Считаются предметами военного назначения вещи, приведенные нами раньше из Галла Элия и более отчетливо обозначенные в «Топике» у Цицерона и у юриста Модестина (L. II et D. de capt.). Сюда относятся военные и грузовые корабли, но не гоночные и легкие яхты, предназначенные для увеселительных прогулок; мулы, но только вьючные; кони и кобылы, но объезженные. Эти же вещи принадлежат к числу тех, которые римляне охотно указывали в завещаниях и которые поступали в раздел наследства (L. id quod apud hostes, D. de leg. I. L. item Labeo cum. 1. seq. D. de fam. here.).
2. Оружие и одежда употребляются на войне, но они не возвращались по постлиминию, потому что потерявшие оружие или одежду на войне менее всего заслуживали благосклонности; напротив, это считалось позором, как явствует из различных исторических свидетельств. Указывают также на то различие между оружием и лошадью, что последняя может ускакать даже без вины всадника. Подобное различие между движимыми вещами, как видно, обычно проводилось на западе даже при готах, вплоть до времен Боэция. Он, по-видимому, толкует об этом праве, разъясняя «Топику» Цицерона, как если бы оно сохраняло силу до того дня.
Но впоследствии, если не ранее, указанное различие, вероятно, было устранено. Ибо лица, изучившие обычаи, неизменно сообщают о том, что движимые вещи не возвращаются в силу постлиминия; причем мы видим, что такое же правило во многих местах установлено и относительно кораблей[1366] (Вартол, на L. si quid bello, D. de capt.; Ангел и Салицет. на L. ab hostibus. С. de capt.; «Постановления Франции», кн. XX, разд. XIII, ст. 24; Consolato del Mare, 287).
Те же вещи, которые еще не были ввезены в пределы укреплений неприятеля, хотя они и находились в его власти, не нуждаются в действии постлиминия по праву народов, потому что они не сменили еще своего собственника. Также имущество, похищенное у нас морскими или иными разбойниками, не нуждается в постлиминии, согласно заключению Ульпиана и Яволена (L. hostes, et 1. Latrones. D. de capt. 1. postlim. § a piratis, eod. tit.). Это объясняется тем, что правом народов не признана за ними возможность менять право собственности.
На это правило опирались афиняне, когда требовали у Филиппа возвращения, а не дарования им Галонеза, отнятого у них морскими разбойниками, у которых он, в свою очередь, был отнят Филиппом[1367] (Демосфен, «О Галонезе»). Таким образом, вещи, отнятые у собственников разбойниками, могут быть истребованы обратно, где бы такие вещи ни оказались (см. выше, кн. II, гл. X, пар. IX). Исключение составляет, как мы полагаем, случай, когда в силу естественного права тому, кто приобрел владение вещами за свой счет, следует уплатить сумму, равную той, которую сам собственник готов добровольно уплатить в целях выкупа своей вещи.
Внутригосударственным законом, однако же, может быть постановлено иначе. Так, согласно испанскому закону корабли, захваченные морскими разбойниками[1368], становятся собственностью того, кто их отнимает у разбойников («Королевские постановления», кн. XXXI, разд. XXIX, ч. 2; Коваррувиас, на с. peccatum, p. II, § 2, № 8). Не представляется несправедливым, что частное имущество поступит в пользу государства, в особенности при такой затруднительности его возвращения собственнику. Но подобный закон не препятствует иностранцам истребовать свое имущество обратно.
1. Гораздо замечательнее то, что, как свидетельствуют римские законы, право постлиминия имеет место не только в отношениях между противниками, но также между римлянами и чужеземными народами. Но в другом месте (кн. II, гл. XV, пар. V) мы сказали, что такие законы являются остатком века кочевников, когда нравы заглушали сознание естественной общительности между людьми. В связи с этим у народов, которые даже не вели публичной войны, существовала некоторая свобода войны между частными лицами, как бы допущенная обычаями. А чтобы такая свобода не простерлась до умерщвления людей, было решено ввести между ними право брать в плен, следствием чего и явилось распространение на пленных постлиминия, в противоположность морским и иным разбойникам, потому что взаимное насилие между гражданами побуждало ко взаимным соглашениям, которыми обычно пренебрегают морские и прочие разбойники.
2. В старину, по-видимому, составлял предмет юридического спора вопрос о том, имеет ли место постлиминий, если подданные союзного народа из рабства у нас возвратятся домой. Ибо такой вопрос ставит Цицерон в книге первой «Об ораторе». А Галл Элий говорит следующее: «У нас имеется постлиминий с народами свободными, с союзниками и с царями так же, как и с врагами». С другой стороны, Прокул пишет: «Я не сомневаюсь в том, что союзники и свободные народы для нас – не чужестранцы; между нами и ними нет постлиминия» (L. поп dubito, D. de caipt.).
