В обоих этих возрастах право воспитания включает также право наказания, поскольку, конечно, детей следует принуждать к исполнению долга или исправлять. Что же должно думать о более тяжких наказаниях, об этом придется поговорить в другом месте.
Хотя отцовская власть присуща самой личности и составляет достояние отца, так что не может быть отнята и перенесена на другого, тем не менее отец естественно может, если не препятствует внутригосударственный закон, отдать сына в залог, а если необходимо, то даже и продать[390], если ему не представляется иного способа его прокормить. Такое обыкновение, по-видимому, к другим народам перешло из древнего закона фивян (который Элиан приводит во второй книге); самый же фиванский закон был заимствован у финикиян, а раньше – у евреев; о существовании его у фригийцев сообщает Аполлоний в послании к Домициану. Таким образом, можно думать, что сама природа служит источником всего этого и дает право на все, без чего она сама не может достигнуть того, что повелевает.
В старшем возрасте сын во всем «независим» и самостоятелен юридически, хотя с него, однако, не снимается обязанность почитания и уважения родителей, причина чего неизменна. Отсюда следует, что поступки царей нельзя называть ничтожными потому только, что у них есть родители.
Все сверх упомянутого установлено законом, зависящим от человеческой воли, который весьма различен в разных местах[391]. Так, в силу закона, данного евреям Богом (кн. Числа, XXX, 2, 3, 4, 5), отцовская власть расторгать обеты сына или дочери не была вечной, но длилась, пока дети составляли часть отцовского дома[392]. Далее, известная отцовская власть принадлежала римским гражданам даже над сыновьями, ставшими главой собственной семьи, пока те не получали свободы (Lib. de Praeceptis legls. Praecepto vetante. CCXLII). Сами римляне признают, что другие народы не имели такой власти, которой они располагали над детьми (Inst. de patria potest. lus autem.).
Секст Эмпирик в «Пирроновых вопросах» пишет: «Создатели римских законов[393] стремились к тому, чтобы дети находились во власти родителей наподобие рабов, чтобы собственниками на имущество были не дети, но родители, пока те не будут отпущены тем же способом, как обычно отпускаются рабы; что иные отвергают как власть тираническую». Симплиций в комментарии на «Руководство» Эпиктета замечает: «Древнеримские законы, учитывая естественное превосходство родителей и труды, понесенные ими ради детей, кроме того, стремясь к безусловному подчинению детей родителям – и, как я полагаю, в твердой надежде на естественную любовь родительскую, – предоставили родителям право по усмотрению как продавать, так и безнаказанно убивать своих детей». Подобное же право родителей у персов клеймит Аристотель как тираническое («Этика Никомаха», кн. VIII, гл. 12). Эти законы мы приводим для того, чтобы тщательно отличить постановления внутригосударственного права от положений естественного права.
1. Право в отношении лиц, возникающее из соглашения, проистекает либо из сообщества, либо из подчинения. Наиболее естественное сообщество проявляется в супружеском союзе. Однако вследствие различия полов власть в нем не есть общая, но муж есть глава для жены (Посл. ап. Павла к ефесянам, V, 23), конечно, в делах супружеских и семейных. Жена есть часть семьи мужа, поэтому мужу принадлежит право учреждения домашнего очага. Если же ему предоставляется что-либо сверх прав мужа, как, например, по еврейскому закону – право расторгать любые обязательства жены, а у некоторых народов – право продавать имущество жены, то это проистекает не из природы, но из установления. Здесь необходимо рассмотреть, что составляет природу супружества.
2. Под супружеством, таким образом, мы, естественно, разумеем такого рода сожительство мужчины и женщины, которое ставит женщину как бы под наблюдение и защиту мужа. Такое сожительство можно видеть также среди некоторых бессловесных животных. У человека же, поскольку он есть животное, наделенное разумом, добавляется верность, которой женщина связана с мужем.
1. Не иначе, по-видимому, как сама природа требует существования брака; но в еще большей мере Закон Божий, как видно, предписал до Евангелия размножение (Второзаконие, XXI, 15). Ибо и праведные мужи до Закона[394] имели по несколько жен, и в Законе[395] преподаются некоторые предписания тем, кто имеет более одной жены; и царю предписывается не иметь чрезмерного количества жен и лошадей (Второзаконие, XVII, 16, 17). По поводу этого еврейские толкователи замечают, что царю разрешено иметь восемнадцать жен или сожительниц. А Давиду Бог напоминает, что ему было дано много прекрасных жен[396] (II Самуил, XII, 8).
