2. Большинство авторов выдвигают три справедливые причины войны: самозащиту, возвращение имущества, наказание (Вильгельм Маттэи, «О справедливой и дозволенной войне»). Эти три причины встречаются в заявлении Камилла, обращенном к галлам: «Все, что дозволено по праву, – защитить, возвратить, воздать» (Тит Ливий, кн. V). В этом перечне, если слову «возвратить» не придавать более широкого смысла, опущено истребование того, что нам причитается. Это не опущено у Платона, так как, по его словам, войны ведутся в случаях не только угнетения или ограбления кого-либо, но также и обмана («Алкивиад»). Сюда же подходят следующие слова Сенеки: «В высшей степени справедливо и согласно с правом народов правило: «Верни свой долг» («О благодеяниях», кн. III, гл. 14). Та же мысль выражена в формуле фециалов: «Что не отдано, не уплачено, не выполнено, то следует отдать, выполнить, уплатить» (Тит Ливий, кн. I), а у Саллюстия в «Истории» сказано: «Требую возврата вещей по праву народов». Августин, говоря о том, что «справедливыми следует признать те войны, которые ведутся ради отмщения обид» («На Иисуса Навина», кн. VI, вопр. 10)[278], слово «отмщение» применяет в более общем смысле – взамен «воздаяния»; это подтверждается дальнейшим текстом, где приводятся не подразделения понятий, но примеры: «Так, нападать следует на народ или на государство, если оно не озаботится покарать деяния преступников или же не возвратит насильственно похищенное».
3. Следуя такому естественному понятию, индийский Царь, по сообщению Диодора Сицилийского, обвинял Семирамиду «в том, что она начала войну, не потерпев никакой неправды». Так же поступали римляне, прося сенонов не нападать на тех, от кого они не потерпели никакой неправды (Тит Ливий, кн. V). Аристотель в «Аналитиках» (кн. II, гл. 11) пишет: «Предпринимать войну следует против тех, кто ранее нарушил право». Об абийских скифах Квинт Курций (кн. 12) сообщает: «Несомненно, они справедливее всех варваров: они воздерживались прибегать к оружию, если их не тревожили»[279]. Словом, первая причина справедливой войны есть еще не нанесенная, но угрожающая людям, их телу или их имуществу обида.
В случае нападения на людей открытой силой при невозможности избегнуть иначе опасности для жизни дозволена война, влекущая даже убийство нападающего (Сильвестр, толк. на слово «война», ч. I, 3, и ч. II), как мы уже сказали раньше, доказывая как нечто несомненное, что частная война порою может быть справедлива. Следует заметить, что это право самозащиты возникает само собой и первоначально по внушению каждому, которое исходит от его собственной природы, а не вследствие правонарушения или преступления другого как источника опасности (Бартол, толк. на L. ut vim. D. de lustl. et lure; Бальд, толк. на L. I. C. unde vl.). Именно поэтому, если даже нападающий не является виновным, как, например, солдат, действующий добросовестно, или тот, кто ошибочно принимает меня за кого-либо другого, или же невменяемое лицо, мучимое безумием или бессонницей (что, как мы читаем, бывает с некоторыми), – то тем не менее право на самозащиту не отменяется; и я не обязан терпеть посягательство такого нападающего, так же как и нападение животного, принадлежащего другому лицу (Баньес, на 11, вопр. 10, ст. 10. dub. ult.; Сото, «Спорные вопросы», кн. IV, вопр. V, ст. 10; Валенсиа, на II, II, спор 5, вопр. 10. ч. 7).
1. И еще возникает спорный вопрос о том, можно ли изранить или уничтожить неповинных, когда они своим вмешательством препятствуют самозащите или бегству, если иначе невозможно избежать смерти (Кард., кн. I, вопр. 33; Петр Наварра, кн. II, гл. 3, 147; Каэтан, на II, II, вопр. 2, ст. 67). Даже некоторые богословы считают это дозволенным. И, конечно, если мы обратимся к одной только природе, то окажется, что уважение к общему благу значительно уступает заботе о собственной безопасности. Напротив, закон любви, в особенности евангельский, приравнивающий ближнего к нам самим, этого, безусловно, не разрешает.
2. С другой стороны, хорошо сказано у Фомы Аквинского (II, II, вопр. 64, ст. 1), если только его верно понять, а именно, что при правильной самообороне человек не совершает преднамеренного убийства. Дело обстоит не так, что при отсутствии иного способа обеспечить безопасность никогда не следует поступать преднамеренно, чтобы оттого могла последовать смерть нападающего, но оно обстоит так, что смерть последнего не есть предмет свободного выбора, что-то заранее преднамеренное, как при судебном наказании, но в данный момент является единственно возможным выходом из создавшегося положения, так как тот, кто уже подвергся нападению, вынужден неотложно предпринять что-нибудь, что может остановить другого или же ослабить его силы, дабы не погибнуть самому.
