тысяч тернов, и теперь он должен был потерять почти все то, что заработал в тяжкой дуэли с Андрэ.
– Что еще за недовольство, малыш? Я и так бесконечно лояльна из-за твоей симпатичной мордашки и отсутствия капризных причитаний в течении последнего часа. Договорись ты со мной, как порядочный умелец, что вздумал в этот вечер обчистить простофиль – процент бы был в три раза меньше, а так...
– Простофиль я вовсе не обчищал, наоборот, я всего лишь защищался, – негромко отметил Эйнар, но, разумеется, спорить не стал – платить, так платить, не стоит и дальше искушать судьбу. Он получил, что хотел.
Жаль, конечно, что теперь Рики слишком много знает, но и то, как он стал смотреть на Эйнара в глубине души льстило. Но больше забавляло. Удивительно, но вороненок даже злиться и расстраиваться на проигрыш – видимо, считал, что такому парню, как Эйнар и проиграть не стыдно, даром, что он си-лор.
Эйнар бы собой гордился, но вот только победа без помощи артефакта, была куда слаще.
Глава двадцать третья, в которой Фрино устраивает похороны
Фрино никогда не видел, как выглядит изнутри подземное святилище, в котором он обычно находил Орнима. Заходя туда он будто терял зрение. Все, что Фрино мог – это, как слепой щенок, шарить руками вокруг. И он шарил. Шарил до тех пор, пока не выучил расположение каждого камня.
Шаг. Еще шаг. Еще два. Пять ступенек, еще один шаг вперед, и Фрино, наконец, опустил тело Ирона на плоскую каменную плиту. Опустил и сел на пол, сжав холодную руку в своих ладонях. Как всегда внутри, в груди, поселилась боль. Сердце заныло. Сердце вообще часто его беспокоило, и не помогали ни лекарства, ни магия. Наверное просто он хранил в нем, как в запертом железном ларце, слишком много боли. Так много, что она там уже больше не помещалась.
– Мой любимый щенок принес мне что-то интересное, – раздался из темноты приятный, эхом прыгающий по комнате голос. – Как прелестно… и как печально.
Фрино молчал. Говорить пока еще было рано. Младший Сентро хорошо изучил все повадки Орнима за те два года, прошедшие с того дня, когда он впервые шагнул за эту дверь. Начни говорить сейчас – и божество уйдет. Нет, надо выждать. Заинтриговать...
Мохнатые, когтистые руки сжали плечи, но тут же отпустили. И голос, до этого доносившийся из-за спины, зашептал, перемещаясь вокруг Фрино и мертвеца:
– Как благородно с твоей стороны. Знаешь, чем ты мне нравишься, щенок? Ты действуешь импульсивно, но в твоей импульсивности и есть твоя красота. Ты убиваешь – но не так погано и топорно как все. Ты подбираешь момент, ты доводишь себя до нужного состояния, ты всегда устраиваешь красивые похороны… почему ты не наслаждаешься этим?
Отвечать Фрино не стал. Вопрос был скорее риторическим. Орним и так все о нем знал.
– Ну да, конечно, ты же у нас такой человечный, – со смешком продолжило божество. – Ну как? Убедил себя в том, что твой отец был прав и ты убил этого маленького человечка за действительно серьезное преступление?
– Убедил, – не выдержал Фрино. – Отец был прав – он воровал…
– Какой хороший мальчик, – издевательски засюсюкало божество. – Какой верный сын своего отца. Хотя я понимаю. Если бы ты не внушал сам себе, что бессилен, если бы ты не внушал себе, что отец прав, если бы ты не вдалбливал себе в голову всю эту чушь – ты был бы уже мертв. Но, по правде, Фрино… давай, скажи что ты думаешь. Давай, сейчас можно. Сейчас тебе можно побыть несчастной жертвой. Давай, валяй, сукин сын. Я слушаю и жду.
– Отец заставил меня его убить не потому что он воровал, а чтобы я – сдался, – Фрино уткнулся лбом в теплый камень. – Отец заставил меня, чтобы мне было плохо. Он ненавидит меня… он хочет, чтобы я покончил с собой…
– Давай, еще, – подначило его божество.
– Я… я не хотел, – простонал Фрино, зажмурившись. – Я не хотел его убивать. Не хотел, не хотел, не хотел… я… я просто не могу так больше… я не могу… меня это изнутри разрывает, каждый гребанный раз…
– Что-то ты упустил, – хмыкнуло божество. – Давай, подумай-ка?
– Отец просто развлекается со мной, – выпалил Фрино зло. – Я – его очередная игрушка. Игрушка, которая никогда не станет наследником. Игрушка, которую он хочет довести… довести до петли, до прыжка с обрыва, до яда в стакане вина… ты это хотел услышать?! Это ты мне хотел сказать?!
Божество рассмеялось, а Фрино – уставшего, опустошенного, уже понесло.
– Я его ненавижу. Ненавижу страшной ненавистью, черной и ядовитой. Эта ненависть сжигает меня изнутри. Я… каждый сраный раз ложась спать я бы с удовольствием представлял себе, как я убиваю его, разрываю на мелкие клочки, пытаю и мучаю… но я настолько боюсь, что не могу даже мечты себе позволить. Я... мне страшно, Орним… я не хочу, чтобы он меня замучил… не хочу умирать…
– Никто не хочет умирать,Фрино, – мохнатая рука прошлась по волосам, взъерошила. – Ни ты, ни я, ни тот парень за дверью. Все мы хотим жить.
– Но, знаешь, что самое паршивое? – сказал почти спокойно младший Сентро. – Я твержу, что не хочу умирать, но… если бы смерть нашла меня сама, я был бы счастлив. Иногда думаю – вот бы меня кто-нибудь пристрелил. Или лошадь затоптала. Или со скалы я свалился – чисто случайно. Надо только быть там, где опасные люди, высокие скалы и буйные лошади. И тогда, может, мне повезет… тогда, может, я легко умру а не в пыточной. Знаешь, что будет, если я так умру?
– Что же?
– Отец подойдет, посмотрит на мое мертвое тело и скажет – я даже слышу с какой интонацией – “ты разочаровал меня, сынок”, – зло передразнил Фрино. – О нет, я не хочу его убить. Если я убью его – закон поможет ему утащить меня за собой в твою пасть. Нет. Я не сдамся. Я не сопьюсь, не снаркоманюсь, не покончу с собой и не умру от болевого шока в пыточных. Нет. Я сильный. Сильный и живучий, как какое-нибудь сраное насекомое. Я буду жить назло этой падле. И однажды я увижу, как он сдохнет. Увижу и назло буду жить счастливо. Назло ему уничтожу все, чего он добился. Пропью богатство, перестрою имение, разорю рынок рабов а потом сбегу из Орны в другие миры. На Эквариус например. Говорят, там много древних катакомб, которые еще не исследованы толком. Мне будет чем там заняться…