XXI. К какой клятве, собственно, относится запрет Христа «не клясться»?
XXII. В каких случаях доверие при отсутствии клятвы имеет силу клятвы согласно обычаю?
1. У всех народов и во все века обещания, предложения и договоры приобретают наибольшую силу благодаря клятвенному подтверждению. Ибо, как сказано у Софокла в трагедии «Гипподамия»:
Ум возбуждается обычно клятвою,
Чем сохраняется от зла двоякого:
Упреков дружеских и от обид Богам.
«Никакие узы, – по словам Цицерона («Об обязанностях», кн. I), – не считались у наших предков действительнее клятвы для внушения доверия».
2. Отсюда всегда существовала уверенность в том, что клятвопреступникам грозит тяжкое наказание. Так, у Гесиода сказано о клятве:
Смертных всегда оттого постигает невзгода,
Как клятву приносит лживое сердце.
Полагали даже, что потомство искупало преступления предков[646]; однако верили, что такая кара постигала только в случаях совершения тягчайших преступлений: но и в случае несовершения деяния самая воля все же навлекает на себя кару. То и другое Геродот (кн. II) подтверждает повествованием о Главке Эпикидиде, который только замышлял нарушить клятвенное обещание хранить вверенное ему имущество; тот же Геродот приводит следующие стихи:
Порождение клятвы, без имени это потомство.
И без рук и без ног, вторгается бурным порывом,
Уничтожает нещадно семейства, а также жилища[647].
Приводя тот же пример, Ювенал заключает следующим образом:
Кары такие влечет только жажда одних преступлений.
3. Удачно сказано Цицероном («Об обязанностях», кн. III): «Клятва есть религиозное подтверждение; то, что обещано утвердительно как бы в присутствии божества, надлежит строго соблюдать». Он добавляет: «Но ведь клятва обращается не к мнимому гневу богов, но к их справедливости и верности». Если под именем гнева понимать негодование, то это заслуживает одобрения; если же – некоторую готовность или волю вредить, то это неприемлемо, как правильно доказывает Лактанций («О гневе Господнем»). А теперь посмотрим, где источник силы клятвы и до каких пределов простирается ее действие.
То, что сначала нами было сказано об обещаниях и договорах, относится также сюда, а именно – что требуется обладание здравым разумом и способностью рассуждать. Оттого если кто-нибудь произнесет клятвенные выражения без намерения поклясться, как рассказывают о Кидиппе, то имеет место сказанное Овидием[648]:
Мы клянемся умом, но душа не участвует в клятве[649].
Это заимствовано у Еврипида, который говорит следующее в «Ипполите»:
Язык поклялся, но мой ум молчал[650].
Если же кто-нибудь, намереваясь поклясться, не хочет принимать на себя обязательства, тем не менее он связан клятвой, потому что обязательство неотделимо от клятвы и действие ее необходимо (Сото, VIII, 1, ст. 7; Коваррувиас, к с. quamvis, part. I, 5).
1. Если кто-нибудь сознательно произнесет слова клятвы, однако без намерения поклясться, тот, как полагают некоторые авторы, не обязывается к тому, что он выражает, но все же погрешает легкомысленным отношением к клятве. Но правильнее, если он будет обязан на самом деле выполнить слова, произнесенные в присутствии божества, потому что такое действие, само по себе обязательное, исходит от сознательного намерения. С этим согласно, хотя бы в большинстве случаев, правильное изречение Цицерона: «Клятву, принесенную из глубины души, не должно преступать». Сюда же относятся у Гомера слова Калипсо, поклявшейся Улиссу:
Дух правдивый что мыслит, то и выражает.
2. Отсюда возможно лишь одно исключение, а именно если тому, кому дается клятва, известно или если он подозревает, что тот, с кем заключается сделка, вкладывает в слова иной смысл; ибо тот, кто призывает в свидетели своих слов божество, должен выполнять на деле произнесенные слова, как он сам их понимает[651]. Это самое высказывает тот же Цицерон: «То, в чем принесена клятва и что должно быть исполнено по разумению приносящего клятву, и следует соблюдать». У Тацита («История», IV) читаем: «Робким людям, подменяющим слова клятвы различными ухищрениями, присуще сознание собственного ничтожества». Августин (Посл. CCXXIV) говорит: «Клятвопреступники – те, кто, не отказываясь от своих слов, обманывает ожидания тех, кому дана клятва». Также Исидор[652] указывает: «С каким бы ухищрением в словах ни клялся кто-нибудь, тем не менее Бог, свидетель его совести, принимает их так, как понимает сам клянущийся». Это – то, что называется неуловимой клятвой[653]. Оттого Метелл правильно отказался принести клятву верности закону Апулея, поскольку некоторые объявляли этот закон лишенным силы вследствие нарушения правил, допущенного при внесении законодательного предположения, но полагали, что клятву на верность этому закону следовало понимать в таком смысле, как если бы закон был внесен и предложен в должном порядке (Аппиан, «Гражданская война», кн. I).