1. В таких обстоятельствах здесь требуется наличие непосредственной[280] и как бы мгновенной опасности. Разумеется, я согласен с тем, что, если нападающий хватается за оружие и, по-видимому, именно с намерением совершить убийство, то есть возможность предупредить преступление; ибо в делах нравственности, как и в природе, мгновение всегда имеет некоторую длительность. Но весьма заблуждаются и ошибаются те, кто, выводя право предупреждения убийства, исходит из предположения страха, ибо правильно сказано у Цицерона в первой книге его трактата «Об обязанностях», что весьма многие правонарушения происходят от страха, так как тот, кто замышляет причинить другому вред, опасается, что если ему не удастся сделать это, то сам он потерпит тот или иной ущерб. Клеарх у Ксенофонта говорит: «Я знавал многих, кто вследствие клеветы или подозрения, опасаясь чего-либо от других и желая предупредить посягательство с их стороны, причинил жесточайшее зло тем, кто был далек от дурных намерений и даже не помышлял ни о чем подобном». Катон в речи в защиту родосцев говорил: «Не сами ли мы предупредили их в том, что приписывали их намерениям?» Отличное изречение мы находим у Геллия: «Гладиатору, готовому к состязанию, представляется следующий выбор: или убить противника, если удастся его предупредить, или пасть, если сам он промедлит. Жизнь человеческая, однако же, не столь несправедлива и не настолько исполнена непреодолимых опасностей, чтобы оттого была надобность причинять другим обиды; иначе людям грозила бы постоянная опасность терпеть насилие». А у Цицерона в другом месте сказано не менее верно: «Установлено ли кем-нибудь и можно ли согласиться, без сугубой опасности для всех, будто право не препятствует умертвить того, с чьей стороны можно в дальнейшем ожидать опасности для своей жизни?» (цит. по Квинтилиану, «Об опровержении», кн. V). Здесь уместно привести следующее место из Еврипида:
Коль, говоришь, твой муж убить тебя хотел.
Ты тож могла б, когда успела бы.
Соответствующее место имеется у Фукидида (кн. I): «Будущее всегда сомнительно; но никому не надлежит вследствие этого предпринимать враждебные действия не в будущем, но в настоящем». Тот же Фукидид в том месте (кн. III), где он красноречиво излагает бедствия от восстаний, постигавшие греческие городские республики, вменяет в порок следующее: «Когда кому-нибудь удается предупредить злодеяние, которое замыслил совершить другой, то это встречало одобрение». Ливий говорит (кн. III): «Остерегаясь поддаться страху, люди становятся еще страшнее[281], и, отразив насилие – так как его необходимо или причинять, или терпеть, – мы сами наносим его другим». Сюда же, кстати, подходит изречение Вибия Криспия, одобренное Квинтилианом: «Кто позволил тебе так страшиться?» И Ливия у Диона Кассия говорит, что позор не минует тех, кто, опасаясь посягательства, сам его предупреждает (LV).
2. Если же кто-нибудь не посягает на открытое насилие, но замышляет заговор или строит козни, например, подсыплет яд, возбудит ложное обвинение, постановит неправильное судебное решение, то я все же отрицаю, чтобы убийство его могло быть оправдано, – если только есть возможность как-нибудь иначе избегнуть опасности или если хотя бы представляется сомнительным, чтобы ее невозможно было избежать иначе. Ибо ведь обыкновенно бывает вполне достаточен промежуток времени для многих способов и приемов противодействия и множества обстоятельств, когда, что называется, «слишком далеко ото рта до куска». Правда, нет недостатка в богословах и юристах, которые свою снисходительность простирают еще далее, но и другое, лучше обоснованное и более убедительное мнение тоже не имеет недостатка в сторонниках (Баньес, вопр. 64, ст. 7, спорн. вопр. 4; Бальд, толк. на L. multis. С. de lib caus. и на L. I. C. uride vi; Лессий. кн. II, гл. 9 спорн. вопр. 8; Сото, кн. V, вопр. I, ст. 8; Кард., на Clement. Sl furiosus, de homlcld.; Коваррувиас, там же, ч. 3, 1, 2; Сильвестр, толк. на слово «человекоубийство», III, вопр. 4).
Что нам сказать об опасности членовредительства? Ведь, конечно, повреждение в особенности одного из главных членов тела представляет собой серьезное бедствие и может почти равняться лишению жизни; к тому же следует добавить, что почти неизвестно, не повлечет ли оно за собой опасности для жизни. Если же его нельзя каким-либо образом избегнуть, то, по моему мнению, покушающегося навлечь такую опасность поистине не воспрещено убить.
Что то же самое касается защиты целомудрия, об этом почти нет спора, так как не только общее мнение, но и Закон Божий невинность приравнивает жизни