[1]. Все, что женщины ни пишут о женщинах, лишь одно угодничество мужчинам. Незамужние женщины в этом случае, невидимом, хлопочут только о шансах найти жениха. Многие, как замужние, так и незамужние, чересчур уж пересаливают и воспевают такое раболепие, какого не пожелает ни один мужчина, за исключением разве самого опошлевшего субъекта. Но теперь это случается уже не так часто, как это было даже в очень недавнее время. Литературные женщины заговаривают свободнее и более желают выражать свои настоящие чувства. К несчастью, сами женщины обратились, особенно в Англии, в такие искусственные продукты, что чувства их представляют сплав незначительной части их личного наблюдения и сознания вместе с огромною массою рутинных понятий. Разумеется, это будет иметь место реже и реже, но все-таки будет существовать в значительной степени до тех пор, пока социальные учреждения не допустят и для женщин такого же свободного, самобытного развития, как и для мужчин. Когда настанет эта пора – и притом только тогда, но не ранее, – мы не только услышим, но и увидим воочию все, что нам нужно знать о женской натуре и о степени применимости к ней того или другого дела. Мы с намерением так долго остановились на трудностях, встречаемых в настоящее время всяким положительным знанием действительной природы женщин, потому что в этом, как и во многих других вещах, «opinio copiae inter maximas causas inopiae est» и едва ли могут быть какие-нибудь шансы к правильному суждению об этом предмете в то время, когда люди вообще претендуют на понимание такого вопроса, в котором они не смыслят ровно ничего и о котором даже мужчины, вместе взятые, не могут знать настолько, чтобы иметь право предрешать путем закона, в чем заключается или в чем не заключается призвание женщин. К счастию, однако, до сих пор это знание вовсе не нужно для какой-либо практической цели, находящейся в связи с положением женщин в обществе и жизни. Согласно со всеми принципами, принятыми новейшим обществом, вопрос находится в полной зависимости от самих женщин, может быть решен их собственным опытом и применением на деле их способностей. Чтобы узнать, что может быть сделано одним лицом или многими лицами, единственное средство – испробовать на деле, так точно, как никто, кроме самих же женщин, не может указать, что нужно делать и чего не делать для их собственного счастья.
В одном только мы можем быть положительно убеждены, именно в том, что если предоставить натуре женщин полную волю, то они вследствие этого не станут сами делать того, что несогласно с их природой. Тут решительно бесполезно всякое желание мужчин заступаться за природу из опасения того, что она не сумеет отстоять своих прав. Запрещать женщинам делать то, чего они не могут делать по самой природе, ведь это совершенно бессмысленно. То, что они могут делать, но не так хорошо, как мужчины, их конкуренты, будет как нельзя лучше закрыто для них самой конкуренцией. Ведь никто же не требует ограждения женщин разного рода покровительственными предписаниями и привилегиями; мы требуем только того, чтобы были отменены ныне существующие исключительные права и привилегии мужчин. Если женщины выкажут большую природную склонность к одним занятиям, чем к другим, то нет надобности прибегать к законам или к социальному внушению, чтобы заставить большинство предпочтительно обращаться к первого рода занятиям. Свободное поле конкуренции всегда будет служить им сильнейшим стимулом для той деятельности, где женщины наиболее нужны. А так как они нужны к такому делу, к которому наиболее способны, то, вследствие правильного распределения труда, коллективные способности того и другого пола могут быть, в общем итоге, применены с наибольшею пользою.
