Петилий Цереалис у Тацита держит такую речь перед лигонами и прочими галлами в пользу римлян: «Хотя мы столько раз подвергались вызову с вашей стороны, мы навязываем вам по праву победителей только те повинности, которыми можно обеспечить мир. Ибо ни спокойствие народов не может быть обеспечено без вооруженных сил, ни последние не могут существовать без жалования, ни жалование – без податей» («История», кн. IV).
К тому же относятся и прочие предметы, упомянутые при изложении вопроса о неравноправных союзных договорах (кн. II, гл. XV, VII), как то: сдача оружия, флота, слонов, срытие крепостей, роспуск войска[1465].
1. Когда побежденным сохраняется их власть, то это происходит не только по соображениям человечности, но зачастую также еще по соображениям благоразумия. В числе установлений Нумы заслуживает одобрения предписание, согласно которому исключалось пролитие крови из богослужения Термину; это служило знамением того, что для обеспечения спокойствия и прочного мира нет ничего полезнее, чем замыкаться в своих собственных границах (Плутарх, «Римские вопросы», XV). Отлично сказано у Флора: «Труднее освоить, нежели покорить провинции, они приобретаются силой, удерживаются правосудием». С этим сходно следующее место у Тита Ливия: «Легче добыть что-либо по частям, нежели сохранить все в целом» (кн. XXXVII) и изречение императора Августа у Плутарха: «Создать великую империю путем завоеваний не столь трудно, сколь управлять ею». Послы царя Дария сказали Александру: «Опасная вещь – чужое государство; затруднительно удерживать то, чего не в состоянии схватить. Легче приобрести некоторые вещи, нежели их сохранить; клянемся Геркулесом, насколько легче захватить что-либо, нежели удержать!»
2. Индус Калан[1466], а до него Эбар, приближенный Кира, поясняли сказанное примером сухой кожи, которая топорщится с одной стороны, когда ее жмут с другой; а Т. Квинций у Тита Ливия приводит сравнение с черепахой[1467], неуязвимой для ударов, пока она спрятана под своим панцирем, но уязвимой для нападений и беззащитной, как только высунется наружу какая-нибудь ее часть (кн. XXVIII). Платон в книге третьей диалога «Законы» приводит изречение Гесиода: «Половина дороже целого».
Аппиан указывает, что было немало народов, готовых вступить под господство римлян, но ими отвергнутых: тогда как прочим были даже поставлены цари. По суждению Сципиона Африканского, уже в его время Рим имел столь обширные владения, что стремиться к дальнейшим приобретениям было бы проявлением алчности; лучше было довольствоваться имеющимся, чтобы не утратить ничего из ранее приобретенного (Валерий Максим, кн. IV, гл. 1). Поэтому в то торжественное песнопение при очистительной жертве, приносимой по окончании каждого цензорского пятилетия, в котором Богам возносились мольбы о преуспеянии и возвеличении Римского государства, Сципион внес исправление в виде моления о сохранении государства навеки от поражений[1468].
Лакедемоняне, а сначала афиняне, не притязали ни на какое господство над завоеванными ими государствами, они ограничивались пожеланием, чтобы те учредили форму правления наподобие их собственной формы правления: лакедемоняне – под властью знатных граждан, афиняне – под властью народа, как мы узнаем от Фукидида (кн. I), Исократа («Панафинейская речь»), Демосфена («О Херсонесе») и самого Аристотеля (кн. IV, гл. 11; кн. V, гл. 7; см. Диодор Сицилийский, кн. XIII и XV). То же самое сказано у писателя тех времен Хениоха в одной комедии:
Тогда к ним подошли две женщины
В негодовании; одной названье – Знать,
Другая же – Народное правление.
По наущенью их все предались безумию.
По сообщению Тацита, сходного образа действий держался Артабан в Селевкии: «Он отдал простой народ под власть знатным, в своих интересах; ибо власть народа граничит со свободой, господство же немногих весьма приближается к царскому деспотизму» («Летопись», кн. VI). Но вопрос о том, способствуют ли безопасности победителя такого рода изменения правления, не входит в предмет нашего исследования.
Если же небезопасно отказаться от всякого господства над побежденными, то все же возможно ограничиться сохранением некоторой доли власти самим побежденным или их государям. Тацит упоминает об обычае римского народа «превращать царей в орудие его господства». У него же Антиох именуется «богатейшим из подвластных царей» («История», кн. II). В толкованиях на Музония, а также у Страбона, в конце книги шестой, сказано: «Цари – подданные римлян». Лукан пишет:
И багряница любая – служанка оружия Рима[1469].