3. Хотя в иных обещаниях легко подразумевается какое-нибудь молчаливое условие, освобождающее давшего обещание, этого, однако, нельзя допустить при клятвенном подтверждении (Панормитан, в с. Clericue de iureiur; Сильвестр, на слово «клятва», IV, вопр. 23).
Сюда относится превосходное место у апостола Павла в Послании к евреям: «Господь, желая многообразно доказать наследникам обетований неизменность своего намерения, подтвердил его клятвой; а так как в силу неизменности обеих этих вещей никак невозможно допустить, чтобы Бог имел намерение ввести в заблуждение (такой перевод я предпочитаю, поскольку, наоборот, недвусмысленная речь именуется правдой; Даниил, VII, 16; VIII, 26; X, 1), то мы должны иметь твердое упование» (гл. VI, 17; см. об этом Фому Аквинского). Для уразумения этих слов необходимо иметь в виду, что святые писатели часто о Боге говорят, приписывая Ему человеческие страсти, более в согласии с тем, как то представляется нам, а не с тем, как есть на самом деле.
4. Ибо поистине Бог не изменяет своих решений. Тем не менее говорится, что он как бы меняет или отменяет их[654] и как бы испытывает раскаяние всякий раз, когда поступает вопреки видимому значению слов (Иона, IV, 2), несомненно, в силу скрытого, подразумеваемого условия[655], которое в данном случае отсутствует (Иеремия, XVIII, 8). Примеры можно найти в книге Бытие (XX, 3), в Исходе (XXXII, 14), в книге I Царств (XXI, 29), в книге II Царств (XX, 1), у Исайи (XXXVIII, 1), у Ионы (III, 5, 11). В этом смысле нельзя даже прямо сказать, что Бог якобы обманывает нас. Ибо слово «обманывать», встречаемое в приведенном месте из Послания к евреям, обычно имеет значение события, обманывающего ожидания; что можно видеть как в иных местах, так и в книге Левит (VI, 2), у Иисуса Навина (XXIV, 27), у Исайи (XXVIII, 11), у Осии (I, 2), у Аввакума[656] (III, 17). Чаще всего это встречается в угрозах, потому что ими никому не сообщается никаких прав. Иногда же имеет место в случаях обещаний, а именно – когда налицо какое-нибудь подразумеваемое условие.
5. Оттого апостол приводит две вещи, означающие незыблемость, а именно: обещание, коим сообщаются права, и клятвенное подтверждение, устраняющее молчаливые и иного рода скрытые условия, как в этом можно убедиться из Псалмов (LXXXIX, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36). Ибо иное дело, когда самая природа сделки явно обнаруживает эти условия. Сюда некоторые относят то, что можно прочесть в книге Числа (XIV, 30). Но правильнее сказать, что клятвенно обещана земля, обетованная не отдельным лицам, но народу, то есть потомкам тех, кому Бог клятвенно обещал (стих 23). Такое обещание может быть исполнено в любое время и не ограничивается определенными лицами.
1. Из сказанного нами можно понять, что следует думать о клятве, вызванной хитростью. Когда нет сомнения в том, что тот, кто приносит клятву, предполагал наступившим какой-нибудь факт, который на самом деле не имел места[657], и что коль скоро он в этом не был бы уверен, то не стал бы давать клятвы, тогда клятва не связывает его (Наварра, гл. XII, 13). Если же сомнительно полагать, что то же лицо не согласилось бы принести клятву даже при отсутствии факта, то точный смысл слов должен обязывать, ибо простота наиболее свойственна клятве.
2. Здесь я напомню клятву, данную Иисусом Навином и старейшинами народа израильского гаваонитянам (Иисус Навин, IX). Первые ведь были введены в заблуждение гаваонитянами, которые внушили им, будто они явились из отдаленной местности. Но отсюда не следовало, чтобы Иисус и старейшины не пощадили гаваонитян, если бы знали, что те были из числа соседних народов. Ибо слова, сказанные ими гаваонитянам: «Быть может, вы обитаете посреди нас. Как можно было бы договориться с вами?», могли иметь тот смысл, что гаваонитянам был задан вопрос о том, какой договор им был бы желателен – союзнический или подданнический. Или даже могло быть и так, что евреи дали понять, что им не было дозволено вступать с известными народами в союз на равных правах, а не то, чтобы они отказали сдающимся в обещании сохрани