Впрочем, я нахожу правильным суждение тех богословов, которых я начал излагать, о том, что раб не может, не нарушая долга справедливости, противиться господину, пользующемуся этим внешним правом.
Между таким положением и высказанным нами существует большая разница. Внешнее право, которое не только состоит в одной безнаказанности действия, но и обеспечено судебной защитой, будет бесполезным, если останется в силе право сопротивления господину. Ибо коль скоро дозволено противиться силой господину, то будет дозволено также сопротивляться должностному лицу, охраняющему права господина; а между тем должностное лицо в силу права народов должно охранять собственность господина и пользование ею. Право это, следовательно, аналогично тому, которым мы наделили в другом месте высшие органы власти в каждом государстве, так что сопротивление им есть по совести дело недозволенное и нечестивое. Оттого и Августин объединяет то и другое, говоря: «Народ в такой же мере должен выносить государей, как и рабы их господ, с тем, чтобы временные страдания служили упражнением в терпении в надежде на приобретение вечных благ».
Но необходимо учитывать, что изложенное право народов о пленных соблюдалось не всегда и не всеми народами, хотя римские юристы и высказываются в общей форме, обозначая значительнейшую часть именем целого. Так, у евреев[1336], которые были отделены их особыми установлениями от общения с прочими народами, рабам было открыто убежище, то есть, как правильно замечают толкователи, тем, которых постигло соответствующее бедствие без всякой вины с их стороны (Второзаконие, XXIII, 15).
Тут может показаться, что в этом – источник права, в силу которого на французской территории рабам предоставляется возможность притязать на освобождение (Боден, «О государстве», кн. I, гл. 5); однако мы видим, что такое право в наши дни дано не только военнопленным, но и всем прочим рабам.
1. Христианские[1337] народы вообще согласны в том, чтобы в случае возникновения между ними войны не обращать пленных в рабство, то есть не продавать их, не принуждать их работать и переносить все иное, что свойственно рабам (Бартол, на L. hostes. D. de capt.; Коваррувиас, на С. peccatum, р. II, § 11, № 6; Витториа, «О праве войны», № 42; Боерий, «Решения», 178; Сильвестр, на слово «война», ч. I, № 1). Конечно, это разумно, так как наставником всякой любви христиане были правильно научены или должны были быть научены не заменять удержания от убийства несчастных людей проявлением хотя и меньшей, но все же жестокости.
И это передавалось от предков к потомкам, как пишет Григора[1338] (кн. IV), сначала среди исповедовавших одну веру, а затем стало свойственным не только подданным Римской империи, но и фессалийцам, иллирийцам, трибаллам и болгарам. И хотя такой успех сам по себе и незначителен, но достигнут он благодаря уважению к христианскому закону; и хотя Сократ некогда и внушал грекам необходимость взаимно соблюдать подобный порядок, все же он не добился ничего (Платон, «Государство», кн. V).
2. То, что между собой соблюдают христиане, взаимно соблюдают и магометане[1339]. Тем не менее среди христиан сохранился обычай держать пленников под стражей до внесения за них выкупа, определение размера которого зависит от усмотрения победителя при отсутствии какого-нибудь определенного на то соглашения (Бартол, на L. nam et servus, D. de neg. gestis; Боерий, «Решения», 178; «Постановления короля Испании», кн. VIII, разд. XXVI, ч. 2). Право охраны пленных обычно уступается отдельным лицам, захватившим их, кроме знатных пленников; обычаи большинства государств передают права на последних государству или его главе.
Глава VIIIО верховной власти над побежденными
I. Войной приобретается также верховная гражданская власть, принадлежащая либо царю, либо народу, следствия ее приобретения.
II. Приобретается и господская власть над народом, который тогда прекращает быть государством.
III. Иногда эти виды власти сочетаются.
IV. Приобретаются также владения народа, даже нетелесные вещи; здесь же излагается вопрос о письменном обязательстве фессалийцев.
1. Если кто в силах подчинить своей личной власти отдельных лиц, то ничуть не удивительно, что он сможет подчинить целую совокупность – будь то государство или же часть государства – своей власти, чисто гражданской, чисто господской или смешанной.
