3. Не должно также никого удивлять то, что схваченные такого рода убийцы обычно подвергаются утонченным мучениям; ибо это происходит не потому, что они нарушили право народов, но потому, что по праву же народов по отношению к неприятелю дозволено все, что угодно; а более или менее суровое возмездие каждый избирает в соответствии со своей выгодой.
И лазутчики, посылать которых, без сомнения, дозволено правом народов, – их посылал Моисей, в числе лазутчиков был и сам Иисус Навин, – пойманные на месте, обычно подвергаются наихудшей участи (L. III. § ult. ad 1. Corn, de Sicariis). По словам Аппиана («Пунические войны»), «существует обычай убивать лазутчиков». Это справедливо со стороны преследующих явно справедливые цели войны; но и от прочих исходит тот произвол, который разрешается правом войны. Если и встречаются такие, кто не намерен пользоваться услугами лазутчиков[1264], то подобный образ действий нужно отнести к возвышенности духа и уверенности в силе открытых действий, но не к мнениям о справедливом и несправедливом.
4. Однако о тех убийцах, поступки коих отличаются вероломством, следует полагать иначе. Не только они сами нарушают право народов, но его нарушают и те, кто пользуется их услугами. В иного рода делах считается, что те, кто прибегает к услугам злодеев против неприятеля, погрешают перед богом, но не перед людьми, то есть не против права народов, потому что в таком случае
Нравы приводят законы в подчиненье себе,
и «обман», по словам Плиния, «согласно нравам времени именуется предусмотрительностью» («Письма», VIII, «К Руфину»). Однако такой обычай не простирается на право умерщвления; ибо признается, что тот, кто здесь пользуется чужим вероломством, нарушает не только естественное право, но и право народов. Это высказано в словах Александра к Дарию: «Вы предпринимаете неправедную войну; и, имея оружие, вы устанавливаете награду за головы ваших противников» (Курций, кн. IV). И далее: «Вы не соблюдаете даже права войны в отношении меня». В другом месте: «Его должно преследовать во что бы то ни стало не как честного противника, но как убийцу-отравителя» (кн. XIV). Сходное передается о Персее: «Он готовился не к справедливой войне, приличествующей царственной душе, но прибегал ко всяческим тайным злодействам разбойников и отравителей» (Тит Ливий, кн. XLII). Марций Филипп, сообщая о тех же деяниях Персея, говорил: «События покажут ему, насколько его злодеяния ненавистны самим Богам» (Тит Ливий, кн. XLIV). Сюда относится следующее место из Валерия Максима: «Убийство Вириата[1265] вызвало обвинение в двойном вероломстве: против его друзей, так как он был умерщвлен их руками; против консула Кв. Сервилия Цзпиояа, который был виновником этого злодеяния, обещав безнаказанность, причем победу не одержал, но, так сказать, купил» (кн. IX, гл. 7).
5. Причина того, почему здесь принято иное соглашение, чем по другим вопросам, – та, которую мы привели выше по поводу отравления ядом, а именно – боязнь, чтобы не возросла опасность для жизни преимущественно тех, кто занимает высокое положение в государстве. Эвмен не соглашался допустить, «чтобы кто-нибудь из вождей надеялся победить таким позорным способом, пример чего мог бы быть обращен против него самого» (Юстин, кн. XIV).
У Юстина (кн. XII) сказано, что когда Бесс занес руку на Дария, то тем самым это стало примером и общим делом для всех царей. А Эдип, намереваясь отомстить за убийство царя Лая, так говорит у Софокла:
Отмщая за него, я защищаю сам себя.
И у Сенеки в трагедии на тот же сюжет указывается:
Царя охрана – есть забота всех царей.
В письме римских консулов к Пирру, царю македонскому, написано: «Нам казалось, что желать твоей безопасности есть то же, что действовать путем общего примера и в интересах взаимного доверия».
6. Таким образом, в войне торжественной или между теми, кто имеет право объявлять торжественную войну, этого делать не дозволено; в прочих же случаях это считается как бы дозволенным согласно тому же праву народов. Так, Тацит заявляет, что соответствующие козни[1266] против изменника Ганнаска не были позорны («Летопись», кн. XI). Курций полагает, что измена Опитамена могла бы казаться менее злостной, потому что никому не представлялось что-либо предосудительным по отношению к Бессу, убийце его царя (кн. VII). Так же точно и вероломство, направленное против морских и прочих разбойников, хотя и не свободно от порока, но, среди народов пользуется безнаказанностью ввиду ненависти к тем, против кого оно направлено.
