Лгать не годится друзьям и близким знакомым,
но предпочтет не обманывать даже врага и чужого и никогда не допустит того, чтобы язык, этот выразитель души, расходился с чувством и мыслью». Таков в трагедии Софокла «Филоктет» Неоптолем, «отличающийся великодушной простотой», как правильно заметил Дион Прусийский, и ответивший Улиссу на увещание прибегнуть к хитрости:
Я, слушая внушения Лаэртида,
Исполнить откажуся многое:
Не рождены для хитростей ни я,
Ни мой родитель, как передают[1197];
Готов скорее силой, чем обманами
Вернуть назад добытое.
Еврипид в трагедии «Рес» заявляет:
Великодушный тайно наносить
Не станет смерть.
3. Так, Александр отказался добиться победы хитростью. А Полибий (кн. IX) сообщает, что ахеяне ужасались прибегать против врагов к каким бы то ни было хитростям, потому что они считали прочной только такую победу, которая, выражаясь словами Клавдиана,
Дух врагов покоряет, сломив их отвагу.
Таковы были и римляне почти до самого конца второй Пунической войны. Элиан пишет: «Римлянам свойственна доблесть, им не подходит одерживать победу хитростью и коварством». Оттого когда македонский царь Персей обманулся в надежде на мир, то старейшие сенаторы отказались одобрить римские хитрости, ибо предки никогда не кичились тем, что вели войны преимущественно хитростью, а не доблестью, не прибегали ни к изворотливости пунийцев, ни к коварству греков, у которых обмануть врага считалось большей доблестью, чем превзойти силой. Затем они прибавили следующее соображение: «Иногда в настоящее время хитрость предпочтительнее доблести; но только тот считается покоренным окончательно, кто вынужден признать, что победа над ним одержана не искусством, не случайно, а благодаря превосходству сил в справедливой и благочестивой войне».
Мы читаем также в «Летописи» Тацита (кн. II) о последующем времени: «Римский народ не отмщает своим врагам ни хитростью, ни тайно, но открыто и с оружием в руках». Таковы были и тибаронейцы, которые уславливались с неприятелем даже о месте и времени сражения (схолиаст, на кн. II Аполлония). Мардоний у Геродота сообщает то же самое о греках его времени.
Сюда относится также и то правило, что не следует другого ни понуждать, ни побуждать делать то, что ему воспрещено[1198]. Примерами могут послужить следующие случаи: подданному нельзя умерщвлять своего царя, или сдавать города без общего согласия, или грабить граждан. К этому не полагается, стало быть, и побуждать подданного, пребывающего в подобном состоянии. Ибо каждый, кто подает другому повод совершить преступление, тот сам виновен в преступлении.
Нельзя привести в качестве возражения, что такого рода деяние, как убийство врага, для того, кто побуждает соответствующее лицо совершить злодеяние, является законным. Ему дозволено выполнить это, но не таким способом. Удачно сказано у Августина: «Безразлично, сам ли кто-нибудь дозволяет преступление или предоставляет совершить его другому ради себя».
Иначе обстоит дело, если кто-нибудь воспользуется не вызванным с его стороны, а добровольным действием преступника для совершения дозволенного действия (L. Transfugam. D. de acq. rerum dom), потому что тут нет нарушения справедливости, как мы доказали это в другом месте примером самого Бога[1199]. «Перебежчика мы принимаем по праву войны», – говорит Цельс; не противоречит праву войны дать возможность перебежчику с неприятельской стороны предпочесть для себя нашу сторону[1200].
Глава IIКаким образом в силу права народов производятся удержания… из имуществ подданных по долгам государей; там же о репрессалиях
I. По природе никто, кроме правопреемников, не ответственен по чужим сделкам.
II. По праву же народов установлено, что по долгам государей ответственность падает на имущества и права подданных.
III. Примеры задержания людей.
IV. И имуществ.
V. Это имеет место после отказа в праве; а также, когда возможно предполагать такой отказ; тут же показано, что решение по делу не сообщает и не отнимает, собственно говоря, приобретенного права.
VI. Жизнь не составляет предмета обязательства.
VII. Различение в рассматриваемой области того, что относится к внутригосударственному праву и что – к праву народов.
1. Мы обратимся к тому, что вытекает из права народов. Это отчасти касается любого рода войны, частью же – определенного вида ее. Начнем исследование с общих положений.
