3. По внутригосударственному же праву обычно исключается личность женщин и детей, а также имущества тех, кто занимается научной деятельностью или приезжает на ярмарки. По праву народов право задержания людей принадлежит отдельным лицам, как в Афинах. Согласно же внутригосударственному праву во многих странах это право обыкновенно испрашивается у верховной власти, в других – у суда.
По праву народов собственность на взятые имущества приобретается фактически в размере долга и издержек, так что остаток подлежит возврату[1209]. По внутригосударственному праву обычно подлежат вызову те, имущество которых нужно распродать властью государства или присудить его тем, кому причитается. Но потребовать сообщения этих и прочих подробностей следует у лиц, которые излагают внутригосударственное право, в частности, у Вартола, написавшего трактат о репрессалиях.
4. Здесь я добавлю еще следующее, поскольку это относится к смягчению самого по себе довольно сурового права. Те, кто неуплатой или невозвращением должного по суду дает основание для репрессалий, по самому естественному и божественному праву обязаны возместить убытки другим, кто по этой причине их потерпел[1210] (Эгидий Регий, «О сверхъестественных действиях», спор XIII, спорн. вопр. 7, № 117).
Глава IIIО войне справедливой, или торжественной…, согласно праву народов; тут же об объявлении войны
I. Война торжественная по праву народов ведется между различными народами.
II. Отличие народа, хотя бы поступающего незаконно, от морских и прочих разбойников.
III. Иногда здесь происходит превращение.
IV. Для природы торжественной войны требуется, чтобы зачинщиком ее был обладатель верховной власти: как следует понимать это.
V. Требуется также объявление войны.
VI. Что в объявлении войны соответствует праву природы и что свойственно праву народов; разъясняется путем различения.
VII. Одни объявления войны бывают условные, другие же – безусловные.
VIII. О том, что в объявлениях войны относится к внутригосударственному праву, не относясь к праву народов.
IX. Объявленная кому-нибудь война одновременно объявлена также его подданным и союзникам, поскольку они действуют заодно с ним.
X. Но не постольку, поскольку они рассматриваются сами по себе; что поясняется примерами.
XI. Причина того, почему требуется объявление войны для наступления некоторых последствий.
XII. Такого рода последствия не сопровождают прочие войны.
XIII. Возможно ли начать ведение войны одновременно с объявлением войны?
XIV. Следует ли объявлять войну тому, кто нарушит права посольства?
1. Мы выше начали говорить о том[1211], что у почтенных авторов война зачастую называется справедливой не в связи с причиной, по которой она возникает, ни даже в силу величия совершенных подвигов, но ввиду некоторых особых правовых последствий. А какова подобного рода война, лучше всего можно понять из определения неприятелей у римских юристов. «Неприятелями являются те, кто нам или кому мы публично объявили войну, прочие же – разбойники и грабители», – говорит Помпоний (L. Hostes de verb. sign.). He иначе рассуждает Ульпиан: «Неприятели – это те, кому римский народ объявит публично войну или кто сам объявит войну римскому народу; прочие же называются разбойническими или грабительскими шайками. И оттого тот, кто захвачен разбойниками, не есть раб разбойников[1212]; и для того нет надобности в послевоенном восстановлении мирного состояния [постлиминии]. Взятый же в плен неприятелем, например германцами или парфянами, становится рабом неприятеля, и ему возвращается прежнее состояние с восстановлением мирных отношений» (L. Hostes D. de-caiptivis). И юрист Павел пишет: «Захваченные морскими или иными разбойниками остаются свободными»[1213] (L. Postliminlum. § 2. D. de capt.). Сюда же относится следующее место из Ульпиана: «При внутригосударственных раздорах государство, хотя оно нередко и страдает от них, тем не менее не клонится к гибели; те, кто расходится на ту и другую партии, не становятся неприятелями, между которыми возникают права на пленных и на восстановление довоенного состояния, и оттого захваченным, проданным и затем отпущенным на волю лицам признано излишним взывать к милосердию государя с просьбой о возвращении свободы, которой они не лишились, так как не находились ни в каком плену» (L. Si quis ingenuam. § I, eod, tit.).
2. Необходимо только заметить, что под римским народом, приведенный в виде примера, следует понимать всякого, кто в государстве располагает верховной властью. «Тот есть неприятель, – по словам Цицерона, – кому подвластно государство, правительственный совет, казна, на чьей стороне согласие и единодушие граждан и кто, если дело дойдет до того, полномочен выбирать между войной и миром» («Филиппики», IV).