Так, у иудеев скипетр остался в Синедрионе даже после конфискации государства у Архелая. Эвагор, царь кипрский, по словам Диодора Сицилийского (кн. XV), высказывал готовность повиноваться персидскому царю, но именно как царь повинуется царю. Победив Дария, Александр неоднократно предлагал ему остаться повелевать другими, самому же ему повиноваться Александру (кн. XVII)[1470].
Что касается нас, то мы уже в другом месте высказались по вопросу о способах смешения властей (кн. I, гл. III, пар. XVII; кн. III, гл. VIII, пар. III). Некоторым доля власти была оставлена, подобно тому как прежним владельцам оставляется часть земель.
Но и в тех случаях, когда вся верховная власть изъемлется у побежденных, им могут быть оставлены их законы и обычаи, а также должностные лица, ведающие их частными делами и менее важными публичными делами[1471]. Так, в Вифинии, провинции с проконсульским управлением, гражданская община Апамея сохранила привилегию самоуправления по своему усмотрению[1472], как нас осведомляют об этом письма Плиния, который также указывает, что Вифиния имела своих чиновников и свой сенат (кн. X, 56, 84, 111 и 113). И на побережье Понта городская община Амизы в силу снисходительности Лукулла управлялась по своим законам (там же, 93). Готы сохранили римские законы побежденным римлянам.
1. Одну из сторон такой снисходительности представляет готовность не лишать побежденных отправления религии их отцов[1473], если только они не подвергнутся обращению. Это, будучи весьма приятно побежденным, отнюдь не причиняет ущерба победителям, как это доказывает Агриппа в речи к Каю, о чем упоминает Филон в своем отчете о посольстве. И у Иосифа Флавия сам Иосиф и император Тит говорят иерусалимским повстанцам, что вследствие благодеяния римлян они пользуются столь широким правом отправления своего богослужения, что могут удалять из храма чужестранцев даже под страхом смертной казни.
2. Но если побежденные исповедуют ложную религию, то законно поступит победитель, приняв меры к тому, чтобы истинная религия не была угнетена, что и сделал Константин, сломив силы сторонников Лициния, а впоследствии – французские и иные короли.
1. Дальнейшее обеспечение состоит в том, чтобы в самом неограниченном и напоминающем власть господина над рабом правлении побежденные пользовались милостивым обращением и чтобы их интересы сочетались с интересами победителя. Кир повелевал побежденным ассирийцам не терять мужества, обещая им сохранить их прежнее положение, говоря, что произошла лишь смена царя и что они удержат права на свои дома, поля, в отношении жен и детей, которые имелись у них до тех пор; мало того, если кто-либо причинит им обиду, то они найдут себе и своим близким в лице его и его подданных отмстителей (Ксенофонт, «Воспитание Кира», кн. IV). У Саллюстия мы читаем: «Римскому народу было угодно скорее создавать себе друзей, нежели рабов, вследствие уверенности в том, что безопаснее повелевать повинующимися добровольно, нежели по принуждению»[1474]. Бретонцы во времена Тацита охотно подчинялись военным поборам, платили дань и выполняли прочие повинности в пользу Империи, если они не сопровождались обидами, последние же они переносили с горечью как покоренные настолько, чтобы повиноваться, но отнюдь не настолько, чтобы быть рабами (жизнеописание Агриколы).
2. Посол Привернума в римском сенате на вопрос о том, какого рода мир должны ожидать от его народа римляне, ответил так: «Если вы дадите нам добрый мир, то он будет и верным и постоянным, если же дадите плохой, то он не будет продолжительным». При этом он прибавил в виде основания: «Можете ли вы поверить, что народ или даже отдельный человек пожелает остаться дольше необходимости в таком состоянии, которое ему тягостно?» (Ливий, кн. VIII).
Камилл говорил, что то правление прочнее всего, при котором повинуются добровольно (Ливий, кн. VIII). Скифы заявляли Александру: «Между господином и рабом не может быть никакой дружбы, даже в самом мире сохраняются законы войны» (Курций, кн. VII). Гермократ у Диодора Сицилийского указывает: «Не столь славно – победить, сколь – милосердно воспользоваться победой» (кн. XIII). Здравое суждение Тацита применительно к войне гласит: «Благородное окончание войны – то, когда ее оканчивают прощением». В одном письме диктатора Цезаря встречаются слова: «Воспользуемся новым способом побеждать: вооружимся милосердием и щедростью».