ен от преступления гражданской войны, «поскольку приказания отца не могли запятнать сына» («Летопись», III). Сенека говорит[1151]: «Раб – не цензор повелений господской власти, а их исполнитель».
3. И, в частности, в этом вопросе относительно военной службы так же мыслил Августин. Он высказывался таким образом: «Стало быть, муж справедливый, когда даже он служит под начальством царя святотатственного, может сражаться правильно по его повелениям, если, соблюдая порядок гражданского мира, он уверен, что отдаваемые ему повеления не противоречат божественным заповедям; если он и не вполне уверен в этом, то делает царя виновным за несправедливость повеления, оправданием же воину является порядок службы» («Против Фавста», кн. XXII, гл. 74). И в другом месте: «Когда воин, повинуясь власти, которой он законно подчинен, убьет воина, он ни по какому закону своего государства не ответственен в человекоубийстве[1152]; ибо если бы он не совершил поступка, то был бы виновен в ослушании и пренебрежении к власти; если же он совершил бы это по собственному произволу или полномочию, то был бы виновен в пролитии человеческой крови. Итак, в одном случае он наказывается, если поступает не по приказу; а другом – за неисполнение повеления» («О граде Божием», кн. I, гл. 26). Отсюда общепринятое мнение, что войны, поскольку дело касается подданных, взаимно справедливы, то есть свободны от неправильности (Сильвестр, на слово «война», I, 9, закл. 4; Кастрензий, на L. VI. D. de lustit.; Сото, кн. V, вопр., I, ст. 7 и вопр. 3, ст. 3; Витториа, «О праве войны», 32; Коваррувиас, in с. peccat. p. II, 10). В этой связи можно привести следующее изречение:
Кто из обоих взялся за оружие
С большим правом – неведомо то.
4. Все же в этом вопросе встречаются затруднения. И Адриан, наш соотечественник, который был избран последним с севера от Альп римским первосвященником, защищает противное мнение[1153] («Разнообразные вопросы», II); и оно утверждается не на том основании, которое приводит он сам, но на том, которое более подходит, а именно – что тот, кто сомневается теоретически, должен произвести более осторожный выбор суждений практических. Более же осторожный выбор означает воздержаться от войны. Заслуживают одобрения ессеи за то, что, между прочим, они клялись «не вредить никому, даже если получат на то повеление». Им подражали пифагорейцы, которые, по свидетельству Ямвлиха, воздерживались от войны, по той причине, что «война внушает и повелевает совершать убийства».
5. Этому не препятствует то, что, с другой стороны, возникает опасность неповиновения. Ибо если сомнительны обе возможности, то меньшее из двух зол свободно от греха (ибо если война несправедлива, то в уклонении от нее нет никакого неповиновения).
Неповиновение в такого рода вещах по своей природе есть меньшее зло, нежели человекоубийство, в особенности же убийство многих неповинных (Бальд, «Заключения», II, 385; Сото, De ratlone detegendi secretum, membr. 3, q. 2, In resp. ad I)». Древние сообщают, что, когда Меркурий был обвинен в убийстве Арго, он защищался ссылкой на приказ Юпитера, но тем не менее боги не осмелились его оправдать. Не оправдывает и Марциал Потина, приближенного Птоломея, говоря:
Дело, однако, Антония хуже, чем дело Потина;
Этот свершил по приказу, а тот – для себя.
Не много значит также и то, что приводят некоторые, а именно – будто если допустить неповиновение, то может погибнуть государство; потому что в большинстве случаев не годится сообщать народу основания принятых решений (Витториа, «О праве войны», 25). Хотя это правильно по отношению к побудительным причинам войны, но неправильно в отношении решений правосудия, которым следует быть ясными и очевидными, стало быть, такими, чтобы их можно и должно было открыто объявлять.
6. То, что сказано – возможно, слишком неопределенно – Тертуллианом о законах, с полным основанием может быть применено к этим законам и установлениям, касающимся ведения войны («Апология», гл. 4; «Против язычников», I, 6): «Гражданин не повинуется беспрекословно закону, не зная постановления о возмездии; никакой закон не обязан себе одному сознанием его справедливости, но такое сознание должно быть сообщено тем, со стороны кого ожидается повиновение. Подозрителен тот закон, который не хочет доказать своей справедливости; нечестив тот закон, который господствует бездоказательно». У Папиния Ахиллес обращается к Улиссу, подстрекающему его на бой:
Изложи данаям причины такого похода;
Им питать справедливый гнев угодно заране.
У него же Тесей говорит:
Шествуйте бодро, доверие дайте толикой причине.