3. Я же считаю необходимым различать договоры. Если налицо такие соглашения, которые заключаются только ради примирения или предупреждения междугосударственной войны, то они не препятствуют ни последующему пленению, ни постлиминию. Если же соглашения предусматривают, что все, кто перейдет от одной стороны к другой, пользуются покровительством государства, то тогда с уничтожением следствия пленения упраздняется и постлиминий. Мне кажется, что это имеет в виду Помпоний, говоря: «Если у нас с каким-нибудь народом нет ни дружбы, ни взаимного убежища, ни договора о дружбе, он все же не является противником; но когда что-нибудь от нас перейдет к нему, то принадлежит ему, и наш свободный человек, взятый им в плен, становится его рабом; то же самое случается, когда что-нибудь перейдет от него к нам. В таком случае, стало быть, имеет силу постлиминий» (D. L. postliminii. § In pace).
Когда Помпоний говорит о договоре дружбы, он допускает возможность и других договоров, не связанных ни с убежищем, ни с правами дружбы. Что Прокул разумеет под союзными народами те народы, которые обещают взаимно дружбу или безопасное убежище, достаточно ясно видно из следующего добавления: «В самом деле, какая надобность в постлиминий между нами и ими, когда они сохраняют свою свободу и собственность у нас, равно как у себя, и то же самое распространяется на нас, когда мы у них?» Оттого у Галла Элия дальше следует: «С народами, состоящими в подданстве, у нас нет постлиминия», как это правильно читает Нунций («Заключения», кн. XI, гл. 23); сюда нужно внести дополнение: «И с теми, с кем у нас имеется договор дружбы».
1. А в наши времена не только среди христиан, но также у большинства могометан как право пленения вне войны, так и право постлиминия исчезли ввиду отсутствия необходимости в них вследствие восстановления чувства кровного родства, которое между людьми заложено природой (Боден, «О государстве», кн. I, гл. 7).
2. Тем не менее древнее правило народов может сохранять силу при общении с народом столь варварским, что он без объявления или особого основания считает себя вправе обращаться враждебно со всеми иностранцами и их имуществами.
Пока я это писал, было вынесено следующее решение в высшем парижском суде под председательством Николая Верденского: имущества французских граждан, захваченные алжирцами, народом, привыкшим к морским грабежам среди прочих, утратили своих прежних собственников; поэтому, будучи захвачены другими, такие имущества становятся собственностью последних. В том же решении постановлено и то, о чем мы только что сказали, а именно – что корабли не относятся к вещам, которые возвращаются в силу постлиминия.
Глава XПредостережение относительно действий в войне несправедливой
I. В каком смысле говорится, что честь воспрещает то, что разрешает закон?
II. Применение изложенного к тому, что, как мы сказали, разрешено правом народов.
III. Вследствие внутренней неправды [iniustltia] незаконно то, что творится в силу несправедливой войны.
IV. Кто по причине этого и в какой мере обязывается к возмещению?
V. Подлежат ли вещи, взятые в несправедливой войне, возврату со стороны захватившего?
VI. Также со стороны того, кто их удерживает?
1. Я вынужден возвратиться назад и отнять у ведущих войны почти все то, в чем я, по-видимому, проявил в отношении их щедрость (кн. III, гл. IV). Я, однако же, этого им не предоставил, ибо, когда я впервые приступил к объяснению соответствующего отдела права, я объявил, что «правомерным», или «дозволенным», называется зачастую то, что может быть сделано безнаказанно, отчасти даже то, чему правосудие сообщает свой авторитет и что тем не менее или выходит за пределы правила справедливости, выраженной в праве в строго формальном смысле и в предписании прочих добродетелей, или же не совершается при совестливом поведении, более заслуживающем одобрения со стороны достойных людей.
2. В «Троянках» Сенеки на слова Пирра:
Закон неумолим, нещаден к пленному,
Агамемнон отвечает:
Не запретил закон, но воспрещает честь.
Здесь честь означает не столько опасение человеческого суда и молвы, сколько уважение к справедливости и добру, или, точнее говоря, предпочтение того, что справедливее и лучше. Так, и в Институциях Юстиниана мы читаем: «Фидеикомиссы получили свое название в связи с тем, что соблюдение их обеспечивается не какими-нибудь узами права, а только совестью тех, к кому они обращены». У Квинтилиана-отца сказано: «Кредитор обращается к доброй совести поручителя не иначе как в том случае, если он не может получить суммы с должника». И в этом смысле мы часто видим, как справедливость сочетается с честью: