[700]. Это нужно понимать следующим образом. Любой человеческий союз, не в меньшей мере чем отдельные лица, имеет право обязывать себя сам или же через большинство своих членов. Право это может передаваться или путем прямого волеизъявления, или же в силу необходимости, например путем передачи верховной власти. Ибо в делах нравственности тот, кто ставит цель, тот сообщает и средства, ведущие к цели.
1. Однако такой порядок не простирается в бесконечность. Для надлежащего осуществления верховной власти, как и для опеки или попечительства, не нужна неограниченная способность обязываться; способность обязываться нужна лишь постольку, поскольку это требуется природой дела. «Опекун считается заступающим место собственника[701], – полагает Юлиан, – ради управления делами, а не ради разорения подопечного» (L. qui fundum. si tutor. D. pro emto. L. ab agnato. D. de curatoribus. L. XXII, pactum, C. de pactis. L. Contra, si curator. D. de pactis). В этом же смысле следует понимать слова Ульпиана о том, что договор, заключенный главой товарищества, может служить не только на пользу, но и во вред товариществу (L. Item, D. de pactis. L. Praeses, С. de transactlonibus).
Однако не следует, как делают некоторые, ограничивать это правило природой ведения чужих дел, так что совершенная сделка получает утверждение лишь тогда, когда она выполнена с выгодой (Альфонс де Кастро, «Об уголовных законах», кн. I, гл. 5; Витториа, «Чтения о власти папы и собора», 18). Ибо ограничить главу государства такими тесными пределами было бы опасно для самого государства. Поэтому не следует предполагать, чтобы народ, вручая власть, мыслил таким образом. Разъяснение, данное римскими императорами по делу одного городского управления, а именно – что сделка, заключенная должностным лицом в сомнительном деле, действительна, и бесспорный долг не подлежит сложению, должно и может быть применено к нашему вопросу относительно народа в целом, но с соблюдением должной меры.
2. Следовательно, подобно тому как не всякого рода законы обязывают подданных, ибо ведь законы, даже не говоря о тех, которые повелевают что-нибудь недозволенное, иногда могут быть явно неразумными и бессмысленными[702], так точно и договоры правителей обязывают подданных лишь тогда, когда они имеют достаточное основание, что в случае сомнения следует предполагать ради поддержания достоинства власти[703]. Такое соображение гораздо предпочтительнее, нежели поддерживаемое многими мнение, что следует выяснить, влечет ли сделка незначительный или же чрезмерный ущерб (Фома Аквинский, I, II, вопр. 95, ст. 3; Панормитан, на С. cum eccleslarum, 14; Фелин, 60; Туррекремата, на С. sententis II, q. 3, conci. 6 et 7, 8 et 9; прочие на с. licet, de voto; Агвирре, «Апология», ч. I, 70). Ведь необходимо иметь в виду не тот или иной исход дела, а вероятную цель его. При наличии разумной цели самый народ обязывается в случае, если получит самостоятельность, а также обязываются и наследники власти как главы народа. Ибо если свободный народ заключит какой-нибудь договор, то обязанность переходит на того, кто вслед за тем унаследует государство в неограниченное владение.
3. Цезарь Тит заслужил одобрение за то[704], что воспретил обращаться к нему с просьбами о пожалованиях, выдаваемых его предшественниками; тогда как Тиберий и следующие за ним принцепсы признавали такого рода пожалования не иначе как если они сами возобновили их в пользу тех же лиц. Примеру Тита следовал лучший из всех императоров Нерва в эдикте, приведенном Плинием[705], где сказано: «Я не хочу, чтобы кто-нибудь, кто получил что-нибудь от другого государя в частных или в государственных делах, подумал, что я воспрещаю это только с той целью, чтобы заслужить благодарность, коль скоро то же одобрю или объявлю; и нет надобности в благодарности за уже полученные милости». А свое повествование о Вителлии, который, ничуть не заботясь о будущем, до такой степени расточал достояние государства, что целая толпа теснилась за пожалованиями, оплачиваемыми некоторыми значительными деньгами, Тацит («История», кн. III) заключает так: «Мудрые считали призрачными милости, которые нельзя было ни давать, ни получать без тяжкого ущерба для государства»[706].
4. Здесь необходимо добавить следующее. Если в силу каких-либо обстоятельств договор станет грозить не просто каким-нибудь ущербом, но даже опасностью для государства, так что с самого начала его должно было бы объявить несправедливым и незаконным[707], то тогда возможно его не только расторгнуть, но объявить в дальнейшем необязательным, как если бы он был заключен под условием, без которого он становится незаконным.