2. Далее, желающему развестись с женой предписывается известный порядок; не воспрещается никому также брать в жены разведенную, кроме того, кто сам отпустил ее, а также кроме священнослужителя[397] (Второзаконие, XXIV, 4). Свобода же перехода к другому мужу должна быть ограничена самим естественным правом, чтобы оттого не могло произойти смешения потомства. Отсюда приводимый у Тацита вопрос понтификального права: «Не выходит ли женщина замуж, зачав и не разрешившись от бремени?» У евреев был предписан трехмесячный промежуток между двумя браками.
Но Закон Христа, как и для прочих предметов, для брака между христианами довел норму до такого совершенства, что как тот, кто отпустит жену, не повинную в прелюбодеянии, так и тот, кто возьмет разведенную, признается виновным в прелюбодеянии (Евангелие от Матфея, V, 32; XIX, 9). Толкователь закона Христа апостол Павел (Посл. I к коринфянам, VII, 4) не только дает мужу право на тело жены, что имело место и в естественном состоянии (по словам Артемидора, «тот, кто сочетается с женой законом супружества, приобретает ее тело в собственность»), но и взаимно жене дает право на тело мужа. Лактанций[398] говорит: «Неправильным является принцип публичного права, что жена совершает прелюбодеяние, имея другого, а муж, хотя бы даже имел нескольких, свободен от преступного прелюбодеяния. Но Закон Божий так сочетает двоих в супружество, то есть в единое тело, на равных правах, что прелюбодеем оказывается каждый, кто нарушает телесный союз».
3. Мне известно, что многие считают, будто в обоих случаях Христос не установил нового закона, но лишь восстановил тот, который учредил искони Бог, Создатель всего. Они, по-видимому, в подтверждение такого мнения приводят собственные слова Христа, в которых он призывает нас к первоначальному состоянию. Но можно возразить, что из первоначального состояния, в котором одному мужу Бог предназначил не более одной жены, достаточно ясно, что лучше и угоднее всего Богу, а отсюда следует, что это и всегда было лучше и похвальнее всего; однако не было запрещено и поступать иначе, ибо если еще нет закона, то не может быть и нарушения закона, а никакого закона по этому предмету в те отдаленные времена не существовало. Таким образом, когда Господь вещал устами как Адама, так и Моисея, был только договор супружества, дабы муж оставил семейство отца, чтобы основать с женой новую семью; то же самое сказано в словах Псалма (XLV, II)[399] к дочери фараона: «Забудь народ свой и дом отца твоего». Из установления такого союза, столь тесного, достаточно ясно, что Богу угоднее всего[400] нерасторжимость супружества; но отсюда невозможно заключить, будто Богом с тех пор предписано, что не следует расторгать супружества при любых условиях. Именно Христос воспретил человеку расторгать то, что Бог сочетал постоянным союзом, позаимствовав содержание для нового закона из того, что лучше и приемлемее всего для Бога.
4. Известно, что в древности у многих народов существовали как свобода разводов, так и многоженство. По словам Тацита («Об обычаях германцев»), в его время почти одни только германцы среди варваров довольствовались одной женой; то же самое свидетельствует история как персов, так и индусов[401]. У египтян[402] одни только жрецы довольствовались союзом с одной женой. Но и у греков впервые Кекропс, по свидетельству Атенея, «одному мужу предназначил одну жену», что, однако же, даже в Афинах соблюдалось недолгое время, о чем мы узнаем из примера Сократа и других (Диодор Сицилийский, кн. I; Авл Геллий, XV, гл. XX). Если же народы поступали более сдержанно, как римляне, которые всегда воздерживались от многоженства и долгое время – от развода, то они, конечно, заслуживают одобрения за некоторое приближение к совершенству. Оттого и брак жены служителя Юпитера у тех же римлян прекратился не иначе как только смертью. Тем не менее отсюда не следует, чтобы совершали грех те[403], кто поступал иначе до провозглашения Евангелия.