Словом, если может быть достигнут достаточно обеспеченный мир путем прощения злодеяний, возмещения убытков и расходов, то это – не так плохо, в особенности же для христиан, коим Господь даровал свой мир. Наилучший толкователь этого мира желает, чтобы мы стремились к миру со всеми, насколько это возможно, насколько это в нас заложено (ап. Павел, Посл. к римлянам, XII, 18). Доброму мужу приличествует начинать войну против воли, неохотно принимать крайние меры, как мы читаем у Саллюстия.
Достаточно одного этого; но по большей части и польза человеческая влечет к тому же прежде всего людей менее сильных, потому что опасна продолжительная борьба с могущественными; и подобно тому как должно избегать большей опасности на корабле потоплением в воде грузов, так нужно оставлять в стороне гнев и надежду на помощь ненадежных советников, о чем верно сказано у Тита Ливия. Аристотель пишет[1584]: «Лучше пожертвовать более могущественным кое-чем из своего достояния, нежели погибнуть побежденными на войне со своим достоянием».
Но мир предпочтительнее и для людей более могущественных; ибо, как не менее верно говорит тот же Тит Ливий, мир выгоднее и славнее для тех, кто дает согласие на мир в расцвете успехов; мир лучше и безопаснее, нежели ожидаемая победа. Ведь, надо полагать, Богвойны Марс доступен для всех. Аристотель заявляет: «Должно иметь в виду, сколь многократны и непредвиденны на войне обычно постигающие превратности». В одной речи в пользу мира у Диодора Сицилийского возводится обвинение на «превозносящих величие своих подвигов, как если бы не существовало явного обычая у судьбы быть щедрой военным счастьем попеременно». И следует более всего опасаться отваги людей отчаявшихся[1585], как и свирепейших укусов затравленных зверей.
Если же обе стороны признают свои силы равными, то, по словам Цезаря, это и есть наиболее благоприятное время вступить в переговоры о мире, пока еще каждая из обеих сторон сохраняет уверенность в себе («Гражданская война», кн. I).
Мир же, заключенный на любого рода условиях, должен соблюдаться обязательно во имя указанной нами святости взаимных соглашений; и следует неуклонно остерегаться не только вероломства, но и всего, что причиняет людям раздражение. Ибо сказанное Цицероном о дружбе частных лиц возможно распространить в одинаковой мере на отношения публичные, так как они все должны охраняться с крайней тщательностью и величайшей добросовестностью, тем более между теми, кто от враждебности обратился к взаимной приязни.
Да внушит это Господь – единственно могущий это сотворить – сердцам тех, в руках коих находится судьба христиан; и да внушит им разумение права божеского и человеческого и помышление о том, что ум их избран на служение правлению людьми, любезнейшими Богу живыми существами[1586].