Мир же разумеется избавляющим от истребительной войны, то есть от того, что Цицерон в другом месте (Посл. к Аттику, IX, 112) поясняет следующим греческим изречением: «…если вследствие этого подвергнется опасности все государство». Примером может служить случай, когда точное предвидение будущего не сулит ничего иного, кроме гибели всего народа; таково было положение населения Иерусалима во время осады Титом. При подобных условиях неизвестно, что сказал бы сам Катон, который предпочел смерть подчинению единоличному правителю. Сюда же подходят и следующие строки:
Это не тяжкая доблесть —
Рабства избегнуть своею рукою.
Относится сюда и многое иное в том же роде.
2. Сходное предписывает здравый рассудок. Без сомнения, жизнь, которая есть основа всех благ временных и условие приобретения вечных благ, дороже свободы. Это правильно при рассмотрении той и другой как в одном человеке, так и в целом народе. И сам Бог вменяет себе в милосердие, что не допускает гибели людей, а обращает их в рабство (Паралипоменон, II, ХII, 78). И в другом месте он внушает евреям через пророков, чтобы они согласились на вавилонское пленение, дабы не умереть от голода и моровой язвы (Иеремия, XXVII, 13)[1114]. Поэтому хотя древние и восхваляют того, кто был вождем в осажденном пунийцами Сагунте, тем не менее не заслуживает одобрения ни это, ни то, что руководило таким образом действий.
3. Избиение населения в подобных случаях ведь должно считаться величайшим бедствием (Августин, «О граде Божием», кн. XXII, гл. 6). Цицерон во второй книге «Об изобретении» приводит как пример необходимости то, что население Казилина было вынуждено сдаться Ганнибалу, хотя тут добавлено: «если не предпочли бы погибнуть от голода»[1115]. О фивянах, живших во времена Александра Македонского, сохранилось следующее суждение Диодора Сицилийского (кн. XVIII): «Души более отважные, чем благоразумные, примирились с избиением родного народа»[1116].
4. О тех же Катоне и Сципионе, которые не захотели уступить первенство Цезарю после форсальской победы, имеется высказывание Плутарха: «Они виновны в том, что напрасно погубили множество отличных мужей в Африке».
5. Сказанное о свободе я готов распространить и на другие желанные вещи, если существует справедливое опасение большего или равного зла. Ибо, как правильно говорит Аристид, имеется обычай спасать корабль, выбрасывая груз, а не пассажиров.
При осуществлении карательных экспедиций необходимо остерегаться объявлять войну в целях возмездия против неприятеля, силы которого равны нашим. Ибо подобно гражданскому судье, тому, кто готов отомстить злодеяния оружием, нужно быть значительно сильнее своего противника; и не только благоразумие или любовь к своим подданным предписывают уклоняться от опасной войны, но нередко также и справедливость, а именно – справедливость управляющая, которая по самой природе управления налагает как на начальствующих обязанность заботиться о низших, так и на низших обязанность повиноваться. Отсюда следует правильное толкование богословов (Каэтан, на II, II, вопр. 95, ст. 8; Молина, «О справедливости», I, спор 102), согласно которому государи, предпринимающие войны по незначительным поводам или ради осуществления не необходимых наказаний, влекущие за собой великую опасность, обязаны возмещать подданным проистекающие вследствие этого убытки. Ибо если даже такие государи не совершают преступления против своих врагов, то тем не менее они совершают их поистине против своих подданных, вовлекая последних по незначительным поводам в столь великие бедствия. Ливий (кн. X) пишет: «Справедлива война, когда она необходима; оружие является благочестивым, если остается лишь надежда на оружие для защиты». Овидий желает такого состояния в «Фастах» (кн. I):
Воину пусть оружье дано, чтоб избегнуть сражений.
Редко причина возникновения войны такова, что ее или невозможно, или не должно избегнуть; это имеет место тогда, когда правосудие, по словам Флора, суровее оружия[1117]. Сенека пишет: «Кидаться в опасность следует, если только бездействие сулит равные опасности». Смысл этого так выражает Аристид: «Хотя будущее и неизвестно, но лишь тогда нужно предпочесть опасность, когда стремление к миру явно ведет к худшему». «Война лучше жалкого мира», – говорит Тацит. По его же словам она бывает лучше, в частности, тогда, когда «попытка может увенчаться свободой, а поражение не изменит положения»; по словам Ливия (кн. X) – тогда, когда «мир для угнетенных тяжелее, чем война для свободных». Последнее отсутствует, если очевидно заранее, как сказано у Цицерона, что в случае поражения неизбежно изгнание, а в случае победы – все же рабство (Посл. к Аттику, VII, 7).
