Коркиряне у Фукидида (кн. I) настаивают на обязанности афинян в случае их желания остаться нейтральными либо воспрепятствовать коринфянам вербовать солдат на территории Аттики, либо разрешить то же самое коркирянам. Римляне ставили в упрек Филиппу, царю македонскому, двойное нарушение союзного договора, а именно – как причинение обид союзникам римского народа, так и помощь противникам воинскими частями и денежными средствами. На том же обвинении сосредоточивает внимание Т. Квинций в разговоре с Набисом: «Я, говорите вы, не нарушил ни ваших интересов, ни вашей дружбы, ни союза. Каким числом примеров я должен доказать наличие такого нарушения с вашей стороны? Но я не хочу входить в подробности, ограничусь самым главным. Чем именно нарушается союз? Несомненно, преимущественно двумя способами: если моих союзников вы считаете врагами или если соединяетесь с врагами».
2. У Агафия мы читаем, что неприятель – это тот, кто делает угодное врагу (кн. III); а Прокопий считает того состоящим в рядах войска противника[1492], кто снабжает это войско предметами военного снаряжения («Готский поход», кн. I). Демосфен говорил некогда: «Кто создает и замышляет такое, что может привести к моему пленению, тот, если даже и не наносит удары и не мечет копья, тем не, менее является мне врагом» («Филиппики», III). М. Ацилий, обращаясь к эпиротам, которые отнюдь не помогали Антиоху солдатами, но обвинялись в том, что посылают ему деньги, заявил, что затрудняется, следует ли считать их в числе врагов или же нейтральных (Ливий, кн. XXXVI). А претор Л. Эмилий уличает обитателей о. Теоса в том, что они снабжали неприятельский флот продовольствием и обещали снабдить вином; при этом он добавляет, что если бы то же самое они не доставляли римскому флоту, то он бы считал их врагами (кн. XXXVII). Вспоминается также изречение Цезаря Августа: «Государство нарушает права мира, допуская в свои пределы неприятеля» (Плутарх, жизнеописание Брута).
3. Целесообразно заключить с обеими воюющими сторонами договор о добровольном воздержании от военных действий заодно с любой из них и об оказании каждой стороне общих услуг человеколюбия. У Тита Ливия встречается следующее место: «Пусть они соблюдают мир, свойственный нейтральным народам, пусть не вмешиваются в войну» (кн. XXXV). Спартанский царь Архидам отправил элейцам, которые, по-видимому, склонялись на сторону аркадян, письмо такого содержания: «Благо – оставаться в покое».
Глава XVIIIО действиях частных лиц в публичной войне
I. Вопрос о том, дозволено ли вредить неприятелю частным лицам, изъясняется с проведением различия права естественного, права народов и внутригосударственного права.
II. О том, что дозволено внутренней справедливостью по отношению к неприятелю лицам, воюющим или снаряжающим корабли за свой счет.
III. Что дозволено им в отношении своего государства?
IV. Что требует от них заповедь христианского человеколюбия?
V. Каким образом частная война сочетается с публичной войной?
VI. Какую ответственность несут те, кто приносит вред неприятелю, не имея на то полномочия, – поясняется различными соображениями.
1. Сказанное до сих пор относится преимущественно к тем, – кому принадлежит верховное право принимать решение в вопросах войны, или к тем, кто исполняет повеления верховной власти. Однако следует также рассмотреть вопрос о том, что дозволено предпринимать в войне частным лицам по праву естественному, по праву божественному, по праву народов.
В первой книге трактата «Об обязанностях» Цицерон сообщает, что в войске под верховным командованием Помпилия сражался сын цензора Катана. Но так как вскоре легион, в котором он состоял, был отпущен, а между тем юноша, побуждаемый любовью к военному делу, остался в рядах войска, то Катан написал начальнику Помпилию, что если его сын желает остаться в рядах войска, то пусть последний обяжет его вторичной присягой; при этом Катон в качестве основания привел то соображение, что после утраты силы первой присяги его сын не мог уже законно сражаться с неприятелем. Цицерон воспроизводит собственные слова Катана из его письма к своему сыну, в которых он его убеждает не вступать в сражение с неприятелем, ибо это не полагается делать, не имея воинского звания. Также мы читаем похвалу воину Кира Хрисанту[1493], который, замахнувшись на врага, удержал меч, как только заслышал сигнал трубы к отступлению (Плутарх, «Римские вопросы», XXXIX; жизнеописание Марцелла). И Сенека пишет: «Тот воин почитается негодным, который не повинуется сигналу к отступлению» («О гневе», гл. 9).