5. То, что сказано о договорах, следует распространить на отчуждение народных денег или иного имущества[708], которое, по закону, государь может отчуждать в интересах государства. Ибо здесь нужно применять сходные соображения и выяснять, имел ли место достаточный повод для дарения или иное основание для отчуждения.
6. Если договоры касаются отчуждения государства, его части или же вотчины государя, то постольку, поскольку государю это не разрешено, они недействительны, как совершенные в отношении чужой вещи. Таков порядок в ограниченных монархиях, если народ изымлет тот или иной предмет или ряд дел из ведения государя. Ибо, для того чтобы подобные акты имели силу, необходимо согласие или самого народа, или законных представителей народа, что вытекает из сказанного выше об отчуждении (гл. VI, параграф VIII).
На основании приведенных соображений можно без труда судить о законности или незаконности возражений государей в случаях отказа их от уплаты по обязательствам своих предшественников, наследниками которых они не состояли; примеры этого приведены у Бодена (кн. I, гл. VIII).
Многие также продолжают поддерживать то мнение[709], что пожалования государей, делаемые ими по свободному смотрению, всегда могут быть взяты обратно, но такое мнение нельзя высказывать, не приводя соответствующих различий (Курций Младший, «Заключения», CXXXVIII, 4, и CLVII, 18; Краветта, «О древнем времени», II, ч. I, 38; Беллуга. «О зерцале князя», рубр. XXVI; Антоний Габриели, «Заключения», I, разд. De lure quaestionis non tollendo, VI, 20, и VII). Имеются ведь такого рода пожалования, которые государь делает из своего имущества; если не внесена оговорка о возвратности, то подобные пожалования имеют силу совершенных дарений. И эти пожалования могут быть истребованы обратно и не иначе как в случае присуждения подданных к какому-нибудь наказанию или в видах государственной пользы с возмещением утраченного по мере возможности.
Другие же пожалования состоят лишь в изъятии из закона без какого-либо договорного обязательства. Они могут быть взяты обратно. Ибо подобно тому, как закон, отмененный полностью, может быть вновь введен в действие, так и закон, отмененный частично, может быть частично же восстановлен в своей силе. Здесь нет против законодателя никакого приобретенного права.
Договоры тех, кто незаконно захватывает государственную власть, не связывают ни народов, ни законных государей, ибо узурпаторы не имеют права налагать обязательства на народы. Однако возможно обращение взыскания на имущество, поступившее в пользу народов и государей, соразмерно их оБогащению[710].
Глава XVО государственных договорах и торжественных обещаниях
I. Государственные соглашения.
II. Они делятся на договоры, обещания и прочие соглашения.
III. Различие договоров и односторонних обещаний; к чему обязывают односторонние обещания.
IV. Отвержение деления договоров, предложенное Мениппом.
V. Деление государственных договоров на такие, которые устанавливают то же, что и естественное право; источник этого.
VI. И на такие, которые добавляют нечто; какие договоры бывают равноправными.
VII. Какие договоры бывают неравноправными; они, в свою очередь, имеют подразделения.
VIII. Договоры с теми, кто чужд истинной религии, дозволены по естественному праву.
IX. И не воспрещены вообще ни еврейским законом.
X. Ни христианским.
XI. Предосторожность в такого рода договорах.
XII. Все христиане обязаны вступать в договоры, направленные против врагов христианства.
XIII. Если многие из объединенных договором государств ведут войну, то кому надлежит преимущественно оказать помощь? Разъясняется проведением различий.
XIV. Можно ли договор считать возобновленным молчаливым соглашением?
XV. Освобождает ли сторону вероломство другой стороны?
XVI. К чему обязаны давшие одностороннее обещание, если обещание не получит одобрения; где сообщается об обязательстве кавдинском.
XVII. Обязывает ли не утвержденное одностороннее обещание при осведомленности и умолчании другой стороны: что разъясняется с помощью различий; также об одностороннем обещании Луктация.
Ульпиан делит соглашения на публичные и частные. Публичные соглашения он разъясняет не так, как полагают некоторые, то есть не посредством определения, но с помощью примеров. Его первый пример касается того, что бывает в мирное время; второй пример касается случаев, «когда военачальники договорятся о чем-нибудь между собой» (L. Conventionum. D. de pactis). Под публичными соглашениями, следовательно, он понимает те, которые могут быть заключены не иначе как на основа