Соответствующее посредничество весьма нередко между частными лицами и гражданами одного и того же государства и особенно рекомендуется христианам апостолом Павлом (поcл. I к коринфянам, VI). Все же в случаях сомнения предоставление такого полномочия не должно предполагаться, ведь в случаях сомнения мы прибегаем к ограничительному толкованию. Но в особенности же это имеет место в отношениях между носителями верховной власти, которые, не имея над собой общего судьи, надо полагать, должны связывать третейских посредников теми правилами, каким обыкновенно подчинена должность судьи.
Необходимо следить, чтобы третейские посредники, избранные народами или же органами верховной власти, ограничивались разрешением вопросов власти, но не вопросов владения[1545]. Ибо судейское решение вопросов владения относится к внутригосударственному праву, по праву же народов право владения следует праву собственности. Оттого-то, пока ведется разбирательство дела, не должно вносить никаких новшеств, как во избежание предрешений, так и ввиду затруднительности восстановления. Ливий о тех, кто был посредником между карфагенским народом и Масиниссой, говорит: «Послы не внесли никаких изменений в право владения».
1. Иного рода согласие на третейское посредничество бывает, когда предоставляют врагу решать свою судьбу. Это есть не что иное, как безоговорочная сдача на милость победителя, превращающая сдавшегося в подданного с передачей верховной власти тому, кому произошла сдача. «Вверить все, что касается себя самих», – так об этом говорили греки. Так, мы читаем о том, как этолиянам был поставлен вопрос в римском сенате, согласны ли они сдаться на волю римского народа (Ливий, кн. XXXVII). Вот каков был, по свидетельству Аппиана (кн. XIV), совет Л. Корнелия в конце второй Пунической войны по делам карфагенян: «Пусть карфагеняне предадутся на нашу волю, как обычно поступают побежденные и как многие поступали до сих пор. А затем мы посмотрим, и если мы в чем-нибудь окажемся для них щедрыми, то они нам будут признательны, ибо ведь они не смогут сказать, что между нами заключен договор. Это составляет большую разницу. Пока мы будем вести с ними переговоры о союзе, они всегда найдут какой-нибудь повод, чтобы возразить против той или иной статьи договора, как если бы они могли считать себя чем-нибудь оскорбленными. А так как обычно имеется немало статей, допускающих сомнительное толкование, то всегда налицо поводы для недоразумений. Но когда мы отберем у них оружие, как поступают со сдавшимися побежденными, и когда мы овладеем их личностью, тогда только они, наконец, поймут, что им не останется ничего в собственность, они смирятся и с готовностью примут от нас что бы то ни было, как принимают какой-либо дар из чужого имущества».
2. Но здесь нужно также проводить различие между тем, что должен терпеть побежденный, и тем, что может делать по праву победитель, не нарушая даже законов долга, и что, наконец, наиболее прилично для него.
Побежденному после сдачи не остается ничего такого, чего бы он не мог перенести. Он уже стал подданным, и если мы примем во внимание внешнее право войны, то он находится в положении, когда все у него может быть отнято, даже жизнь, даже личная свобода, тем более имущество, не только государственное, но и частное.
«Этолияне, – по словам Тита Ливия в другом месте, – сдавшись на милость победителей, опасались дурного обращения с собой» (кн. XXXVII). Выше мы привели следующие слова: «Когда все сдано сильнейшему, то вступает в действие право победителя, и от его доброй воли зависит присвоить то, что ему будет угодно отнять у побежденного» (кн. III, гл. VIII, пар. IV).
Сюда же подходит такой отрывок из Ливия: «У римлян был древний обычай соглашаться на мир с побежденным народом, с которым они не были связаны договором на равных условиях, только тогда, если тот выдаст все свое имущество, священное и гражданское, представит заложников, сдаст оружие и допустит размещение военных отрядов в обоих городах» (кн. VI, II).
Мы показали также, что дозволено иногда даже убивать сдавшихся (кн. III, гл. XI, пар. XVIII [XVI]).
1. С другой стороны, чтобы не совершить какой-нибудь несправедливости, победитель должен прежде всего остеречься убивать кого-либо, кроме как в наказание за преступление; равно как не следует ему ничего отнимать у кого-либо, иначе как в виде справедливого взыскания. Но даже в этих пределах представляется всегда достойным склониться к милосердию и снисхождению[1546], поскольку допускает собственная безопасность; иногда, в зависимости от обстоятельств, подобный образ действий просто необходим согласно предписанию добрых нравов.