1. О насилиях над женщинами во время войны можно прочесть то как о чем-то дозволенном, то как о недозволенном. Те, кто считает подобное насилие дозволенным, видят в этом причинение обиды другому лицу, полагая, что право войны влечет неизбежно подчинение проявлениям любого рода враждебных действий. Лучше рассуждают другие, видя в насилии над женщинами не только причинение личного оскорбления, но проявление грубой страсти; поскольку оно не служит ни целям личной безопасности, ни наказанием, то поэтому не должно оставаться безнаказанным ни на войне, ни в мирное время. И таково положение позднейшего права народов, не всех, но наилучших из них. О Марцелле, например, можно прочесть, что перед взятием Сиракуз он позаботился об охране целомудрия[1267], даже по отношению к неприятелю (Августин, «О граде Божием», кн. II). Сципион у Ливия сказал, что как ему, так и римскому народу «важно не нарушать чего-либо, что где-либо соблюдается свято» (кн. XXVI). Где-либо – это, то есть, у наиболее образованных народов. Диодор Сицилийский сообщает о воинах Агафокла: «Их преступное неистовство не щадило даже женщин»[1268]. Элиан, повествуя о победе сикионцев, предавших насилию стыдливость пелленейских жен и девиц, восклицает: «Жестокость, клянусь Богами Греции, насколько не изменяет мне память, не одобренная даже у самих варваров!»
2. Это должно соблюдаться среди христиан[1269] не только как часть военной дисциплины, но и как часть права народов; то есть необходимо, чтобы тот, кто посягает на целомудрие хотя бы и на войне, был всюду подвергнут наказанию. Ибо и по еврейскому закону никто не мог причинять насилия безнаказанно, как можно понять из того места, где предписано жениться на пленнице[1270] и запрещено ее немедленно продать (Второзаконие, XXI, 10). К этому месту имеется толкование Бекхая, еврейского учителя: «Бог пожелал, чтобы лагери израильтян были священными местами, не преданными блуду и прочим мерзостям, как лагери язычников». В повествовании об охватившей Александра любви к Роксане Арриан говорит: «Он не пожелал воспользоваться ею как пленницей для удовлетворения своей страсти, но предпочел почтить ее бракосочетанием», и заканчивает повествование восхвалением этого деяния. Плутарх о том же поступке пишет: «Он не воспользовался ею во зло, ради страсти, но сочетался браком с ней, как достойно философа». Плутарх сообщает также о некоем Торквате, опозорившем неприятельскую девственницу, который по римскому декрету был за это сослан на Корсику[1271] (Плутарх, «Сравнительные жизнеописания»).
Глава VОб уничтожении и ограблении имущества
I. Неприятельское имущество можно портить и грабить.
II. Даже священные предметы; в каком смысле это следует понимать.
III. И предметы религиозного обихода, с соблюдением предосторожностей.
IV. В какой мере здесь дозволен обман?
Не противно природе грабить того, кого честь дозволяет убивать[1272], как сказал Цицерон («Об обязанностях», кн. III). Оттого неудивительно, если право народов дозволяет портить и грабить имущество, принадлежащее врагам, которых оно дозволяет умерщвлять. В связи с этим Полибий в книге пятой своей «Истории» говорит, что по праву войны можно грабить или уничтожать снаряжение неприятеля, портовые сооружения, города, людей, корабли, урожай и тому подобное. И у Ливия (кн. XXXI) мы читаем: «Существуют некоторые права войны, которые надлежит терпеть и которые дозволяют сжигать посевы, разрушать здания, похищать людей и cкот».
У писателей-историков встречаются страницы, посвященные описанию разрушения целых городов, укреплений, сравненных с землей, опустошения полей, поджогов. Необходимо заметить, что то же дозволено также по отношению к сдавшемуся неприятелю. «Горожане, – сообщает Тацит («Летопись», кн. XIII), – добровольно отворив ворота, сдались римлянам со всем своим имуществом, что принесло им сохранение жизни; Артаксат же был предан сожжению».
1. Право народов само по себе, независимо от соблюдения иного рода обязанностей, о которых мы скажем ниже, не делает исключения для священных предметов, то есть посвященных Богу или Богам. «При занятии защищенных мест неприятелем все утрачивает свой священный характер»[1273], – по словам юриста Помпония (L. cum loca. D. de relig.). Цицерон говорит в четвертой речи «Против Верреса»: «Святыни сиракузские победа обратила в светские здания».
Причина этого та, что так называемые святилища на самом деле не изъяты из повседневного пользования, но принадлежат государству