Проперций сказал:
Силы воина цель растит, а то сокрушает;
Правды когда лишена, стыд опускает копье.
С этим одинаково следующее место панегириста: «Даже на войне только добрая совесть сама себя оправдывает, так что победа бывает одержана не столько благодаря мужеству, сколько благодаря чистоте. Некоторые ученые мужи истолковывают слово «ярек» в книге Бытие (XIV, 14)[1154] в том смысле, что слуги Авраама были вполне осведомлены до сражения о справедливости его военных предприятий.
7. Принято также открыто объявлять войну, как мы скажем несколько ниже, с приведением причин, чтобы почти весь человеческий род мог принимать участие в решении вопроса о ее справедливости. Ибо ведь благоразумие, как полагает Аристотель, есть добродетель, свойственная повелителю; справедливость же свойственна человеку как таковому.
8. Во всяком случае, по-видимому, необходимо следовать приведенному нами изречению Адриана, если подданный не только сомневается в справедливости войны, но и под влиянием убедительных доводов склоняется явно к тому, что она несправедлива; в особенности же если речь идет о нападении на чужие пределы, а не о защите своих границ (Эгидий Регий, «О сверхъестественных действиях», спор 31, спорн. вопр. 5, 85; Баньес, на II, II, вопр. 40, ст. 1; Молина, II, спор 113).
9. Пожалуй, даже палачу, готовящемуся предать смерти осужденного, важно присутствовать при пытке и следственных действиях, дабы уяснить путем сознания обвиняемого степень его виновности в преступлении и убедиться явно в том, что смерть им заслужена[1155]. Это соблюдается в некоторых местах; не иное предусматривают и еврейские законы, когда при осуждении на побитие камнями требуют, чтобы свидетели сделали свои заявления перед народом (Второзаконие, XVII).
1. Если же путем изложения обстоятельств дела нельзя удовлетворить совесть подданных, то во всяком случае в обязанность хорошего должностного лица войдет скорее возложить на них уплату чрезвычайного налога, чем несение воинской повинности; в особенности если не будет недостатка в прочих, готовых сражаться. Ибо справедливый царь может воспользоваться не только доброй волей своих подданных, но и дурными намерениями, подобно тому как Бог пользуется услугами дьявола и нечестивых и подобно тому как лицо, являясь свободным от вины, в случае нужды берет деньги у недобросовестного ростовщика (Сильвестр, на слово «война», I, 7, в конце).
2. Наконец, если даже причины войны не вызывают сомнений, то тем не менее представляется несправедливым принуждать христиан воевать против их воли; дело в том, что уклонение от войны, и тогда, когда позволительно воевать, есть действие более благочестивое, долгое время практиковавшееся как духовенством, так и кающимися и рекомендуемое всем любыми средствами. Ориген так возражает Цельсу, который ставил христианам в упрек их уклонение от военной службы: «Тем, кто, будучи чужд нашей вере, заставляет нас сражаться за государство и убивать людей, мы ответим так: «Жрецы ваших идолов, почитаемые вами как фламины, по вашим словам, приносят чистые жертвы, так как служат не окровавленными и не оскверненными никаким убийством руками тем, кто считается божествами, а если начнется война, то жрецы не вносятся в воинские списки. Коль скоро это не лишено смысла, то в еще большей мере, когда прочие сражаются, следует считать сражающимися присущим им образом жрецов и служителей Бога, которые сохраняют руки чистыми и которые молитвами воюют перед Богом за прочих сражающихся за правое дело, за того, кто справедливо царствует». В приведенном месте Ориген называет жрецами каждого христианина, по примеру Священного Писания (Откровение, I, 6; Посл. I ап. Петра, II, 5).
1. Я вместе с тем думаю, что в войне не только сомнительной, но даже несомненно и явно несправедливой может иметь место справедливая защита подданных. Так как враг хотя бы ведущий справедливую войну, не имеет подлинного и внутреннего права убивать неповинных подданных, далеких от ответственности в причинении войны, кроме как в целях необходимой обороны, в виде следствия и непреднамеренно (такие деяния безнаказанны), – отсюда явствует, что если враг очевидно пришел с намерением, чтобы отнюдь не щадить жизнь подданных другой стороны, несмотря на возможность это сделать, то подданные могут обороняться по естественному праву, которое у них не отнято правом народов.
2. Тут уже мы не скажем, что война справедлива для обеих сторон, ибо вопрос ставится не о войне, но об известном и определенном действии. А это действие, хотя бы того, кто в прочем имеет право воевать, несправедливо, и потому его можно справедливо отражать.