Общее мнение людей, как полагают, усматривает естественное призвание женщин в том, чтобы быть женою и матерью. Я делаю оговорку «как полагают» потому, что, судя по живым фактам, по всему складу современного общества, иной может заключить, что мнение людей на этот счет высказывается совершенно в противоположном смысле. Можно было бы подумать, что они считают так называемое естественное призвание женщин самым антипатичным бременем для их натуры, так что чуть только женщинам позволить делать что-либо другое, предоставить им другие средства к существованию, другое употребление их времени и способностей, сколько-нибудь согласное с их вкусом, то найдется уже немного женщин, которые бы охотно стали отдаваться их естественному призванию. Если действительно таково мнение мужчин вообще, то желательно, чтобы оно было высказано без обиняков. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь громко и явственно высказал такого рода теорию (между прочим, применяемую сплошь и рядом во многом, что писалось об этом предмете): «Для общества необходимо, чтобы женщины выходили замуж и рожали детей. Сами они этого не захотят сделать, если их не заставить. Потому необходимо их к тому принудить силою, и тогда, по крайней мере, условия задачи были бы означены с достаточной ясностью». Это была бы даже логика, какую употребляли рабовладельцы Южной Каролины и Луизианы: «Возделывать хлопок и сахарный тростник необходимо: белые люди не могут этим заниматься, а негры не хотят этого делать за то вознаграждение, какое нам заблагорассудится им дать. Ergo их нужно заставить». Еще лучше к нашему объяснению идет рекрутчина матросов. Моряки положительно необходимы для защиты отечества; часто случается, что они добровольно не желают поступать на службу. Следовательно, против них надо употребить силу принуждения. Как часто пускалась в ход подобная логика! И не случись в ней маленькая ошибка, она, без всякого сомнения, процветала бы и в настоящее время. Но в том-то и дело, что здесь есть одно больное место. Да заплатите же вы сначала матросам, как следует, честную плату за их честный труд! Если вы позаботитесь о том, чтобы служить вам было так же выгодно, как служить кому-нибудь другому, то и для вас в получении желаемых услуг не встретится больших затруднений, чем для других. На это невозможно дать никакого логического ответа, кроме упрямого «не хочу». Но так как люди теперь не только стыдятся, но и не желают зажиливать у земледельца его наемную плату, то и насильственная рекрутчина матросов не находит более охотников. Подобное же возражение можно сделать и всем тем, кто желает принудить женщин ко вступлению в брак, закрывая для них все другие исходы. Если они хорошо понимают, что хотят сказать, то мнение их, очевидно, заключается в том, что мужчины не делают брачного сожительства настолько привлекательным для женщин, чтобы они соглашалось на него ради его собственных хороших качеств. Тот невысоко, должно быть, ставит свое благодеяние, кто предлагает его на условии гобсоновского выбора: это или ничего! И вот, по моему мнению, ключ к объяснению чувств тех мужчин, которые относятся к равноправности женщин с решительною антипатией. Мне кажется, что они боятся не того, чтобы женщины просто-напросто отказывались выходить замуж, потому что едва ли кто-нибудь может серьезно иметь подобные опасения, нет, они боятся того, что женщины будут требовать брака на условиях равноправности, что все умные и способные женщины станут скорее делать все другое, неунизительное в их глазах, чем вступать в брак, который отдает их во власть другого, который делает из мужа хозяина не только всего их мирского достояния, но и нравственного существа. И действительно, если брак необходимо сопровождается таким последствием, то я полагаю, что опасения мужчин совершенно основательны. Я считаю вероятным, что немногие женщины, способные к чему-либо другому, будут избирать подобный жребий, разве уж на них нашло какое-нибудь entrainement, делающее их на время нечувствительными ко всему, кроме брачного венца, если только для них будут открыты всякие другие средства к занятию, по понятиям толпы, почетного места в жизни, и если мужчины решали, что брачный закон должен быть законом деспотизма, то они совершенно правы с чисто полицейской точки зрения, предоставляя женщинам только выбор Гобсона. Но в таком случае все, что ни делалось в современном мире для снятия гнета с женских умов, была грустная ошибка. Им никогда не следовало позволять никакого литературного воспитания. Женщины, умеющие читать, а тем более писать… Ведь это при существующем порядке вещей страшное противоречие, довольно неприятная заноза, не следовало, совершенно не следовало сообщать женщине какого бы то ни было развития, кроме того, которое могло сделать из нее одалиску или ловкую домашнюю служанку.
ГЛАВА II
Теперь мы начнем более частное обсуждение предмета с той его стороны, к которой нас привели предшествующие замечания; мы будем говорить об условиях, указываемых законом брачному сожительству, как здесь (в Англии), так и в других странах. Так как брак составляет положение, предназначенное для женщин самим обществом, то все они должны к нему стремиться вследствие своей общественной подготовки и самой цели брака, за исключением разве тех из них, которые, со своим малопривлекательным внешним достоинствам, не могут рассчитывать найти для себя сожителя; тут уж, кажется, следовало бы ожидать, что все будет сделано для того, чтобы как можно более облегчить женщинам семейное их положение и этим вознаградить их за недопущение ко всем другим положениям. Но общество как в этом, так и во всех других случаях предпочитает достигать своей цели не гуманными, а очень нехорошими средствами. Это, однако, единственный случай, в котором оно упорно удерживает средства эти до настоящего времени. Сначала женщины приобретались силою (умыкались) или отец, по заведенному обычаю, продавал свою дочь ее будущему мужу. До последнего времени отец был волен распоряжаться дочерью по своему личному произволу и вкусу, без всякого участия ее воли. Правда, церковь в своем уважении к нравственному принципу зашла так далеко, что требовала формального «да» при совершении брачного обряда, но и это согласие, разумеется, носило совершенно принудительный, подневольный характер; для девушки не было никакой физической возможности противиться настоятельным требованьям отца, кроме, быть может, того исхода, когда она, произнося обет монашества, становилась под непосредственное покровительство религии. После совершения брачного обряда муж в древние времена (в дохристианскую эпоху) приобретал право жизни и смерти над своею женою. На него она не могла апеллировать ни к какому закону: муж был для нее единственный суд и закон. Долгое время он пользовался правом давать ей развод, но она не пользовалась тем же правом по отношению к нему. Старинные законы Англии называют мужа