2. Уже отмечалось нами, что всякий раз, как милосердие приводит ко взаимному согласию, наступает достойный конец вражде (кн. III, гл. XV, пар. XII). Николай Сиракузский у Диодора Сицилийского говорит: «Они сдались с оружием в руках, полагаясь на милосердие победителя. Поэтому было бы позорно обмануть их надежду на нашу человечность» (кн. XIII). И далее: «Кто из греков считал заслуживающим неминуемого наказания кого-либо из тех, кто сдался на милость победителя?» И Цезарь Октавий у Аппиана, обращаясь к Л. Антонию, который явился к нему сдаваться, заявляет: «Если бы ты явился для заключения мирного договора, то ты узнал бы во мне и победителя, и оскорбленного. Теперь же, когда ты передаешь себя, своих друзей и свое войско на нашу милость, ты обезоруживаешь гнев мой, ты отнимаешь у меня то преимущество, которое ты был бы обязан мне дать (ошибочно напечатано: «которое я был бы обязан тебе дать») при переговорах. Ибо я должен не только учитывать, чего ты заслуживаешь, но я должен в то же время также не упускать из вида, что необходимо поступать благоразумно; и потому я предпочту последнее».
3. В примерах, заимствованных из римской истории, нередко встречаются заявления о сдаче на веру, о сдаче на веру и милосердие. Так, у Ливия (кн. XXXVII) читаем: «Он благосклонно выслушал заявление соседних посольств о сдаче на веру их государств». И еще (кн. XLIV), где речь идет о царе Персее, у Ливия сказано: «В намерение Павла входило сдаться со всеми своими владениями на веру и милосердие римского народа».
Однако же нужно иметь в виду, что под этими словами необходимо понимать не что иное, как полную сдачу, и слово «вера» в приведенных выдержках обозначает не что иное, как добросовестность победителя, которой себя вручает побежденный[1547].
4. Достойный пример имеется у Полибия и Ливия[1548] в известном повествовании о Фанэе, после этолиян, который в речи, обращенной к консулу Манию, был вынужден заявить: «Этолияне (так передает его слова Ливий) сдают себя и свое государство на веру римскому народу» (Ливий, кн. XXXVI). Когда же он подтвердил вторично сказанное, отвечая на вопрос консула, последний потребовал, чтобы некоторые зачинщики войны ему были выданы без промедления. Фанэй возразил на это, заметив: «Мы сдались тебе не в рабство, но на твою веру», и прибавил, что повеление консула не согласно с обычаями греков. Но консул ответил, что он ничуть не озабочен тем, каковы обычаи греков; что он имеет власть по римскому обычаю распоряжаться сдавшимися по своему собственному усмотрению. Вслед за тем консул приказал заковать послов в цепи. У греческих авторов имеется изречение: «Что вы здесь спорите об обязанностях и благопристойности, тогда как вы уже сдались на нашу веру!»
Из этих слов ясно видно, что может – безнаказанно и без нарушения права народов – делать тот, на чью веру сдался какой-либо народ. И, однако, римский консул отпустил послов и предоставил этолийскому совету полную свободу вновь принимать решения.
Сходным образом римский народ, как мы читаем, ответил фалискам о появлении у него убеждения в том, что последние вручают себя не власти, а доброй совести римлян (Валерий Максим, кн. VI, гл. 4). А о жителях Кампании мы узнаем, что они сдались на веру не на договорных условиях, но в порядке вступления в подданство (Ливий, кн. VIII).
5. По вопросу об обязанностях того, кому произведена сдача, немало можно извлечь из следующего места у Сенеки: «Милосердие имеет свободу выбора; оно судит не по формуле, а по правде и добру, если угодно – освобождает и определяет размер спорной суммы по усмотрению» («О милосердии», кн. II, гл. 7). Но я полагаю, что не составляет важности то, заявляет ли сдающийся о сдаче на мудрость другого или на его снисхождение, или на милосердие, ибо все эти выражения есть не что иное, как смягчения; дело сводится к тому, что победитель становится неограниченным повелителем.
Но бывают сдачи и под условием. Оно касается либо интересов отдельных лиц, например, обеспечения безопасности для их жизни, личной свободы или даже неприкосновенности их имущества, либо интересов государства в целом. Подобные сдачи в некоторых случаях могут приводить к установлению смешанной формы правления, о чем мы толковали в другом месте (кн. I, гл. III, пар. XVII).
Обеспечением соглашений являются заложники и залоги. Как мы сказали, заложниками становятся[1549] или добровольно, или же по повелению того, кому принадлежит верховная власть; ибо верховная гражданская власть включает право на действия подданных, как и на их имущество. Но государство или его правитель обязаны возместить ущерб потерпевшему или его ближайшим родственникам.