Другое условие объявления войны состоит в том, чтоб после должного рассмотрения вопроса о соответствии ее с правом сразу позаботиться – что является весьма важным – о наличии достаточных сил. Об этом говорил Август, указывая, что не следует начинать войну без большей надежды на удачу в сравнении с опасением потерь (Светоний, гл. 14; Геллий, кн. XIII, гл. 3; Валерий Максим, кн. VII, гл. 2). И то, что имели обыкновение высказывать о сражении Сципион Африканский и А. Эмилий Павел, не лишне применить сюда: «Не должно пускаться в поход иначе как при наличии крайней необходимости или благоприятного случая»[1118]. В особенности же уместно начинать войну, когда есть надежда совершить ее путем устрашения и мольбы[1119], при полной безопасности или незначительной опасности. Таков был совет Диона по вопросу об освобождении Сиракуз (Диодор Сицилийский, кн. XVI). В письмах Плиния есть следующие слова: «Прекраснее всего то, что победа подобного рода одержана путем устрашения».
1. Жестокое дело есть война, замечает Плутарх (жизнеописание Камилла); она влечет за собой целый клубок преступлений и посягательств. И Августин («О граде Божием», кн. XIX, гл. 7) высказывается мудро: «Если среди этих зол (речь идет о последствиях войны) – бесконечное множество тяжких поражений и крайняя нужда и если попытаться изобразить их должным образом, хотя я и не нахожу слов для такого выражения, которого требует самое дело, то как исчерпать столь обширный предмет? Но нам возразят, что мудрый имеет намерение вести справедливые войны. Однако если он вспомнит о том, что он человек, он не станет слишком сожалеть об оставшейся ему необходимости вести справедливые войны, потому что если бы они не были справедливы, то он не должен был бы их вести; и поэтому мудрый не должен был бы вести никаких войн. Несправедливость же противной стороны вынуждает и мудрого вести справедливые войны, которые необходимы. Такая несправедливость, во всяком случае, должна огорчать человека[1120], потому что так свойственно людям, даже если оттого не возникнет никакой необходимости воевать. Таким образом, эти бедствия, столь великие, столь ужасные, столь суровые, каждый созерцает со скорбью, признает неизбежность бедственного положения; а тот, кто терпит их или помышляет о них без сердечного сокрушения, совершенно напрасно считает себя счастливым, так как такой утратил всякое человеческое чувство». Августин же в другом месте («О граде Божием», кн. IV, гл. 15) говорит: «Для злых война кажется счастием, добрым же – необходимостью». А Максим Тирский заявляет: «Если даже войной искореняется несправедливость, неизбежность ее сама по себе заслуживает сожаления». И он же указывает: «Война, по-видимому, для справедливых есть дело необходимости, для несправедливых – дело произвола».
2. К сказанному следует добавить замечание Сенеки о том, что человек не должен пользоваться человеком расточительно. Филиск убеждал Александра стремиться к славе таким образом, чтобы не прослыть моровым поветрием и крайним бедствием, разумея под этим истребление народов и опустошение городов как следствие морового поветрия. Ничто не свойственно царям более заботы о благополучии всех, что обеспечивается миром (Элиан, кн. XIV, 11).
3. Если по еврейскому праву и тот, кто совершил убийство против своей воли, должен был спасаться бегством, если Бог воспретил Давиду, который, как говорят, вел благочестивые войны, построить себе храм за то, что тот пролил много крови[1121], если у древних греков должны были искупать злодеяния даже те, кто осквернил свою руку невиновным убийством, то кому не ясно, в особенности же среди христиан, сколь такое дело несчастливо и нечестиво и насколько следует избегать войны, хотя бы и лишенной несправедливого характера? Поэтому понятно, почему у греков, принявших христианскую веру, долгое время соблюдалось правило, согласно которому на некоторое время отлучались от таинств те, кто осквернил себя убийством в какой бы то ни было войне[1122] (Василий, «К Амфилохию», X, 13).
Глава XXVО причинах войны в интересах других
I. Начинать войну ради подданных – справедливо.
II. Тем не менее не всегда ее следует предпринимать ради них.
III. Можно ли выдавать врагу невинного подданного во избежание опасности?