2. Однако заблуждаются те, кто полагает, что подобное предписание имеет источником внешнее право народов. Если принять во внимание это право, то подобно тому как дозволено каждому захватывать неприятельское имущество – что мы показали выше (кн. III, гл. VI), – так точно дозволено убивать врага, ибо согласно праву народов враги не ставятся ни во что. То же, что внушал Катон, вытекает из римской воинской дисциплины, закон которой, по замечанию Модестина, гласил, что тот, кто не повинуется приказу, наказывается смертью, даже если дело получит удачный исход (L. desertorem. D. de re milit.). Несоблюдение приказа признавалось и в том случае, когда кто-нибудь вне боевого строя и вопреки приказу начальника станет сражаться с неприятелем, как нас этому учат распоряжения Манлия (Ливий, кн. VII). Дело в том, что если нечто подобное опрометчиво дозволить, то нарушится строй или даже – при разросшемся несоблюдении дисциплины – войско в целом или же частично будет вовлекаться в непредвиденные сражения[1494], что всячески нужно предупреждать.
Так, Саллюстий при описании римской дисциплины сообщает: «На войне нередко наказывали как тех, кто вопреки распоряжению полководца вступал в бой с противником, так и тех, кто после сигнала к отступлению медлил выйти из сражения. Некий лакедемонянин, замахнувшийся на врага, услыхав сигнал к отступлению, удержался от удара и так объяснил причину: «Повиноваться начальникам важнее, чем убивать врага». И Плутарх приводит причину, почему тот, кто освобожден от воинской службы, не имеет права убивать врага. «Такое лицо не связано военными законами, которым должны подчиняться состоящие на действительной военной службе». Эпиктет, по свидетельству Арриана, сообщая о поступке Хрисанта, заявляет: «До такой степени ему казалось важнее выполнять волю полководца, нежели свою собственную» (II, 6).
3. Но если принять во внимание право естественное и внутреннюю справедливость, то, по-видимому, в справедливой войне каждому дозволено делать то, что без сомнения может быть полезно стороне, не повинной в возникновении враждебных действий, в пределах справедливого ведения войны; тем не менее нельзя присваивать захваченное имущество, поскольку ничего самому не причитается, если только такое лишение имущества не последует в силу законного наказания согласно общечеловеческому праву. А так как это было ограничено впоследствии евангельским законом, то возможно прийти к выводу, который нами был сделан выше (кн. II, гл. XVII [XX]).
4. Однако приказ может быть или общим, или особым. Общий приказ, например, во время возмущений издавал у римлян консул в следующих словах: «Те, кто готов спасти государство, пусть следуют за мной» (Сервий, «На «Энеиду», VIII). Оттого отдельным лицам из числа подданных дается право убивать даже не в целях самозащиты, но если это целесообразно – в общих интересах (С. quando liceat unicuique, 1. I et).
1. Особый приказ может быть дан не только тем, кто получает жалованье, но также и тем, кто воюет за свой счет, и – что бывает чаще – еще тем, кто за свой счет предпринимает в известной части снабжение войска, как, например, строящим и содержащим на свои средства корабли, которым в виде вознаграждения обычно дозволяется присваивать захваченную добычу, о чем мы сказали в другом месте (кн. III, гл. VI). Но не без основания возникает вопрос, до каких пределов возможно это без нарушения внутренней справедливости и человеколюбия.
2. Справедливость имеет в виду или неприятеля, или же самое государство, с которым заключается договорное соглашение. Как мы уже оказали, у неприятеля можно отнять в целях безопасности любое имущество, которое в состоянии способствовать войне, но под условием возвращения. Полная собственность может возникать в порядке возмещения того, что как с самого начала войны, так и вследствие последующих обстоятельств причитается государству, ведущему справедливую войну, – будь то имущество, принадлежащее самому неприятельскому государству, будь то имущество, принадлежащее частным лицам, лично даже не повинным в войне, что же касается имущества виновных, то оно может быть также отнято в виде наказания и приобретено захватившими его. Неприятельские имущества поэтому станут собственностью тех, кто участвует в снаряжении войск за свой счет, постольку, поскольку изъятие имущества не превосходит указанных выше пределов и оценивается справедливой мерою.
В отношении же своего государства соглашение с подобными захватчиками соответствует внутренней справедливости, поскольку существует договорное равенство, то есть если расходы и риск равняются надежде на добычу. Ибо если бы ожидаемая прибыль оказалась много более, то излишек следовало бы возвратить государству, как и в случае приобретения кем-либо по слишком низкой цене имущества, хоть и неопределенной ценности, но легко создающего и вызывающего ожидание большего.