В силу чисто естественного права никто не несет обязательств по сделкам другого, кроме правопреемника всего имущества, так как вместе с собственностью на имущество установлен одновременный переход имущества с лежащим на нем обременением[1201]. Император Зенон утверждает, что естественной справедливости противоречит, чтобы другие несли ущерб за чужие долги (L. unica. С. ut nullus ex vicanis). Отсюда в римском праве разделы, коими предусмотрено, чтобы жена не отвечала за супруга, муж – за жену, сын – за отца, отец – за сына (С. ne uxor pro mar. et ne fil. pro patre).
2. Отдельные граждане не несут ответственности по обязательствам корпорации, как красноречиво говорит Ульпиан (L. Sicut. § I. D. quod cuiusque univers. nomine), особенно когда корпорация располагает имуществом; в остальном ответственны не отдельные граждане, но члены корпорации как соответствующая часть целого. Сенека говорит: «Если кто-нибудь дает в долг деньги моей родине, я не скажу, чтобы я был его должником, и не объявлю эти деньги своим долгом; тем не менее я дам свою часть в уплату такого долга»[1202] («О благодеяниях», кн. VI, гл. 20). Перед тем он замечал: «В качестве одного из людей своего народа я уплачу не за себя, но внесу как бы за родину». И еще: «Отдельные лица будут нести не долг за себя, но часть государственного долга» (там же, гл. 19). Оттого, в частности, римским правом предписано, чтобы никто из поселян не нес ответственности за долги других поселян (вышеуказ. L. unica. С. ut nullus ex vicanis 1. XI), а в другом месте устанавливается, что нельзя договариваться об ответственности за имущество другого, за чужие долги, даже государственные (L. Nullam С. de execut. et exactionibus 1. XII). В Новелле Юстиниана воспрещены «аресты имущества», то есть залоги вещей[1203], за долги других; обосновывается это тем, что не имеет смысла, чтобы один был должником, а к другому бы предъявлялось требование (Nov. 52, et 134). Такого рода вымогательства называются злостными. И царь Теодорих у Кассиодора называет позорной распущенностью предоставление залога одним за другого (Varlae, IV).
1. Хотя сказанное и верно, тем не менее по праву народов, установленному человеческой волей, могло быть введено, по-видимому, и действительно введено правило, что по долгам любого гражданского общества или его главы, вытекающим из их собственных обязательств или чужих обязательств, принятых на себя в связи с невыполнением закона, распространяется ответственность на все телесные и иные вещи, принадлежащие к имуществу подданных такого общества или его главы. К этому принудила необходимость, ибо иначе открывается широкая возможность для злоупотреблений, поскольку на имущество государей зачастую не столь легко наложить арест, как на имущества частных лиц, которые многочисленнее. Словом, это правило встречается среди тех, которые, по словам Юстиниана, установлены народами в силу обычая и человеческой необходимости (Inst. de lur. nat.).
2. Указанное правило не в такой мере противно праву природы, чтобы оно не могло быть введено обычаем и молчаливым соглашением, так как, например, и поручители принимают на себя обязанности без какого-либо иного основания, но в силу одного только соглашения (Фома Аквинский, II, II, вопр. 40, ст. I; Молина, спорн. вопр. 120 и 121; Валенсиа, «Спорные вопросы», III, вопр. 16, № 3; Наварра, XXVII, № 136). Имеется надежда на то, что члены одного и того же общества могут осуществлять взаимно свои права по суду и получать возмещение легче, нежели принадлежащие к разным обществам лица, которые во многих местах имеют в этом отношении меньшие возможности. Сверх того, из такого рода обязательств проистекают настолько большие преимущества для всех народов вообще, что те, кто тяготится ими в настоящем, в другое время могут извлечь отсюда одинаковые выгоды.
3. То, что обычай этот получил распространение, явствует из взаимных правильных войн между народами[1204]. О том же, что соблюдалось при ведении подобного рода войн, можно судить из формулы объявления войны: «Объявляю и начинаю войну против народов древних латинян и людей древних латинян» (Ливий, кн. I), или из предложения: «Не угодно ли повелеть объявить войну царю Филиппу и македонянам, состоящим под его властью» (Ливий, кн. XXXI), или из решения: «Римский народ повелел начать войну с народом гермундульским и гермундульцами» (Геллий, XVI, 4). Последнее заимствовано у Цинция из его рассуждений относительно военного искусства. А в ином месте встречаем: «Да будет неприятелем он и тот, кто участвует в его защите» (Ливий, кн. XXXVIII и др.). Правда, и тогда, когда еще дело не дошло до войны в полном смысле слова, но есть необходимость прибегнуть к насильственному способу осуществления права, то есть прибегнуть к войне в несобственном смысле, мы видим, что пользуются теми же формулами. Агесилай некогда говорил Фарнабазу, подданному персидского царя: «Мы,