1. С другой стороны, ни государство, ни городская община не перестают быть таковыми, если даже и совершат что-нибудь незаконное, хотя бы в целом; но шайка морских или иных разбойников не становится еще государством, если даже ненароком они во взаимных отношениях станут соблюдать некоторого рода справедливость, без которой не может существовать ни одно сообщество. Ибо разбойники объединяются ради преступления[1214]; члены же государства, хотя иногда и не свободны от правонарушений, тем не менее объединились ради пользования правом и соблюдают правосудие в сношениях с иностранцами, если и не во всем следуя праву природы, которое, как мы указали в другом месте, у многих народов отчасти изгладилось из памяти, то, по крайней мере, поступая согласно договорам, заключенным с некоторыми из государств, или согласно существующим обычаям.
Греки в то время, когда считали дозволенным производить грабежи на море, воздерживались от убийств и ночных грабежей, от похищения быков у земледельцев, как замечает схолиаст на Фукидида (кн. I). Страбон (кн. XI) упоминает и о других народах, живущих тоже грабежом, которые, возвращаясь с моря домой, предлагали собственникам награбленного, если им угодно, выкупить добычу по приличной цене[1215]. К подобным народам относится также следующий отрывок из песни XIV «Одиссеи» Гомера:
Сами алчут добычи, кто берега посещает
Чуждые; если волей богов им найдется добыча.
Нагрузив корабли, домой паруса обращают,
Гнева богов страшась, навлекшего многие беды.
2. Важнейшее значение в вопросах морали имеет существенный характер вещи. Как правильно сказано у Цицерона в книге пятой трактата «О границах добра и зла», «вещь в целом получает свое наименование от того, что составляет ее наибольшие и пространнейшие части». Этому соответствует следующее место у Галена: «Название ведется от того, что преобладает в смешении». Он же часто обозначает соответствующие вещи «носящими название по преобладающему составу».
Слишком резко сказано тем же Цицероном в книге третьей «О государстве», что когда царь несправедлив, когда несправедливы знатные или сам народ, то государство не только порочно, но там его нет. Исправляя это изречение, Августин («О граде Божием», кн. XIX, гл. 24) говорит: «Как бы то ни было, я не скажу, что нет самого народа или что его форма не есть государство, пока пребывает в любом количестве собрание разумных людей ради дел, к которым они стремятся, объединенное единодушным общением». Тело хилое все же есть тело; и государство, хотя и тяжко больное, есть все же государство, пока существуют законы, существуют судьи и прочие необходимые вещи, дабы там иностранцы могли добиться того, что им следует по праву, не менее, чем частные лица взаимно между собой.
Еще правильнее говорит Дион Хризостом («Борисфенские речи» и «О законе»), по мнению которого закон (в особенности тот, который заключается в праве народов) в государстве то же, что ум в человеческом теле; ибо по удалении закона государство более не существует[1216]. И Аристид в речи, в которой он убеждает родосцев в необходимости согласия, доказывает, что даже при тирании могут действовать многие хорошие законы. Аристотель в главе девятой книги пятой «Политики» заявляет, что если кто-нибудь станет слишком напрягать силы немногих или меньшинства, или целого народа, то сначала государство извращается, а затем и прекращает свое бытие.
Поясним это примерами.
3. Лица, захваченные в плен разбойниками, не становятся законной собственностью захватчиков, как мы слышали об этом выше от Ульпиана. По его же словам, напротив, пленники германцев лишаются свободы. А между тем у германцев разбой, совершившийся вне пределов государств, «не считался позором», как сообщает Цезарь (кн. VI). О венедах Тацит пишет: «Леса и горы, простирающиеся между певцинами и фенниями, кишат разбойничьими шайками» («Об обычаях германцев»). Он же в другом месте сообщает, что знаменитое германское племя каттов совершало разбойничьи набеги («Летопись», кн. XII). По Тациту, гараманты, представляющие собой племя, изобилующее разбойничьими гнездами, все же составляют племя («История», кн. IV).
Иллирийцы без различия имели привычку разбойничать на море, и, однако же, победа над ними сопровождалась триумфом. А Помпеи не удостоился триумфа за победу над морскими разбойниками (Аппиан, «Война с иллирийцами»). Столь значительна разница между народом, хотя бы и преступным, и теми, которые, не образуя народа, объединились для совершения преступле