Некто в «Спорных вопросах» у Сенеки в отношении одного жителя Олинфа использует следующий аргумент: «Он раб – мой, поскольку я его купил по праву войны, вам, афиняне, это – на пользу, иначе государство ваше возвратится в прежние границы, что бы ни было добыто войной». Вот почему, по словам Тертуллиана, завоевывать государства значит победами расширять свои пределы («Апология»). А Квинтилиан говорит, что от права войны зависят царства, народы, границы народов и городов. Александр у Квинта Курция утверждает, что законы издаются победителями, исполняются побежденными.
Минион в речи, обращенной к римлянам, спрашивает. «Почему вы ежегодно посылаете в Сиракузы и в прочие греческие города Сицилии претора с полномочиями начальника, с пучками розог и топорами? Ничего иного не скажете на это, кроме того, что, одержав победу над ними оружием, вы предписали им эти законы» (Ливий, кн. XXXV). Ариовист у Цезаря («Галльская война») заявляет, что «по праву войны победители повелевают побежденными по произволу». Он же указывает: «Народ римский привык повелевать побежденными не по чужому предписанию, но по собственному произволу».
2. Юстин, пользуясь свидетельством Трога, сообщает, что те, кто вел войны до Нина, искали не власти, а славы и, удовлетворившись победой, воздерживались от господства. Нин первый расширил пределы государства и подчинил другие народы военной силой, и с тех пор это перешло в обычай.
Бокк у Саллюстия говорит, «что он поднял оружие для обороны царства; ибо он по праву войны овладел частью Нумидии, изгнав оттуда Югурту» (Саллюстий, «Югуртинская война»).
3. Победитель может овладеть верховной властью; если он овладевает властью, сосредоточенной в лице царя[1340] или иного властителя, то тогда вступает в преемство его власти, но не более; если же он овладевает властью, пребывающей в самом народе[1341], то в таком случае он ей овладевает так, что может и отчуждать ее, как это мог делать сам народ. Подобным образом некоторые царства, о чем мы сказали в другом месте, становились вотчинами (см. кн. I, гл. III, пар. II, настоящего труда).
1. Может произойти также нечто большее, а именно – прекращение существования государства. При этом бывшее государство или присоединяется к другому государству, подобно римским провинциям, или же не присоединяется ни к какому государству, например, если государь ведет войну за свой счет и подчиняет себе народ таким образом, что пожелает им править в интересах не народа, но преимущественно самого правителя; последнее свойственно господской, а не гражданской власти.
Аристотель в книге седьмой своей «Политики» пишет: «Одна форма власти преследует пользу правителя, другая – пользу управляемых, последняя имеет место среди свободных, первая – между господами и рабами». Если народ подчинен такого рода власти, то в дальнейшем он прекращает существовать как государство и превращается в большое скопище рабов. Хорошо сказано у Анаксандрида:
Муж отличный, рабов государство нигде невозможно.
2. И Тацит так противополагает два вида власти: «Он мыслил о себе не как о патроне среди клиентов, но как о правителе среди граждан» («Летопись», кн. XII). Об Агесилае Ксенофонт пишет: «Какие бы города он ни покорял своей власти, освобождая их от того, что повинны исполнять рабы своим господам, он требовал только такого повиновения, которое оказывают свободные люди правителям».
Из сказанного можно заключить, в чем состоит смешанный характер власти, представляющей сочетание, как я сказал, власти гражданской и господской, то есть сочетание рабства с некоторой личной свободой. Так, мы читаем, что у некоторых народов отнято оружие и им повелено не носить иного железа, кроме земледельческих орудий, и что некоторые народы вынуждены изменить свой язык и образ жизни.
1. Подобно тому, как вещи, принадлежавшие частным лицам, составляют приобретение тех, кто ими завладел, так и имущества совокупности лиц становятся собственностью тех, кто подчиняет себе эту совокупность, коль скоро они того пожелают. Ливий сказал о сдавшихся: «Когда все подчинено тому, кто имеет преимущество на войне[1342], то присвоение чего-либо из имущества и наложение взысканий по усмотрению зависит от произвола победителя». Это положение относится и к побежденным в торжественной войне. Фактически добровольная сдача составляет то же, что иначе исторгается силой.